Вячеслав Оргиш - Древняя Русь: Образование Киевского государства и введение христианства
Разумеется, Устав Владимира не западного происхождения. Его состав и содержание в основном отражают практику Византии, но только преломленную через призму болгарской религиозной жизни, в свою очередь испытавшей некоторое влияние Запада. То, что русский князь, помолившись в новоустроенной церкви, мог произнести речь о десятине, вполне естественно. Выделяя десятину, стремясь к правовому регулированию церковной сферы, ее взаимоотношений с областью гражданского быта, Владимир сообразовывался с принятыми христианской церковью установлениями для всех новообращенных христиан. Эти установления оправдывались и подкреплялись авторитетом Библии и Номоканона, названного Кормчей книгой (будучи сводом церковных правил, он служил как бы кормилом, которым управлялась церковь, уподоблявшаяся кораблю).
Составленный в VI в. константинопольским патриархом Иоанном Схоластиком, этот Номоканон, как и составленный другим константинопольским патриархом Фотием (IX в.), пользовался на Востоке большим влиянием. Все, принимавшие христианство из Греции, усваивали его. Когда Владимир развернул массовую кампанию крещения, греческие попы стали в ней главными действующими лицами. Номоканон появился на Руси в подлиннике. Но выгода от него была лишь грекам. Основная масса нуждавшихся в нем пользовала перешедший из Болгарии вместе с другими церковными книгами Номоканон Иоанна Схоластика, переложенный на церковнославянский язык Мефодием с прибавлениями из других греческих сборников. Анализ показывает, что памятники древнерусского церковного канона XIII в. своим содержанием, составом, языковыми особенностями очень близки южнославянскому языку, который употреблялся в Болгарии а IX-X вв. [13, 179; 85, 114-130].
Из болгарского варианта Кормчей и были сделаны извлечения для Устава, авторы которого дополнили их в соответствии с потребностями древнерусского уклада. Владимир, приступая к правовой регламентации церковной жизни, несомненно, знал болгарский перевод Номоканона и руководствовался им. Между тем вместе с церковными правилами Кормчую книгу составляли гражданские постановления греческих императоров. Эта вторая часть (так называемый Закон судный людем царя Константина) выдает следы западного влияния в Болгарии. Вместе с тем отражение ее в Уставе Владимира говорит о том, что пути византийского христианства на Русь пролегали через балканскую страну.
Закон судный, называемый еще Судебником царя Константина Великого,- древнейший законодательный памятник на славянском языке. Он «принадлежал к первоначальному составу собрания правил, препровожденного к болгарам» после введения у них христианства [85, 133]. Закон судный представлял собой переделку XVII титула эклоги византийских императоров – иконоборцев Льва Исавра и Константина Копронима (740 г.). Переделка состояла в том, что наряду с византийскими уголовными наказаниями (отсечение руки, урезание языка, выкалывание глаз, урезание носа и др.) Закон судный иногда предписывал отдавать в пост, требовал публичного наказания, а в некоторых случаях заменял византийскую казнь денежным штрафом. Переделка византийских уголовных законов была совершена в Болгарии предположительно при царе Симеоне и оттуда перешла на Русь. Цель ее состояла в том, чтобы приспособить византийское уголовное право к быту принимавших христианство славянских народов.
Сравнение краткой редакции Закона судного с византийским подлинником показывает, что переделку совершало лицо, достаточно осведомленное в западном церковном праве. Например, в византийской эклоге говорится, что если женатый мужчина сожительствует со своей рабыней, то раба продается в другую провинцию, а вырученные деньги идут в казну. Закон же судный добавляет еще наказание мужу, предписывает ему семилетний пост, в течение которого он должен питаться исключительно хлебом и водой. Часть статей обширной редакции Закона судного вообще не имеет аналогов в византийском законодательстве и, напротив, сходна с церковным правом на Западе [105, 3-8].
* * *
Итак, заботясь о материальной базе организуемой церкви, киевский князь выдвинул идею отчисления десятины для ее нужд. Устав Владимира помещает статью о церковной десятине на первое место, хотя в Кормчей книге, извлечения из которой составляют его основу, о ней не говорится. Впрочем, и сам князь, от лица которого излагается содержание Устава, не выдает ее заимствованной от греков. Статья предоставляла русскому духовенству такую материальную привилегию, какой греческое духовенство никогда не имело от императорской власти.
Отчуждение десятины в пользу церкви предписывалось библейской традицией, выводимой из так называемых законов Моисеевых. Тем не менее именно положение о десятине в греческом Номоканоне, включавшем эти законы, отсутствовало. В византийском праве вообще десятина фигурировала весьма неопределенно и случайно: ее взимали с ввозимых иностранцами товаров, за содержание домашних животных (в особенности свиней) и т. п. В Х в. закон Моисеев, рекомендовавший отдавать десятину церкви, соблюдался лишь на Западе, о чем Владимир не мог не знать, ибо он отправлял послов для испытания тамошней веры, находился в довольно регулярных сношениях с Польшей. Но одного знания, по-видимому, было недостаточно, чтобы ввести такую же практику. Требовалась еще некоторая ускоренность самой идеи десятины в русской среде. Распространение в восточнославянских землях этой финансовой идеи греками маловероятно, зато Болгария, испытывавшая на себе влияние Запада и в свою очередь имевшая возможность влиять на Русь не только памятниками культуры, но и самой практикой, самими учреждениями, действовавшими в болгарской юридической жизни, могла выполнить такую задачу с большим успехом. Полагают также, что в Болгарии, Сербии десятина была типичной формой государственных доходов и имела аналогичное употребление в Древней Руси до принятия христианства [37, 22-23; 41, 258-264].
Вероятно, из Болгарии на Русь проникли и другие юридические идеи и их трактовки, отраженные в статьях Устава, которые для Византии не были характерны. Во всяком случае вопросы о наследстве, о причислении к церковным людям больных, странников, паломников, дела по управлению гостиницами, больницами, странноприимными домами попали в уставные статьи не от греков. В то время эти предметы и лица находились в компетенции церковного суда лишь в западных странах.
Намеченные Владимиром дотации и льготы очень скоро вошли в силу и стаи эффективным фактором укрепления позиции церкви и духовенства в древнерусском обществе. Еще при Владимире десятина как способ материального обеспечения церкви была введена вслед за киевской и для других епископий. Например, сохранилось сказание о том, что русский князь завещал десятину для Туровской епископии из всего туровского княжения. Одна из статей Печерского Патерика так и названа: «Туровской епископии завет блаженного Владимера и о десятине, данней ей изо всего княжения» [29, 7]. То же делал Ярослав. Попам, которые обслуживали храмы, он давал «из своей казны плату» [73, 303]. Аналогичным образом поступал новгородский князь Всеволод-Гавриил Мстиславич (1125-1137 гг.). В частном уставе для новгородской епархии, очевидно, составленном по примеру Устава Владимира, он дал церкви на Опоках в Новгороде часть от своего имения. В 1150 г. смоленский князь Ростислав Мстиславич в уставной грамоте, жалованной смоленской епископии по случаю ее учреждения, назначил церкви десятину с княжеских доходов.
Источником материального обеспечения церкви служили также судебные пошлины с церковных судов, отданных в распоряжение иерархов. Уставы, несмотря на следование греческому Номоканону, постановлениям греческих императоров и вселенских соборов, предоставляли русской церкви судебные привилегии в размерах, которые заметно превосходили то, что имела на свое содержание греческая церковь.
В истории утверждения христианской церкви на Руси вообще заметно ее стремление с самых первых шагов выхлопотать для себя как можно больше преимуществ. Русское духовенство, поощряемое видевшей в нем опору светской властью, решительно добивалось расширения своих судебных полномочий, смело изменяло греческие законы в свою пользу. Мотивы, двигавшие им, заключались не только в желании добиться большего влияния. К этому подталкивали задачи религиозной пропаганды. Мало было крестить население, требовалось привить ему новые религиозные идеи, вытеснить из сознания людей языческие представления, заменив их монотеистическими. Чтобы перестроить быт и психологию русского человека в направлении христианского монотеизма, церковь нуждалась в немалых средствах и прочном авторитете. Церковно-просветительская деятельность могла рассчитывать на успех среди недавних язычников только при условии наличия у нее прочной материальной и правовой основы.
