Юлиан Семенов - Межконтинентальный узел
Только не сердись, любовь моя.
Наверное, так будет лучше. Тебе, во всяком случае. Ты же мудрый и нежный... Ты понимаешь, что мне не очень-то просто жить...
Я буду по-прежнему считать часы, когда вернусь в Москву, но лучше будет, если мы с тобою больше не увидимся. Целую тебя.
Ирина".
С л а в и н посмотрел на часы - половина третьего утра; угадывался осторожный рассвет; вспомнил Валеру Куплевахского, познакомился с ним у Степанова, они вместе были во Вьетнаме во время войны. Молоденький инженер-капитан, склонив голову к деке гитары, пел свои песни: "Над Москвой-рекой тополиный пух, тополиный пух над Семеновской, ты одна идешь, по Москве плывешь, по рассветной, пустынной Москве..." А еще он посвятил песню Степанову, когда тот летал на Северный полюс: "Последний самолет уходит завтра в рейс..." Хорошая песня, только грустная уж очень: "Уходит навсегда, совсем, совсем, совсем, последний раз пилот махнет тебе крылом, ах, красный самолет, унес последний сон..."
Славин подошел к окну: рассвет был темно-синим, тополиного пуха не было. "А может, - подумал он, - я его просто-напросто не вижу в этой густой синеве, в которой угадывается утро; бедный Блюм, какие прекрасные у него были стихи: "Друг протянул мосты, уснули берега". Скоро развиднеется и станет близким белый, тополиный, майский снегопад, мягкий и доверчивый, как котенок...
"Ну и что ты ей ответишь? - спросил себя Славин. - Что тебя каждую минуту могут "изолировать", "нейтрализовать", устроить автокатастрофу? Для женщины такое не довод: "Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда". Повторить - в который уже раз, - что я много старше ее, физиология, она и есть физиология, чем я стану через пару-тройку лет при моих-то перегрузках, как тогда будут строиться наши отношения?"
Славин снял трубку, набрал две цифры - междугородный телеграф; ждать придется минут пять, а потом еще девицы швырнут трубку. Наш сервис...
Удивительно, но ответили очень быстро, всего после семи гудков:
- Двенадцать сорок два, чего вы хотите?
- Счастья, - усмехнулся Славин и сразу же испугался, что телефонистка бросит трубку. Та, однако, не поняла его, переспросила:
- Что?!
- Мне бы телеграмму отправить. В Пицунду.
- Оставьте ваш номер телефона, перезвоним.
"Утром перезвонят, - с тоской подумал он, - когда я буду в ЧК; ах, Митя, Митя, как же он прав: отсутствие сервиса - невосполнимая трата времени, а нет ничего ценнее этого внематериального продукта, принадлежащего тем не менее вполне материальному обществу..."
Позвонили, однако, всего через полчаса.
Славин продиктовал адрес в Пицунде, фамилию Ирины, потом вздохнул, словно набирал воздуха, чтобы нырнуть за мидиями - в Ялте они особенно хороши и совсем недалеко от берега. Откашлялся зачем-то и сказал:
- Текст будет очень кратким... Всего одно слово... "Дура". И восклицательный знак.
- Я такую телеграмму не приму, - сухо ответила телефонистка-- Это хулиганство - такое отправлять женщине.
- Даже если ее очень любишь? - спросил Славин.
- Ну так и скажите по-человечески: мол, люблю тебя, родная дура. Это еще куда ни шло...
- Тогда, может, напишем: "Как знаешь"?
- Тоже плохо. Что это такое: "Как знаешь"? Загадка какая-то... Вы конкретнее пишите, и поскорее, пожалуйста, у меня работы много...
- Ладно, валяйте...
Телефонистка обиделась:
- Я не валяю, а работаю!
- Простите, солнышко...
- Никакое я вам не солнышко.
- А кто же вы?
- Я семнадцать - двадцать один, - ответила телефонистка. - Диктуйте.
- Хорошо... Текст такой: "Тем не менее я тебя очень и очень люблю, золотая ты моя дура".
- Подпись какая?
- Обычная... "Старик".
...В семь утра Славин проснулся от резкого звонка; набросил халат, побежал в прихожую. Молодой парень принес срочную телеграмму с уведомлением о вручении; по этому уведомлению Славин сразу понял, что от Ирины. Так и было: "Любимый, если ты еще не получил мое письмо, сожги, когда придет. Пусть меня встретит Миша Аверин или Кирсанов, если ты будешь занят. Я очень счастлива, что ты живешь на земле. Береги себя. Целую. Догадайся кто..." Работа-VI
Генерал поиграл карандашами, зажатыми в крепкой ладони, сунул в рот сигару, раскуривать не стал, пыхнул воображаемым дымом, посмотрел сначала на Груздева и на только что приехавшего Коновалова, потом на Гречаева (позавчера вручил ему майорские погоны) и уже потом остановился взглядом на Славине.
- Нуте-с, Виталий Всеволодович, ваши соображения?
- Поскольку г о л у б ь под тотальным наблюдением, поскольку мы теперь знаем, кто агент, я бы не торопился с арестом, - ответил Славин. - Проведенные мероприятия позволяют нам заново присмотреться к Лэнгли, - естественно после того, как прочтем все, что они' ему пишут, и ознакомимся с тем, что он им отвечает... В этой связи' позволю себе пофантазировать, если разрешите.
- Даже если я не разрешу, - генерал улыбнулся, - вы, полагаю, не откажетесь от своего намерения... Кто-то неплохо заметил: "Характер - это такая данность, которую можно сломать, но изменить нельзя".
- Именно, - кивнул Славин. - Тем более, мне сдается, написал это Степанов, а в связи с потоком корреспонденции из Женевы мне и хочется высказать одну идею... Я обратил внимание на строку в какой-то датской газете, что, мол, американская делегация ждет какое-то важное сообщение из Вашингтона, которое может во многом определить результаты переговоров... Поскольку Кульков работает в сфере ракетостроения, поскольку разведцентр ЦРУ начал особую радиоактивность за несколько дней до начала переговоров в Женеве и за месяц до предстоящего слушания в конгрессе вопроса об ассигнованиях на космическую программу и на традиционное стратегическое самолетостроение, я и подумал, не завязано ли все это в один узел.
- Возможно, завязано, - согласился генерал.
- А если так, то не есть ли нынешняя словесная эквилибристика в женевском Дворце наций некоей данью какой-то операции Центрального разведывательного управления? То есть не работает ли Кульков непосредственно на проходящие сейчас переговоры? Точнее говоря, на их срыв? А это не может не сказаться и на продолжении начавшегося в ноябре диалога двух лидеров.
Генерал не удержался, раскурил сигару:
- Говорят, что супруги, прожившие в браке многие годы, понимают друг друга без слов. По-моему, это распространяется и на сослуживцев. Дело в том, Виталий Всеволодович, что, проглядев все корреспонденции из Швейцарии, в том числе и вашего друга Степанова, я попросил подобрать досье на Сэма Пима, возглавляющего космический проект... Мистер Кузанни прав: в наблюдательном совете его корпорации состоит мистер Макгони, брат которого, Чарльз, сотрудник ЦРУ и ныне советник американской делегации в Женеве. Не случаен там и мистер Дауэлл, работавший под началом ЗДРО. Следовательно, связи Пима с Лэнгли весьма надежны... Вы хорошо фантазируете, Виталий Всеволодович. Мы работаем на женевских переговорах с открытыми картами. Практически положили на стол все данные о наших ракетах...
- Все это так, - согласился Коновалов, - но я не могу через себя переступить, - он вздохнул, - старая школа... Кулькова рискованно оставлять на свободе.
Генерал недавно еще раз перечитал стенограмму переговоров, которые вел нарком обороны Ворошилов с англичанами и французами в августе тридцать девятого. По указанию Политбюро маршал должен был открыть Лондону и Парижу стратегический план Генштаба о развертывании всех армий, стоявших на западных границах. Решалось будущее мира; последняя попытка Москвы создать единый антигитлеровский блок. Англичане и французы, ознакомившись с совершенно секретными документами, уехали, так и не приняв решения; предложение Кремля п о в и с л о. Оборона страны перестала быть высшей тайной; Берлин предложил пакт о ненападении; кого же винить в том, что пакт был заключен? Москву? Или Лондон с Парижем?
Генерал посмотрел на Гречаева:
- Убеждены, что Кульков не оторвется от ваших людей?
- Убежден, товарищ генерал.
- Своих сил хватит? Говорите сразу, потом может быть поздно.
- Нет, товарищ генерал, мы справимся.
- Товарищ Груздев? - Генерал посмотрел на поджарого улыбчивого полковника; под рубашкой угадывалась тельняшка; юнга Северного флота, войну окончил совсем еще мальчишкой, с тех пор тельняшку не снимал никогда; в кабинете на столе держал макет того торпедного катера, на котором ходил в последнюю атаку, двадцать седьмого апреля сорок пятого, на Балтике, в районе, где держали курляндскую группировку нацистов.
- Если Гречаев гарантирует нас от каких-либо случайностей - ответил он, я бы поддержал Виталия Всеволодовича. Я не убеждён что Кульков сразу же после ареста начнет говорить... Мы поработали с теми, кто хорошо знает его, со школьной еще скамьи, - он довольно жесткий человек, крайне затаенный и в высшей мере изворотливый...
Коновалов пожал плечами:
- Улики-то у нас неопровержимые... Вертись - не вертись, дело ясное...
