Жанна Долгополова - Чтобы мир знал и помнил. Сборник статей и рецензий
Симон Визенталь выбрал менее драматичное решение, чем предложил раввин Кушнер, но, как оказалось, близкое и понятное очень многим. Находясь в концлагере, он не простил умирающего нациста; обретя свободу, он не прощал скрывающихся нацистов и сделал многое, чтобы мир не забыл о национал-социалистических преступлениях против человечества, чтобы в учебных заведениях многих стран изучали историю Холокоста, чтобы австрийское законодательство признавало отрицание Катастрофы преступлением, наказуемым тюремным заключением.
К концу жизни Симон Визенталь стал символом «гуманности и справедливости», почетным гражданином многих стран и городов мира, рыцарем-командором ряда европейских монархий, почетным доктором нескольких десятков университетов и членом академий наук многих государств. Правительства западноевропейских стран, европарламент, ООН, Американский Конгресс и президенты США неоднократно отмечали его работу по сохранению памяти о Холокосте и его особый вклад в борьбу против расизма, дискриминации и любой нетерпимости.
Опубликовано: “Заметки по еврейской истории” (сетевой журнал), № 1(104), январь 2009.
По следам героя Диккенса
Кто читал роман Чарльза Диккенса «Оливер Твист», на всю жизнь запомнил зловещую фигуру старика еврея, содержателя школы-интерната для малолетних карманников, получившего по прихоти русских переводчиков абсолютно английскую фамилию Фейджин. Англоязычный читатель тоже помнит этого злодея, но фамилию его произносит совершенно на русский манер – Фейгин.
Диккенс писал роман «Оливер Твист» в 1837 году и печатал его с продолжением в журнале, где сам служил главным редактором. Роман снискал у читателей такой большой успех, что в следующем году Диккенс адаптировал его для королевского театра в Сарри. Но одновременно появилось и множество безымянных переделок романа для сцены. Пьесы «Оливер Твист» собирали по разным театрам Англии такие толпы зрителей и вызывали столь бурные эмоции, что, в конце концов, эти спектакли запретили. Современники Диккенса воспринимали «Оливера Твиста» как криминальный, или, как говорили в те дни, «ньюгейтский» роман (по названию Ньюгейтской тюрьмы), и хорошо представляли, с кого списаны диккенсовские портреты. Личный опыт самого писателя многим обогатил его персонажей. Отец Диккенса, писарь Военно-морского ведомства, сидел в долговой тюрьме, дедушка с материнской стороны оказался растратчиком и спасся от суда бегством в Америку. Сам будущий писатель, самоучкой освоив стенографию, в пятнадцать лет стал внештатным репортером из Олд Бейли (так называли Центральный Уголовный суд Лондона), а еще через пять лет вошел в штат сотрудников газеты «Утренняя хроника», так что недостатка в портретах преступного мира у него не было.
Интересно, что публику не занимали прообразы Оливера, Нэнси, Сайка, но всех интриговал прототип еврея Фейджина. К началу XX века литературоведы сошлись на том, что, скорее всего, им послужил диккенсовский современник Исаак (Айки) Соломон. Имя этого скупщика краденого, в свое время прогремевшее во многих странах, притягивало к себе литераторов. В 1830 году забытый ныне драматург Р. В. Эллистон, чьи сыновья иммигрировали в Австралию,[113] написал пьесу «Земля Ван-Димена», где был герой еврей Барни, по кличке Фенс, что как раз и значит «скупщик краденого». Но после сенсационного суда над Айки Соломоном, приговорившего его к пожизненной каторге в Земле Ван-Димена, автор переиздал пьесу, переименовав Барни Фенса в Айки Соломона. Жизнь и реальные злоключения Айки Соломона произвели неизгладимое впечатление и на В. М. Теккерея (автора «Ярмарки тщеславия»), который подписывал свои журнальные публикации псевдонимом «Айки Соломонс-младший». И Диккенс однажды сравнил своего Фейджина с Айки Соломоном. Имя Исаак (Айки) Соломон в свое время служило синонимом безмерности во всем – страстях, делах, планах, удаче, невзгодах. Обыски, аресты, побеги, три уголовных процесса, широко освещенные английской, американской, австралийской и южно-африканской прессой. Три книги, написанные за короткий срок разными авторами: в 1828 году – «бывшим раввином, а ныне христианином Мозесом Хеброном»; в 1829 году – «бывшим полицейским»; в 1831 году – анонимом. И незабвенная эпитафия в «Новом Ньюгейтском календаре»: «Мало найдется на свете правонарушителей, снискавших в мире большую известность, чем Айки Соломон». Австралийские раввины Дж. Леви и Дж. Бергман (оба – историки с Ph.D.) собрали все известное об Исааке (Айки) Соломоне и написали о нем целую главу в своей книге о начале еврейства в Австралии – «Australian Genesis: Jewish Convicts and Settlers 1788–1850». London: Hale, 1974, 360 p., ill.
(От составителя: далее следует перевод Жанны Долгополовой выше указанной главы из книги «Australian Genesis: Jewish Convicts and Settlers 1788–1850»).
Отправляясь по следам возможного прототипа Фейджина, надо сразу признать, что в жизни, приключениях и преступлениях его был такой размах, какой и не снился диккенсовскому герою. Известность он приобрел при жизни, его дела и поступки широко освещались прессой Англии, Америки, Южной Африки и Австралии. В своем кругу его называли Айки, но по документам он Исаак Соломон, родившийся в 1789 году в Тупиковом переулке одного из самых грязных Лондонских районов – Собачья канава. Отец его, Генри Соломон, дал всем своим отпрыскам (а было их девять) практическое обучение, вырастив из них карманников, проституток, взломщиков и бродяг. Трудиться Исаак начал рано: к восьми годам уже был опытным уличным разносчиком, к десяти освоил искусство перепрятывания «дурных» денег, к четырнадцати стал успешным карманником и искусным «даффером» (торговцем дешевыми низкокачественными товарами). Последнее занятие требовало особых качеств, в том числе красноречия и поэтического воображения, потому что играть приходилось на корыстолюбии честных граждан, убеждая их в том, что предлагаемая вещь не подделка, а оригинал, сверкающие камни не стекляшки, а подлинные ценности, разумеется, краденые или контрабандные и именно потому и идущие по бросовой цене.
Но процветающей карьере его пришел внезапный конец. 17 ноября 1810 года Исаака с напарником схватили на месте преступления с поличными. Один отвлекал внимание мистера Томаса Додда, а другой в это время успел освободить карман почтенного господина от кошелька, содержавшего двадцатифунтовую купюру и вексель на пятьдесят шесть фунтов стерлингов. Но проворный констебль схватил и воров, и доказательства, хотя напарник успел запихнуть в рот и даже начал пережевывать двадцать фунтов стерлингов. Надо полагать, что Исаак и его напарник Джоель Джозеф давно приятельствовали с законом, потому что на суде полицейский свидетель называл их «небезызвестными» лицами. Не исключено также, что, благодаря давнему знакомству, суд вынес приятелям одинаковый приговор – транспортировать в Австралию пожизненно.
Но по неизвестной причине на вечное поселение в Австралию отправили только Джоеля Джозефа, а Исаака заключили в плавучую тюрьму на Темзе (к юго-востоку от Лондона), где он провел не менее трех лет. Остается лишь гадать, кого он подкупил и как ему удалось выкрутиться, но через три года, оказавшись на свободе, он начал зарабатывать на хлеб насущный вполне добропорядочно: сначала служил приказчиком в дядиной лавке готовой одежды в Чатаме, на юго-востоке большого Лондона, потом открыл собственный магазин готового платья в центре города, а еще через несколько лет повел успешную торговлю мебелью и фарфором в фешенебельном курортном Брайтоне на берегу Ла-Манша. К этому времени у него появилась любовница – миссис Гордон из бывших «леди» принца-регента, ставшего впоследствии королем Георгом IV. Миссис Гордон помогла Исааку стать одним из поставщиков «восхитительного» брайтоновского павильона, выстроенного принцем Георгом в модном тогда (1811–1820 гг.) индокитайском стиле. Потом Исаак вернулся в Лондон в качестве ювелира, но вскорости приобрел известность крупнейшего дилера по краденым товарам.
В отличие от диккенсовского засаленного, оборванного урода Фейджина, Айки Соломон был красив и элегантен: удлиненное лицо, темные глаза и волосы, орлиный нос. Высокий, худощавный, он слыл неутомимым ловеласом и сердцеедом, хотя рано женился на Анн Хулиан, дочери Мозеса Хулиана, местного кучера. Анн работала барменшей в «Голубом якоре», находившемся рядом с домом в том же Петтикот переулке. Она родила Исааку шестерых детей, а со временем стала его достойным деловым партнером. Вместе они создали целую сеть организованной преступности, основанную на классическом треугольнике: проституции, скупке краденого и подкупе властей. В многолюдном театральном районе они открыли «дамский пансион», где на полном обеспечении проживали проститутки, способные оплатить услуги. По всей вероятности, Исаак, подвизавшийся в поставках полицейского обмундирования, давал полиции соответствующие взятки, и «дамский пансион» находился под надежной защитой.
