Сергей Галвазин - Охранные структуры Российской империи
Ритм работы "черного кабинета" был крайне напряженным. Учитывая ограниченное время на вскрытие корреспонденции (например, дипломатической), курьеры, доставившие её на перлюстрацию прямо с вокзала, торопили исполнителей. Фотографии снимались при помощи магниевых вспышек, которые, как известно, выделяют много дыма. А так как в целях конспирации окна были закрыты, через несколько часов работы находиться в таком помещении становилось невозможно. Наверное, не случайно граф Н.П. Игнатьев, будучи послом в Турции, отправлял свои послания в простых (не заказных) грошовых конвертах, которые пролежали некоторое время с селедкой и мылом, и заставлял своего лакея писать не на имя министра иностранных дел, кому они и предназначались, а на имя его дворника или истопника, по частному адресу.
Результаты перлюстрации никогда не использовали в качестве обвинительных материалов в судебных процессах, они имели значение лишь в ходе следствия, как оперативный материал. Еще в 1840 году граф Бенкендорф писал: "Перлюстрация — это есть одно из главнейших средств к открытию истины, представляя, таким образом, способ к пресечению зла в самом его начале; она служит также указателем мнений и образа мыслей публики о современных происшествиях и о разных правительственных мерах и распоряжениях"1. Бывший цензор С.Майский вспоминает, что "письма, перлюстрированные в России, как бы хитро заделаны ни были, не сохраняют в себе ни малейшего следа вскрытия, даже для самого пытливого глаза, даже самый опытный глаз перлюстратора зачастую не мог уловить, что письмо было уже однажды вскрытым. Никакие ухищрения, как царапины печати, заделка в сургуч волоса, нитки, бумажки и т. п. не гарантировали письма от вскрытия и абсолютно неузнаваемой подделки. Весь вопрос сводился только к тому, что на перлюстрацию такого письма требовалось больше времени. Много возни бывало только с письмами, прошитыми на швейной машинке, но и это не спасало, а только ещё больше заставляло обращать на такие письма внимание в предположении, что они должны содержать весьма ценные данные, раз на их заделку потрачено много времени и стараний"2. На просмотренной корреспонденции ставился специальный значок — "муха", чтобы письма вторично не вскрывались на другом пункте.
"До самой революции 1917 года, — писал жандармский генерал А.И. Спиридович, — перлюстрацией ведал один и тот же чиновник, по фамилии Марядьев, состарившийся на своем деле и дошедший до чина действительного тайного советника. Его знали министр, директор Департамента полиции и лишь немногие близкие им лица"1.
Сотрудники, работающие в "черном кабинете" годами, становились отличными графологами, способными по почерку определить облик человека, примерное же содержание письма они определяли по внешнему виду конверта или по почерку.
Конечно, этот инструмент использовался чиновниками и для получения компрометирующих материалов на своих же коллег. Уходя в отставку, каждый министр внутренних дел старался уничтожить доказательства слежки за коллегами и подчиненными. А.А. Лопухин войдя в кабинет только что убитого Плеве, обнаружил пакет своих собственных писем.
Основным оружием в арсенале средств охранки была агентура. Инструмент эффективный, обеспечивающий активные, наступательные действия, но требующий профессионализма того, в чьих руках он находится.
Вплоть до начала 80-x годов XIX века русская политическая полиция профессионально организованной сетью агентуры не располагала, и деятельность большинства агентов была, как правило, дилетантской и малоэффективной2.
По мере роста рабочего и революционного движения совершенствовался и агентурный аппарат, увеличиваясь количественно, охватывая всю территорию Российской империи, заграничные страны, где находились политические эмигранты, все организации, кружки, группы, от которых исходила угроза существующему строю.
Ситуация изменилась с приходом к руководству заграничной агентурой Рачковского, Красильникова, в России — Зубатова, Герасимова и с реорганизацией Министерства внутренних дел и системы канцелярий в Департаменте полиции. В результате сложилась новая структура агентурного аппарата, который учитывал все направления и отвечал новым требованиям.
Вся агентура делилась на "осведомителей" и "провокаторов". Осведомители систематически сообщали охране о каком-либо революционном движении в районе, о действиях отдельных лиц и т. п. (мелкие лавочники, владельцы мастерских), некоторые из них находились рядом с партией (знакомства, родственники и др.). Агенты-провокаторы являлись деятельными участниками революционных организаций, активно "работали" в партиях и часто занимали в них видные места. Инструкция для революционных социал-демократов следующим образом раскрывает структуру "организации шпионов": "Как известно, шпионы делятся на постоянно исполняющих должность и на временных добровольцев; прочие полицейские сыщики составляют особую категорию, не принадлежащую к организации политических шпионов… Одни из шпионов не имеют никаких определенных занятий, а только шляются по улицам и конкам; другие под видом рабочих, студентов, чиновников и т. п. стараются проникать всюду, где только подозревается нелегальная деятельность, третьи постоянно путешествуют по железным дорогам… Особо опасной разновидностью шпиона является шпион-провокатор. Притворяясь социалистом, провокатор сам образует тайный кружок или проникает в уже существующую организацию и при удобном случае передает её в руки жандармов; в этом и состоит вся его деятельность. Провокатором очень часто бывает человек интеллигентный, начитанный, проявляющий необыкновенное рвение и преданность делу; поэтому трудно разоблачить его…"1
В 1907 году в журнале "Вестник жизни" М.С. Ольшанский делил агентов-провокаторов на следующие категории:
"— Провокаторы-наблюдатели, которые выдавали себя за политических ссыльных, потерявших здоровье, немного скептически настроенных, но все-таки "сочувствующих" делу партии и готовых на небольшие услуги. Они осторожны, прислушиваются к разговорам и выясняют интересующие их вопросы.
— Провокаторы-развратители. Попадая в партийную среду, они начинают пьянствовать и спаивать молодежь. На собрания кружков являются с водкой, стараются увлечь вecь кружок в трактир и при этом денег на угощение не жалеют.
— Провокаторы-организаторы. Вступив в кружок, они рассказывают о себе, как о старых революционерах, призывают к активным действиям и упрекают всех в бездеятельности и трусости. Адреса нелегально живущих партийцев пытаются узнать нахально, нарушая правила конспирации: "Завтра мне необходимо встретиться с Вами. У меня нельзя, на улице — опасно, дайте адрес", и т. п.".
В 1911 году появляется разработанная под руководством Красильникова "Инструкция по организации и ведению внутреннего (агентурного) наблюдения", детально регламентирующая процесс приобретения, воспитания и обучения, а также использования агентуры (в дальнейшем "Инструкция"). Параграф 1 определяет, что внутренняя агентура — "единственное вполне надежное средство, обеспечивающее осведомленность. Наружное наблюдение — лишь вспомогательное и весьма дорогое средство для разработки агентурных сведений и для прикрытия конспиративного агентурного источника".
Сам характер деятельности агента заставлял его балансировать между законом и провокацией. С одной стороны, инструкция Департамента полиции категорически запрещала заниматься "так называемым провокаторством, т. е. самим создавать преступные деяния и подводить под ответственность за содеянное ими других лиц, игравших а этом деле второстепенные роли". Вместе с тем признавалось, что "для сохранения своего положения в организации сотрудникам приходится не уклоняться от активной работы, возлагаемой на них сообществами…".
"Секретные сотрудники должны состоять членами одной из революционных организаций или, по крайней мере, тесно соприкасаться с серьезными деятелями таковых, т. к. только тогда их сведения будут ценны" (параграф 5).
Считалось, что "самое прочное, хотя и не всегда продуктивное, положение агента есть то, когда он находится в организации в роли пособника в конспиративных делах (дает возможность оставаться на свободе и неуловимо для дознания и следствия)" (параграф 15). И ещё одним важным требованием было иметь агента "в каждой из действующей в данной местности революционной организации и, по возможности, до нескольку в одной и той же организации" (параграф 9).
Эпизод о том, к чему приводили консультации агента со своим руководителем, рассказал Бакай: "Однажды, — писал он, — зайдя в кабинет Шевякова, я там застал Щигельского. Последний докладывал начальнику охраны о замышлявшемся несколькими молодыми людьми изготовлении бомб к предстоящему первому мая.
