Петер Гостони - Кровавый Дунай. Боевые действия в Юго-Восточной Европе. 1944-1945
Пришлось уйти и генералу артиллерии Фреттеру-Пико. «Причина моего смещения осталась для меня неизвестной. Вы можете усмотреть причину в том, что я был противником обороны Будапешта, и, прежде всего, в том, что я отказывался осуществлять операцию «Шпетлезе» до улучшения погодных условий. Я не считал для себя возможным наступать танковыми силами только по дорогам, когда противник был готов применить массированную танковую оборону, и взять на себя ответственность за это. Успех мог быть достигнут только при наступлении танков широким фронтом на равнине, подсушенной морозом… Но дело просто в том, что для высоких постов я перестал быть «удобным». Припомнили мне и более ранние случаи. Вообще было обычным делом, когда ненадежных генералов смещали без каких-либо оснований военного характера». Так написал Фреттер-Пико два десятилетия спустя в одном из писем автору. На посту командующего его сменил опытный танкист, генерал танковых войск Герман Бальк, до этого бывший командующим группой армий «Ц» на Западе. Командование 8-й армией принял генерал горных войск Крейзинг.
В результате тяжелых десятидневных боев к концу декабря 1944 года Красная армия заняла значительную часть Придунайской области и – самое главное – добилась окружения Будапешта. С другой стороны, группа армий «Юг» смогла предотвратить прорыв русских северо-восточнее Дуная, на участке 8-й армии, а также на юге, на участке германской 2-й танковой армии. К концу года бои в излучине Дуная в значительной мере стихли, и фронт стабилизировался. Исключением стала армейская группа «Бальк» (ранее бывшая армейской группой «Фреттер-Пико»), которая и в последний день года вела местные бои, результатом которых стало лишь некоторое выравнивание линии фронта на отдельных участках.
Глава 3
Борьба за Будапешт
С 1 ноября, как только до города дошли первые сообщения об успехах Красной армии на территории между Дунаем и Тисой и о прорыве 2-го гвардейского механизированного корпуса к южным предместьям Будапешта, на венгерскую столицу легла тень грядущих событий. Когда же судьба города не была решена – как пророчествовалось – «в течение 48 часов» и «без уличных сражений» в пользу русских, каждому жителю Будапешта стало совершенно ясно, что, несмотря на все успехи обороняющих его войск в предместьях столицы, война суровой действительностью входит в повседневные будни горожан. Пока немцы не заняли Венгрию, то есть до марта 1944 года, авиация союзников не совершала никаких воздушных налетов на Будапешт, если не считать едва ли стоящих упоминания налетов русской авиации (первый налет советских ВВС был произведен 6 сентября 1942 года). И даже англо-американские армады бомбардировщиков, которые во второй половине 1944 года часто появлялись над городом, имели своей целью прежде всего промышленные районы, расположенные вокруг столицы. Теперь это относительно спокойное время осталось в прошлом.
В течение ноября городские власти выпустили целую груду распоряжений военного характера. Венгерской армии требовалось пополнение, предместья следовало срочно укреплять, промышленные предприятия и органы управления срочно эвакуировать. Чем плотнее сжималось кольцо Красной армии вокруг города и чем отчаяннее становилось положение на фронте, тем резче становились формулировки в предписаниях гражданских и военных властей. И наконец, 10 декабря 1944 года министр Коварж издал приказ о всеобщей и «тотальной» мобилизации: она практически без исключений распространялась на все население в возрасте от 14 до 70 лет. Одновременно в городе было введено осадное положение.
Ситуация в Будапеште
Несмотря на то что венгерская столица была против воли своего населения объявлена фронтовым городом, жители Будапешта не позволили себя запугать. Они практически не обращали внимания на приказ о мобилизации, эвакуация осуществлялась медленно и в большинстве случаев только под давлением властей. И хотя город уже давно находился в пределах досягаемости русской артиллерии и авиации, а до передовой можно было добраться на городском трамвае, жители города прилагали все усилия, чтобы сохранять привычный им прежний стиль жизни.
«Будапешт как фронтовой город – нечто единственное в своем роде! – так выразил свое удивление и восхищение немецкий военный корреспондент Вернер Ханнеман. – На всех мостах через Дунай, соединяющих Буду и Пешт, через каждые двадцать шагов наталкиваешься на германского часового. Винтовку он не носит на ремне через плечо, а держит наперевес. Вдоль набережной Дуная, где вытянулись в ряд здания всемирно известных отелей «Риц», «Бристоль», «Хунгария» и «Карлтон» и где некогда в светлые летние ночи прогуливались под зажженными лампионами беспечные щеголи, тянутся колонны мобилизованных. Но, как и раньше, завсегдатаи кофеен встречаются в 17 часов в «Негреско» и лениво сплетничают, заплетая в косички бахрому скатертей, чтобы в 19 часов перекочевать в «Дюбарри» или в бар гостиницы «Хунгария», где заказывают себе давно привычный флип[62] или бокал отличного токайского. Иногда случайный русский самолет неприцельно сбрасывал в пригородах бомбу или давал несколько очередей трассирующими пулями. Ближе к вечеру советские артиллеристы посылали несколько тяжелых снарядов, которые рвались в городских кварталах. Но официанты продолжали сервировать столы в ресторанах, не обращая на все это никакого внимания. В течение дня по крайней мере три-четыре раза объявляли воздушную тревогу…»
Эти заметки отражают, однако, только часть облика того, что с начала декабря называлось «неприступным городом». Партия Салаши и правительство были в курсе всего, что происходило внутри и вокруг Будапешта. Внезапные облавы, преследования дезертиров и пораженцев, немедленное приведение в исполнение приговоров или негласные исчезновения противников режима – все было пущено в ход городскими партийными комитетами, действиями которых руководил двадцативосьмилетний служащий Эрвин Чики, а позднее представитель министерства внутренних дел доктор Эрнё Вайна.
Когда несколько позднее русские заняли город Вац и тем самым перерезали железнодорожную линию Будапешт – Братислава – Вена, все правительство в середине декабря покинуло город. Сам Салаши, вернувшись после встречи с Гитлером в Берлине, еще провел несколько дней в Будапеште, после чего перебрался в Кёсег, небольшой город вблизи западной границы Венгрии. Поскольку в Западной Венгрии больше не оставалось под контролем центрального правительства ни одного крупного города, министерства и другие органы центрального управления были размещены в нескольких маленьких городах, где они попытались продолжать свою деятельность. Полным ходом шла погрузка и отход грузовых судов, курсировавших по Дунаю, которые теперь осуществляли эвакуацию промышленных предприятий и перемещение сырья в направлении Австрии. Национальный банк закрыл свои кассы: весь объем наличности, 9 миллиардов пенгё, был переведен в город Дьёр, а золотой запас и валютные резервы – даже в австрийский Зальцбург. Культурные ценности – живопись, скульптура и другие предметы культуры – также были эвакуированы. Профессора, студенты и художники должны были покинуть город; труппам Оперного и Национального театров также было предложено уехать, как и высшим и средним государственным служащим. Исполнение всех этих мероприятий, однако, натолкнулось на сопротивление людей; мало кто был готов покинуть свой родной город ради неизвестной судьбы. Поэтому были введены жесткие санкции, военные власти строго карали сопротивляющихся эвакуации.
Будапештский корреспондент одной известной швейцарской газеты так написал об этом в своих до сих пор не опубликованных воспоминаниях: «Времена резко изменились. Теперь петля все туже затягивалась не только вокруг шеи евреев, но также и вокруг шеи неевреев. Велась охота не только на евреев, но и на дезертиров и людей, которые не выполняли приказ об эвакуации. Точно так же они прятались от облав, а если не прятались, то шли вдоль Венского шоссе на запад с рюкзаком за спиной, как и евреи… Особо мне запала в душу эвакуация подростков. Как известно, все подростки в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет были членами полувоенной организации «Левенте». Они находились в ведении министерства обороны, которому было приказано организовать эвакуацию «Левенте». Десятки тысяч детей были оторваны от своих родителей и вывезены в Германию. Дело зашло так далеко, что хождение по мукам евреев перешло в хождение по мукам всего народа. И ни у кого не нашлось мужества, чтобы выступить против этого… Если и находилось несколько мужественных людей, которые решались противодействовать этому, то они непременно становились жертвами предательства, как это случилось 23 ноября с офицерской группой генерала Киша…» Генерал Янош Киш был руководителем движения Сопротивления в армейской среде, которое было образовано в Будапеште после перехода власти «Скрещенным стрелам». Во главе всего движения стоял оппозиционный депутат парламента Эндре Байчи-Жилински, с 1933 года ярый противник национал-социалистов, демократ и отважный патриот. Вокруг него с 15 октября группировались противники нового режима, как офицеры, так и гражданские. При содействии перешедших на нелегальное положение лидеров запрещенных после занятия страны немцами гражданских партий они совместно организовали Венгерский фронт, в котором во имя национального единства принимала участие и численно незначительная коммунистическая партия Ласло Райка. Стоя перед трагическим выбором из двух зол, а именно немецкой или русской оккупацией, эти люди действовали в убеждении, что если не страну, то хотя бы ее столицу удастся спасти от разрушения иностранными захватчиками путем скорейшего окончания войны. Организуемые ими акты саботажа, воззвания и подготовка к восстанию были направлены в первую очередь против низовых организаций «Скрещенных стрел». Когда же штаб-квартира борцов Сопротивления была 23 ноября раскрыта из-за предательства и разгромлена, все подпольные группы остались без центрального руководства, что означало практически конец движения Сопротивления в Будапеште.
