Густав Гилберт - Нюрнбергский дневник
Утреннее заседание.
Полковник Тэйлор говорил о репрессивных мерах, принимавшихся для расправы с военнопленными и партизанами на оккупированных территориях. Далее Тэйлор заострил внимание на том, «что борьба вооруженных сил с партизанами и другими представителями населения была не чем иным, как средством проведения в жизнь нацистской расовой политики и лишь служила прикрытием кровавой резни, учиненной над евреями и большей частью славянского населения, рассматриваемых нацистами как нежелательные элементы».
Подписанный Кейтелем приказ Гитлера от 16 сентября 1941 года гласил: «…при этом следует не забывать, что человеческая жизнь в оккупированных районах не стоит ничего и устрашающего воздействия можно добиться лишь жестокими мерами. В подобных случаях смерть одного германского солдата должна быть оплачена смертной казнью 50–100 коммунистов».
В своих недавних показаниях генерал Хойзингер под присягой заявил: «Лично я всегда считал, что обращение с гражданским населением оккупированных территорий и методы борьбы с бандами на оккупированных территориях давали высшему политическому руководству и военному командованию желанную возможность воплотить в жизнь их цель: систематическое сокращение численности славян и евреев. Независимо от этого я всегда рассматривал эти бесчеловечные методы, как проявление военной недальновидности, поскольку они лишь усложняли проведение военных операций против неприятеля».
Обеденный перерыв. С каждым днем растет возмущение Геринга даваемыми под присягой свидетелями-нацистами показаний.
— Мне не по себе, когда я вижу, как немцы продают душу врагу! — шипел он в столовой во время обеда. Потом он стал подыскивать убедительное объяснение, которым он втоптал в грязь очередное, вполне достоверное свидетельское показание, после чего Геринг принялся позёрски протестовать:
— У меня вызывает отвращение все, что недостойно! Я ничего не говорил под присягой на допросах, поэтому они не смогут ничем воспользоваться, привода свои доказательства.
И тут же рассмеялся собственной хитрости.
— Ни одного показания! Ничего! Ха-ха-ха! К чему давать присягу, пока тебя не призовут к свидетельской стойке в зале? Гесс, тот еще лучше поступил! Он «просто ничего не помнил». Ха-ха! Блестяще это у него прошло! И память вернулась к нему тогда, когда он почувствовал себя вооруженным против них!
И хотя за его столом раздался смех, чувствовалось, что смеялись там ради проформы — каждый из сидящих понимал, что психическое состояние Гесса на самом деле внушает сомнения. Такого мнения придерживал ось подавляющее большинство тех, с кем мне довелось говорить на эту тему.
— Сегодня после обеда они потащат сюда и Бах-Зелевски, — саркастически напомнил Геринг немного погодя. Функ заявил, что этот Бах — самая настоящая свинья.
— Ну, хотя бы послушаем перекрестный допрос — тоже любопытно, — вставил я.
— Не дождетесь, что я стану тратить силы на вопросы этой свинье! — отрезал Геринг. И, обращаясь к остальным, во весь голос продолжал, стуча по столу: — Черт побери! Хотелось бы мне, чтобы все мы набрались смелости и ограничились лишь четырьмя словами в свою защиту: «Поцелуйте меня в жопу!» Первым был Гетц, а я стану последним!
Он снова с видимым удовольствием повторил свою весьма краткую защитительную речь, тут же присовокупив байку о том, как эту фразу произнес Гетц, потом какой-то другой генерал повторил, и в финале заверил всех, что и он скажет то же самое. Розенбергу и другим шутка показалась удачной, рассмеялись и немецкие военнопленные — рабочие столовой.
Тут я заметил:
— Конечно, какой хохмой была бы война, если бы только на ней не гибло столько людей!
— А это мне до фонаря! — резюмировал Геринг, продолжая хохотать.
А вот немецкие военнопленные — рабочие столовой — как по команде смолкли…
Послеобеденное заседание.
Эсэсовскому генералу Бах-Зелевски, командовавшему подразделениями для борьбы с партизанами на восточных оккупированных территориях, полковником Покровским был задан вопрос о том, как объяснить тот факт, что для борьбы с партизанами в немецких частях вермахта не гнушались использовать даже уголовных преступников. Бах-Зелевски заявил, что в этом усматривается связь с речью Гиммлера начала 1941 года. Гиммлер заявил тогда, «что целью русской кампании должно стать сокращение славянского населения на 30 миллионов человек». И борьба с партизанами была лишь «экспериментом», когда решено было обойтись силами «именно вот таких второсортных подразделений».
На проведенном перекрестном допросе Бах-Зелевски также подтвердил, что эти массовые убийства были прямым следствием привитой нацистской идеологии: «Если годами тебе вбивают в голову, что славяне — неполноценная раса, что евреи — вообще нелюди, это неизбежно выразится в подобных взрывах ненависти».
В перерыве Геринг распалился настолько, что даже не мог усидеть на своем месте на скамье подсудимых.
— Нет, он и вправду мерзкая, поганая свинья, этот изменник! Подлый ублюдок! Боже мой, черт его подери! Засраный, безмозглый сукин сын! Он был самым отъявленным душегубом из всего этого их отвратительного, вонючего сброда. Мерзкая, поганая свинья собачья! Запродал свою душу ради того, чтобы уберечь свою поганую башку!
Многие из остальных потребовали от своих защитников подвергнуть перекрестному допросу самого Геринга, чтобы доказать, каков на самом деле этот «кровожадный кабан». Йодль побагровел от гнева:
— Спросите его, как Гитлер всегда ставил его нам в пример, называя его образцовым борцом с партизанами! — выкрикнул он своему адвокату. — Спросите, спросите эту грязную свинью!
Сидевший с расстроенным видом Риббентроп, подняв на меня взор, усталым-преусталым голосом сказал, обращаясь ко мне:
— Впишите и поймете, что я имею в виду.
И, прибегнув к искусству жестикуляции, он обеими руками разломал воображаемый предмет, чем дал мне понять, что думает об этом жалком действе — когда немцы поносят немцев.
8 января. Теория террораУтреннее заседание.
Полковник Уилер остановился на некоторых деталях преследования христиан и представителей других конфессий; преследованиях и убийствах пасторов и священников, фактах подавления церковных организаций, школ и запрет на публикацию религиозных материалов в печати. В этой связи Розенберг был назван главным проповедником язычества.
М-р Элвин Джоунс, перед тем как перейти к обобщению выдвинутых обвинений, привел несколько цитат из «Майн кампф». Именно от «Майн кампф», по его словам, пролегла дорога к крематориям Освенцима и газовым камерам Майданека.
Гитлер писал: «Германия превратится либо в ведущую мировую державу, либо станет ничем. И для того, чтобы стать мировой державой, ей необходима территория, которая обеспечила бы ей соответствующую величину, а ее гражданам — жизнь».
Ради достижения этой цели он поддерживал порабощение «неполноценных рас» ради обеспечения арийского господства, высмеивая «пальмовые ветви плаксивых пацифистских кликуш».
«Кровь и горе миллионов людей — мужчин, женщин и детей — доказали, — в завершение сказал м-р Элвин Джоунс, — что «Майн кампф» не была лишь литературной прихотью, как она в довоенные годы легкомысленно-снисходительно воспринималась теми, кого эта война в первую очередь затронула. Скорее, выражением фанатичной веры в насилие и обман, как средства для достижения нацистского господства над всей Европой, да и над всем миром».
Обеденный перерыв. Перед началом послеобеденного заседания Розенберг снова затронул тему русских и их отношения к церкви.
— И у русских хватило наглости заседать в суде над нами! На их совести 30 миллионов человек! А они рассуждают о гонениях, которым подвергалась церковь! Но истинные эксперты в этом они! Они тысячами ликвидировали священников во время своей революции. Обливали их водой на морозе… да все что угодно творили. Царским генералам срезали кожу с ног, чтобы потом делать свои красные звездочки…
Преследования церкви — слишком серьезная проблема, которой не одна сотня лет. И рассматривать ее можно по-разному. Одному Богу известно, сколько крови было пролито самой церковью и от ее имени. С чего бы поднимать такой переполох по поводу парочки каких-то писем от парочки отживших свой век баб и подсовывать их в качестве доказательства? Только потому, что где-то прикрыли церковную газетенку или нанесли ущерб церковному имуществу? Да сотни газет сотен издателей перестали существовать из-за того, что здания их редакций рухнули под бомбами. И ничего. Миллионы в Европе погибли — и ничего. Половина ценностей Европы погребена под развалинами — и ничего. А вот старая добрая церковь — что вы! Она ведь святая! Так продолжается уже тысячу лет.
