Элвис Пресли. Последний поезд в Мемфис - Гуральник Питер

Пятница, 30 июля, выдалась жаркой и влажной. Дикси и Элвис в течение Дня перезванивались несколько раз — она понимала, что он ужасно нервничает, хотя говорить об этом он не хотел. Когда они ехали в парк, пальцы его отбивали на руле еще более дробное стаккато. Собрались все — мистер и миссис Пресли и целая куча их родственников. Ребята, которых Дикси знала по церкви, ее знакомые по роллердрому, но большинство пришли в амфитеатр отнюдь не для того, чтобы посмотреть на какого–то там Элвиса Пресли, а ради усатого красавца Слима Уитмена или Билли Уокера, Длинного Техасца, у которого только что вышел первый большой хит «Thank You For Calling». Это были исполнители песен хиллбилли, и это была толпа «в стиле хиллбилли» — и Дикси перепугалась. Нет, не за себя, а за Элвиса: что, если они его освистают, высмеют? Не станет ли это для него концом мечты?

Сэм Филлипс приехал в амфитеатр поздно. «Я никак не мог найти место для парковки, и, когда пришел, Элвис уже стоял на ступеньках «раковины» — выглядел он довольно жалко. Впрочем, «жалко» — это не то слово. Скорее он выглядел неуверенно — а как еще он мог выглядеть. Он схватил меня за руку и сказал: «Господи, как я рад вас видеть, мистер Филлипс. Я… я… я… — Он всегда от страха повторял это «Я… я… я». — Я… я… я не знаю, что из этого получится». Знаете, как бывает: ты знаешь, что у кого–то очень серьезно больна мать, и ты этого человека утешаешь, говоришь, что все будет в порядке, — а где–то в глубине души понимаешь, что, может быть, она не выживет. И я сказал: «Элвис, мы просто хотим определить — понравишься ты им или нет». А он ответил: «Я им понравлюсь». Можете назвать меня лжецом, можете считать, что я все это придумал, но я был убежден, что как только он запоет, как только они его увидят — я не имею в виду само сценическое действо, — а как только они услышат его голос и ту прекрасную простоту, которой была исполнена музыка этих трех исполнителей… Понимаете, Элвис верил в меня, я ведь напускал на себя такой уверенный вид, и он знал, что я никогда не брошу его в клетку ко львам. Так что я, выражаясь бейсбольным языком, дал ему подачу, потому что я знал, что даже если он не поймает мяч и потом еще три раза промажет — все равно это всего лишь игра и она когда–то окончится».

Скотти вспоминает, что, когда Элвис вышел на сцену, колени у него так тряслись, что буквально было слышно, как они бьются друг о друга. Боб Нил представил их, и вот три музыканта, которые еще никогда не выступали перед такими большими аудиториями, остались с публикой один на один. Певец ухватился за микрофон так крепко, что у него побелели костяшки пальцев, но вот он запел «That's All Right, Mama», и Скотти и Билл вступили, и он поднялся на цыпочки, наклонился к микрофону, и на лице его появилась ухмылочка — какая–то даже презрительная. А ноги у него тряслись. «Я был испуган до смерти, — объяснял он потом. — Я впервые выступал перед таким количеством народа. Я вышел, начал свою первую песню, и все принялись вопить, и я не понимал, отчего они так вопят».

«Мы все были перепуганы, — вспоминал Скотти. — Вот стоим мы, с двумя плохонькими инструментами, перед целым парком народа, а Элвис, вместо того, чтобы стоять ровно и только чуть отстукивать ритм ногой, скачет на полусогнутых, чуть не джигу пляшет — это в его представлении было «отстукиванием ритма». К тому же на всех были эти дурацкие наряды со штанами, на которые ушла уйма материала, и когда ты в них двигался, казалось, что в штанах происходит черт знает что. Во время инструментального проигрыша он оторвался от микрофона и начал трястись и подскакивать, и толпа заревела, словно безумная, а он решил, что толпа смеется над ним».

Он спел и вторую песню — «Blue Moon of Kentucky», — тем самым исчерпав небогатый репертуар их группы, но толпа ревела все громче. Билл разошелся не на шутку и принялся такое вытворять на своем басу, что, как вспоминал потом Элвис, «это походило на рев дикого зверя, на звуки джунглей. Я рванул за сцену, а мой менеджер сказал, что они ревут, потому что им понравилось, как я трясу ногами, и я вернулся на бис и снова немного попрыгал, и они взревели еще сильнее».

Сэм Филлипс и Боб Нил стояли за кулисами. То, что происходило, превзошло все их самые смелые ожидания. Когда Элвис запел на бис «Blue Moon of Kentucky», он выглядел более уверенным в себе, но двигался все так же дико. «Это было что–то невероятное, — вспоминал Боб Нил, у которого не было никаких оснований ждать чего–то необычного от этого никому не известного и неподготовленного девятнадцатилетнего мальчишки. — Он совершенно инстинктивно делал правильные вещи». «Публика по–прежнему жаждала Слима, — вспоминал Сэм. — Но теперь ей еще нужен был и Элвис. Они уже оторали по поводу Элвиса и принялись вызывать Слима, и он вышел на сцену и сказал: «Я понимаю вашу реакцию. Я сам все это видел, и мне это понравилось не в меньшей степени, чем вам». Высказавшись подобным образом, Слим показал всем, что он — настоящий джентльмен».

А Дикси не могла разобраться в своих чувствах. Ее отнюдь не шокировали телодвижения Элвиса — она уже видела, как он это проделывал, когда пел для друзей в парке Риверсайд: «Это была его обычная манера». И вообще это не очень–то отличалось от того, что выделывал на шоу «All Night Singing» Чиф — даже реакцией публики и количеством этой самой публики. И все же… «Не думаю, что он был готов к тому, что на самом деле произошло. Да, он знал, чего он хочет, и знал, что ему представился шанс, но вряд ли он ожидал такой реакции. Мне хотелось крикнуть этим визжащим девчонкам: «Заткнитесь! Оставьте его в покое! Что это вы вытворяете?» И я вдруг почувствовала, что уже перестаю быть частью его жизни, что как бы отхожу на второй план — по сравнению со всем этим, что целиком принадлежало только ему… И что он любил всем сердцем».

Следующие за концертом в парке Овертон недели Сэм Филлипс почти полностью провел в разъездах. За год, прошедший после создания «Сан Рекордз», он наездил от 65 до 75 тысяч миль, лично встречаясь со своими сорока двумя дистрибьюторами, операторами джубоксов, диск–жокеями, владельцами магазинов грампластинок, покупателями и продавцами. И хотя он терпеть не мог всякие профессиональные сборища и конвенции, в этом бизнесе, он знал и его знали почти все, и почти все видели, с какой беззаветной преданностью служит своему делу этот стройный, элегантный, серьезный молодой человек. Отправляясь в эти свои поездки, Сэм загружал багажник машины пластинками, он проводил в дороге массу времени, чаще всего останавливаясь на ночлег в общежитиях Ассоциации молодых христиан, и вставал рано утром, чтобы успеть на все встречи. А в это время Марион вела всю работу в офисе — оплачивала счета, уламывала кредиторов, принимала заказы, заказывала нужные «яблоки» для пластинок у полиграфистов, короче, выполняла свою половину работы — работы в небогатом маленьком предприятии, в котором было всего двое сотрудников. За шесть с половиной месяцев — то есть до того, как вышла «That's All Right», — выпустила двенадцать дисков, и среди них всего один серьезный хит — «Bear Cat» Руфуса Томаса, но и он больших доходов не принес, а принес значительные потери — Дон Роби из Duke Records подал судебный иск, утверждая, что «Bear Cat» нарушил авторские права на песню Биг Мама Торнтон «Hound Dog». А после выхода «пластинки № 209» по каталогу Сэм выпустил всего три диска, и один из них — следующий диск Элвиса Пресли (он должен был выйти до ноября). Из чего следует вывод: Сэм Филлипс целиком сосредоточился на своем новом артисте. И вовсе не потому, что видел в нем такие уж финансовые перспективы, — нет, Сэм Филлипс чувствовал приближение музыкальной революции.

Однако путь к этой революции был непростым. Когда он выискивал возможности реализации дисков Литтл Джуниора Паркера или Руфуса Томаса, он хорошо представлял себе рынок, понимал, о чем и как разговаривать с диск–жокеями и дистрибьюторами, в этом же случае — хотя он и чувствовал потенциальные возможности нового, как бы смешанного рынка — ему еще следовало убедить в этом тех, кто пластинки продавал и покупал. Прежние правила не действовали. «Помню, как мы разговаривали с Ти Томми Картером, ведущим кантри–программы на станции KCIJ в Шривпорте. Я никогда не стремился давить на людей, уговаривать их, навязывать им свои убеждения. «Если ты это прокрутишь, я буду благодарен, — говорил я. — Если нет — я пойму». И Ти Томми ответил: «Сэм, да меня же выгонят из города!» А вот Фэтс Вашингтон — полупарализованный чернокожий ветеран войны, у которого было свое ритм–энд–блюзовое шоу, — всегда пускал в эфир мои ритм–энд–блюзовые записи. Согласился он проиграть и «That's All Right», однако заявил своим слушателям: «Со мной в студии находится Сэм Филлипс. Он уверяет, что эта вещь станет хитом, а я ему сказал: «Слушай, этого парня нельзя запускать после захода солнца — он такой неотесанный, настоящая деревня!» Я никогда не забуду этих его слов — но, по крайней мере, он поступил честно.