Михаил Ишков - В рабстве у бога
У куста ивова жду-дожидаюсь, сердце от страха замирает — гуд по черному лесу идет, а в тоем лесу камень отвальной, под ним де схрон — так старо жильцы говорят. Так теперь тот схрон козлищами смердит.
— Ясно, — ответил я. — Жми на медовуху, храбрости прибавится, а нам заклятье начинать пора. Ну, капитан, гляди в оба. Раздайся вширь, вернослужащий древний! Связь будешь держать, в нужный момент мощь подведешь. Хватит мощи-то?
— Послужим честно, — торжественно откликнулся хрипловатый, с едва заметной гнусавинкой голос.
В то же мгновение стенки кабины расширились, увысились, теперь мы с Георгием могли спокойно встать в полный рост.
— Каллиопушка, провидь, — попросил я, — что там пакость начудила?
— Не вижу — стены помехой. И камень велик с нашей стороны лежит.
— Вижу яму глубокую, — произнес капитан, — жаркий огонь в ней пышет, конь огненный к столбу привязан, а на тоем столбе две грани и лики на них. Конь спокойно стоит, сил набирается, тени вокруг него хоровод водят, досками-ручками сцепившись, песни поют.
— Вот и нам пора песнь заводить, — буркнул Георгий. — Скоро посадка, силу ещё надо от матери сырой земли впитать.
— Вижу лесного жителя, фавна козлоногого, — сказала Каллиопа. — Не спеши, царевич Георгий, грибков отведай. Грибки поспели. Вкусныи-и…
Угостившись жареными грибками, Георгий заметил.
— Что грибки! Вот на море, на окияне, на острове Буяне стоит бык печеный. В одном боку у быка нож точеный, а в другом чеснок толченый. Знай режь, в чеснок помакивай да вволю ешь. Худо ли!
Наконец койс спланировал и приземлился у ивова куста, где босой, перебирая копытами, потирая друг о друга покрытые курчавой шерстью ноги, в шляпе с узенькими полями, укрывшись офицерской плащ-палаткой нас дожидался Василь Васильевич.
Был поздний осенний вечер. Из черного леса отчаянно тянуло прелью. В той стороне блуждали болотные огни и что-то глухо рокотало. Тонкая полоска зари тлела на заходе, её тепла уже не хватало, чтобы обогреть землю, и Доротея, первой ступившая на увядшую траву, поежилась.
Следом за ней вышел царевич Георгий, за ним выбежал я. Лязгнул зубами на протянувшего ко мне руку Василь Васильевича. Тот моментально отдернул пальцы. Наконец Каллиопа поднесла супругу меч-кладенец. Тот, преклонив колено, принял оружие, сократил длину лезвия и ножен, опоясался и принялся заунывно заговаривать.
— Мать сыра земля, ты всякому железу мать, а ты, железо, поди в свою матерь-землю, а ты, древо, поди в свою матерь-древо, а вы, перья, падите в свою матерь — птицу, а птица полети в небо, а клей побеги в рыбу, а рыба поплыви в море, а мне бы, рабу Георгию, было бы просторно по всей земле. Железо, уклад, сталь, сила электрическая, луч фотонный, захват гравитационный на меня не ходите. Как метелица не может прямо лететь, так бы всем вам немочно ни прямо, ни тяжело разить меня и моего коня и приставать ко мне и моему коню. Как у мельницы жернова вертятся, так бы железо, уклад, сталь, медь, сила электрическая, луч фотонный, захват гравитационный вертелись бы вкруг меня, а в меня не попали. А тело мое было бы от вас не окровавлено, душа не осквернена. А будет мой приговор крепок и долог, как Алатырь-камень.
Я вздохнул — конь, упоминаемый в заговоре, был я сам. На мне помчится в бой Георгий-меченосец. Сколько раз уж так было — с того самого первого денечка, когда отправились мы с ним добывать меч-кладенец и царевну Елену Прекрасную Каллиопу. Золотое было времечко… В нашей паре командиром являюсь я — так издревле повелось — правда, до той поры, пока Георгий не обнажит меч. Тут он становится неудержим, и по отзывам старейшин-хранителей подобного воителя не было на земле со времен его предка Георгия-победоносца, аккуратно сразившегося змея, древнего раругга.
В глубине черного леса, расположенного в болотистых мещерских краях вблизи озера Святого, что лежит за деревней Перхуново по левую руку от дороги на Черусти, — теперь явственно различалось разгорающееся зарево. Цвета оно было серебристого, в синеву… В этот момент Василь Васильевич дернул меня за ухо, прошептал.
— Глянь-ка, ещё одна нелюдь прорвалась.
Мы спрятались за угольно-черным, матовым боком койса. Сгустившаяся тьма нам была не помеха, но вид того существа, которое выбралось на сумеречную опушку, буквально ошеломило нас.
В этой глухомани, за реками, за болотами, удивительно было встретить даму средних лет, знакомую со всеми тайнами косметики, в темном наряде деловой женщины — строгий пиджак, прямая юбка, блузка на груди отделана воланами, пышные, медного цвета волосы уложены в увесистый узел на затылке. На плечах кожаное, с тиснением, пальто. Из лесу она вышла с таким видом, будто где-то неподалеку её поджидал служебная «мерседес».
— Брать будем тихо, — предупредил я. — Душу из неё надо вытрясти.
— За этим дело не станет, — кивнул Георгий.
Одним прыжком я настиг перепугавшуюся до смерти женщину. Она вскрикнула, я тут же перекинул её через на спину и вернулся к койсу.
— Осторожней, осторожней, — засуетился Василь Васильевич. — Нельзя же так с дамой. Кто знает, может она человечьего роду-племени. Может, душа у неё добрая.
— Как же, — огрызнулся я. — Она сюда под вечер на «кадиллаке» клюкву собирать приехала. Я этих тварей за версту чую. Узнать бы, кто их надоумил пояс украсть? Сейчас мы ей язык развяжем. Эй, леди, — обратился я к пленнице, — очухались?
— Как вы смеете! — она гордо вскинула голову и тут же прикрыла рот ладошкой. — Ой, говорящий волк.
— Ага, — кивнул я, — а вот это говорящий царевич, а вот это ведьма, а там говорящий механизм, древний и вернослужащий.
— Что вам надо! Вы не посмеете! Я буду кричать!..
— Кричи. Кто тебя, муринку черномазую, услышит?
— Что у неё в сундучке? — заинтересовалась Каллиопа.
— Взгляни, Доротеюшка, не стесняйся.
— Вы не посмеете!! Там важные документы, они не для чужих глаз! Это коммерческая тайна, там подотчетная сумма.
Действительно в кожаном сундучке оказались учредительные документы товарищества с ограниченной ответственностью. Фронт его деятельности был весьма обширен — от организации выставок и издания книг до производственной деятельности. Там же находился протокол собрания учредителей и крупная сумма денег. Документы гласили, что эта дама является генеральным директором и одним из главных акционеров.
— Во как, — я повертел головой, — из преисподней и сразу в генеральные директора. Лихо! И много вас, подобных коммерсантов, уже выскочило на свободу?
— Я не понимаю, о чем вы говорите. И вообще, зря вы заглянули в этот сундучок. Со здоровьем у вас все в порядке? Кровью не харкаете? Значит, здоровеньким помрете.
Я оскалился.
— Тварь! Что, не узнала? Где мой пояс?
— Не знаю, о чем вы речь ведете, — уже менее спокойно заговорила она. — Какой-такой пояс…
— Хорошо. Приступай, Каллиопа.
Королева фей теперь была в человечьем — простецком — обличьи. Вот баба как баба, в куртке, брюках, заправленных в резиновые сапоги, волосы под косынку убраны, очки, сама невысока, коренаста, по лицу видно, пожила уже. Забормотала она, говорок рассыпала.
— За морем за синим, за морем Хвалынским, посреди Окиян-моря лежит остров Буян, на том острове Буяне стоит дуб, под тем дубом живут седмерицею семь старцев, ни скованных, ни связанных. Приходил к нам старец, приводит тьму тем черных муриев. Возьмите вы, старцы, по три железных рожна, колите, рубите черных муриев на семьдесят семь частей…
Речь её текла скоро, напевно. Неожиданно она пошла вкруг удивленной донельзя женщины. Удивление было кратким — скакнула секунда, и следом по лицу муринки побежали волны, потекла краска. Страх вылупился в её зрачках, потянуло жутью. И костюм поблек, посыпался ниточками, лоскутками. Она было дернулась, попыталась шагнуть в сторону, миновать границу незримой сети, которую плела вокруг неё Доротея.
— …за морем за синим, за морем за Хвалынским, посреди Окияна-моря лежит остров Буян, на том острове Буяне стоит дом, а в доме том стоят кади железные, а в тех кадях лежат тенета (сноска: Сети) шелковые. Вы, старцы, ни скованные, ни связанные, соберите черных муриев в кади железные, в тенета шелковые…
— Пустите, люди добрые, — неожиданно хриплым, слабым голосом заговорила эфиопка. Руки у нечисти совсем почернели, обросли шерстью, лакированные коготки удлинились, загнулись…
— Подожди, Доротея, придержи-ка эту тварь, — я тронул её за рукав куртки. — Ну-ка, муринка, отвечай, родовита ли ты? Что тебя на белый свет потянуло?
— Сам посиди в двухмерной темнице, как ещё запоешь? — сдавленным голосом ответила она. — А из роду-племени я царского, своей волей решила на белый свет выйти.
— Знаешь, кто я?
— Знаю… Догадалась… Это у тебя мои братья заветный пояс увели. Век будешь волком рыскать.
