Михаил Ишков - В рабстве у бога
Гость также преувеличенно порывисто кивнул.
Какой смысл обижаться на идиота, если он так запрограммирован. Тем более, что заговорил он ровным тоном.
— С нашей стороны нет возражений. Безусловно, синклит тоже не устраивает увеличение галактического отрицательного заряда в этой области вселенной. Однако мало ринуться в бой, надо обладать необходимым оружием и прежде всего освоиться с Ковчегом.
— К тому же мне не обойтись без помощников, — добавил я. — У меня есть верные друзья. Например, Георгий-меченосец, в миру инженер-физик, отличный спортсмен…
— Слышали о нем. Как же, тоже вояка-романтик. Мутант…
— Василь Васильевич Фавн. Он же фавн.
— Тоже небезызвестная личность. Последний представитель племени лесных эльфов.
— Известная писательница Дороти Уэй.
— А-а, одна из уцелевших, — гость задумчиво покивал. — Что ж, приемлемая компания. У нас нет возражений.
— Надеюсь, согласно уговора, я могу рассчитывать на вашу помощь. Мне потребуется койс. Желательно, чтобы кто-нибудь из синклита загрузился в ячейки его памяти.
— Хорошо.
— Надеюсь, капитан не откажет мне в этой любезности?
— Не откажет.
— Теперь связь со Змеем Огненным Волком. Необходимо срочно передать сообщение: пусть он немедленно отправит Василь Васильевича в окрестности Гуся-Хрустального для предварительной разведки. Необходимо выявить место, где бесовщина проникает на белый свет. Пусть попросит — нет, прикажет козлоногому — собирайся-ка, свет Василь Васильевич по грибы. Койс надо немедленно отправить в Северную Атлантику для обследования места скорого извержения. К сожалению, оно начнется под водой.
— Ничего, справится, — откликнулся гость.
После того разговора я перешел практически на круглосуточный режим работы. Спал не более двух часов в сутки. Вживание в скафандр оказалось непростым делом, состоящим из множества технологических операций. Привыкать друг к другу нам пришлось на ходу. Спустя несколько дней, в какой-то мере овладев оболочкой, я невольно проникся уважением к техническим возможностям цивилизации Ди. Создавая боевое обличье для чуждого, варварского сознания, они тем не менее продумали каждую мелочь.
Практическая инженерия у них давным-давно стала чем-то вроде искусства. Я могу судить об этом по тому удовольствию, которое испытывал, общаясь с ковчегом — механическим, по существу, устройством. Вся созидательная деятельность ди была освящена непререкаемой, изначально заложенной необходимостью доставлять наслаждение, создавать уютную, «человеческую» среду обитания. Технологический процесс скорее являлся неким ритуалом, сценарий которого выбирался заранее, — чем набором последовательных производственных операций. Об этом уславливались заранее то ли это будет встреча и знакомство деловых партнеров, то ли друзей, а может, первое свидание. Фламатер вполне серьезно предложил наделить ковчег приметами женского существа, чем привел меня в неописуемое смущение. Я не был готов к подобному революционному поступку, меня и так мучило чувство вины перед семьей. До сих пор я держал тоску в узде, поэтому нашел силы отшутиться — как мои родные сыновья посмотрят на сводных братьев-скафандриков? Для них это будет большой сюрприз, как, впрочем, и для жены. И на это фламатер заметил, что такая возможность тоже может быть предусмотрена. Этим заявлением он окончательно добил меня, несколько минут я буквально не мог слова вымолвить. На мгновение рухнули всякие барьеры временные, мировоззренческие, культурные — их место заняли нескрываемое удивление и любопытство, как у ди это происходит? Каким образом продолжают род? У них появляются дички? Пигмаллионова беда для них уже давным-давно не проблема? Каковы они, младенцы ди? Такие же пухленькие, агукающие, с перевитьями на ручках и ножках? Выходит, их можно сотворить из чего угодно и с кем угодно.
Тут не выдержала целительница ди, единственная особь женского пола, обнаруженная мною в составе синклита. «Далеко не с кем угодно! возмутилась она, — Это у вас под каждым кустом готов и стол, и дом, и постель…»
На том разговор и увял, однако спустя несколько минут, я вновь принялся допытываться — значит, у вас просто не существует такое понятие, как половое извращение? Ответила целительница: «С точки зрения партнеров, нет. Однако в социальном плане не может быть и намека на вызов общественной нравственности, традиционной иерархии».
А что, удивился я, такие случаи бывали? Ответом было долгое, неприязненное молчание. Невольно я подумал о том, что каждая область деятельности, отданная на откуп свободе, неминуемо и очень скоро обрастает самыми нелепыми и непробиваемыми запретами.
Делать было нечего, пришлось вновь отдаться в руки безмозглого биоробота. Следуя его указаниям, я принялся крепить к телу трубки и необыкновенно мягкие, прочно присасывающиеся к коже мембранные пленки. Требовалось подсоединить, отрегулировать несколько десятков сложнейших биохимических систем. Прежде всего обеспечивающие физиологические потребности. Далее, существовала обширная ментальная программа по обеспечению слитной работы сознаний повелителя и оболочки. Освоение этих замысловатых технологий напоминала игру или последовательное, увлекательное воспарение в райские кущи. Впрочем, выход из ковчега тоже доставлял удовольствие. Его можно было постоянно разнообразить — скажем, испытать ощущения человека, напарившегося, нахлеставшегося до одури дубовым веником и нырнувшим в ледяную воду. Вот ты выходишь из воды, отдыхаешь… Или, например, можно прокрутить ощущения человека, испытавшего касание с землей после первого парашютного прыжка. Все эти моменты записывались в сознание ковчега.
Это был удивительный миг, когда я, в первый раз исполнив задание по испытанию двигательной установки, полноценно покинул практически одушевленный, полный жизни скафандр. Уже расстегнув последнюю застежку, освободившись от оболочки, я привел его в состояние готовности — мы пожали друг другу руки, и скафандр самостоятельно занял место в предназначенном для него стенном шкафу в моем жилом отсеке. Мне очень хотелось научить его похлопыванию по плечу. Подобное дружеское общение грело сердце. Или сердца? Затрудняюсь ответить. Договорился я с ковчегом и насчет анекдотов — пусть держит их при себе. А если подцеплю что-нибудь занятное из теле — или радиопередачи, спросил он. Если свежий, тогда можно, разрешил я. Особенно много хлопот вызвало сращивание моего разума с психокинетическим генератором, резко усиливавшим силу своего сверхчувственного воздействия. Правда, на последний, самый важный вопрос я так и не получил ответа — кому, в конце концов, будет подчиняться ковчег? Не встроил ли фламатер страховочные цепи в его искусственный мозг? Не подведет ли ковчег в решающую минуту? Ответа не был. Имея дело с ди, я уже привык к тому, что от последнего, самого важного ответа они всегда уходят. Решение этой проблемы я оставил на потом, тем более, что в нашу систему «Я-Ковчег» ещё следует вписать чудо чудное, диво дивное — волшебный пояс. Вариант обращения в Серого волка и подгонку оболочки к подобному облику мы с синклитом предусмотрели заранее.
В новом, с иголочки, скафандре, спустя неделю после окончания последних испытаний и сдачи экзаменов, я устроился в кабине койса и в компании с идеальной копией капитана, загрузившейся в свою прежнюю боевую форму, стартовал в ночное небо.
Георгия и Дороти — на этот раз она избрала именно эту оболочку — мы подхватили на той же вырубке, где я впервые встретился с койсом. Познакомились уже в воздухе — вернослужащий, чуть накренившись, набирая скорость, вонзился в брюхо низко ходившему над землей, пропитанному влагой облаку. Оно покрыло весь юг Московской, Рязанскую и Тульскую области. Между Воскресенском и Егорьевском мы зависли для выяснения обстановки. Все происходило так быстро, что Георгий только к этому моменту наконец устроился в обращенном к округлому, широкому «лобовому стеклу», рабочем кресле, которое, явно недовольное объемом и весом принятого груза, тем не менее покорно раздалось вширь, чуть подросло, чтобы ногам было удобней, выгнуло спинку. Дороти расположилась позади и чуть справа — так, что если бы мы все разом повернулись, то оказались лицом друг к другу. Если Георгий все ещё кряхтел и удивленно покашливал, то прапраправнучка Афродиты вела себя спокойно, царственно. Она приняла свой истинный облик — была обнажена совершенно — и ничему не удивлялась. Золотая, в мелких колечках, кудель волос была украшена невеликой, прекрасно сработанной диадемой. Спустя несколько минут Георгий тоже оделся в бронь. Потом пришла моя очередь, Калиоппа взмахнула рукой, пропела заклятье, и я обратился в Серого волка. Ковчег моментально принял форму сплошных стальных лат, защищающих мое лохматое тело. По спине тянулся зубчатый гребень.
