Александр Гогун - Черный пиар Адольфа Гитлера
Перед ним, как его единственная цель, будет всегда народ во всей его совокупности. Народ, как таковой, который оно всегда хочет видеть пред собою в качестве единого целого, здоровым, сильным и процветающим.
И кто же возьмется отрицать, что последние шесть лет были разительным доказательством жизненности новой организации государства, народа и его водительства?
Мы все могли со спокойной совестью почти каждый год обращаться к нашему народу с вопросом и ждать его приговора. Подавляющее большинство, какое только может быть при народоправстве, мы получили и 10 апреля. Народ признал и подтвердил, что он видит в новом государственном устройстве и политическом руководстве систему, которая преисполнена желания и готовности быть полезной народу и привести его снова не только к свободе и величию, но и к хозяйственному преуспеванию.
И, несмотря на все это, в отношении к нам внешнего мира мы переживаем то же самое, что мы в течение десятилетней борьбы переживали внутри. С того самого дня, как мы овладели властью, пред нами стояли сомкнутые ряды наших врагов. И подобно тому, как внутри Германии денежная и капиталистическая демократия наших парламентских партий шла против нас рука об руку с марксистами, мы и в настоящее время наблюдаем тот же заговор демократии и большевизма для борьбы с национал-социалистическим государством.
Во время борьбы национал-социалистического движения характерно было то, что наши враги, будь то буржуазные националисты, капиталистические демократы или же марксистские интернационалисты, при всех решительно обстоятельствах образовывали против нас сомкнутый фронт. Тогда еще многим национал-социалистам стало понятно, как отвратительна мораль политической борьбы. Иной боролся с нами, руководствуясь национальными побуждениями, но не останавливался перед тем, чтобы для достижения своей цели вступать в союз с марксистами. Мы убедились тогда же, какую лицемерную роль играли партии, которые преследовали нас по социалистическим побуждениям, но не стеснялись для успеха этой борьбы объединяться против нас с матерыми капиталистами, и как коммунисты, приписывавшие нам реакционные побуждения, не стеснялись блокироваться с представителями подлинной реакции для борьбы с национал-социалистической фракцией рейхстага.
Подобное зрелище могло производить лишь отталкивающее впечатление. Но то же чувство испытываем мы и теперь, когда видим, как так называемые мировые демократии, начертавшие на своих знаменах лозунг „Свобода, Равенство, Братство“ и „самоопределение народов“, заключают союзы с московским большевизмом. Быть может, возникнет вопрос, почему мы так часто заводим разговоры о демократии и относимся к ней отрицательно? Это мы делаем потому, что, во-первых, демократия на нас постоянно нападает и, во-вторых, потому, что ее поведение вызывает в нас чувство крайнего возмущения.
Ложь начинается уже тогда, когда демократии выставляют себя как систему народоправства, а авторитарные государства – как диктатуру.
Я полагаю, что могу заявить совершенно открыто: в настоящее время на свете существуют лишь два великих государства, обладающих правительством, за которым стоит 99% всего народа.
То, что в других странах называется демократией, в большинстве случаев ничто иное, как система введения при помощи печати и финансовых манипуляций в заблуждение общественного мнения и ловкое использование ее результатов. Однако, насколько призрачно внутреннее содержание этих демократий, нагляднее всего вытекает из той позиции, которую демократии занимают по отношению к внешним политическим явлениям. Так, например, демократии с особым удовольствием восхваляют, когда это им выгодно, большевистскую государственную систему, хотя последняя себя официально называет диктатурой пролетариата. Но это не мешает тем же демократиям называть государства, в которых их правительства поддерживаются 99% народа, диктатурами. Неужели это действительно не циничное издевательство над историей, что в среде представителей патентованных демократов в Женевском учреждении занимает почетное место кровавый представитель самой ужасной тирании, которую когда-либо видел мир? Так убедились мы в Германии, что еврейский капитализм и теоретический коммунистический антикапитализм действуют рука об руку и что, подобно тому, как в Германии „Роте Фане“ и „Форвертс“ всегда выступали совместно, так же поступают демократические и марксистские органы печати во всем мире.
Московский большевизм – самый уважаемый сотрудник капиталистических демократий.
Следует ли удивляться, что если государственные режимы подобным образом сами себя отрицают, они во всех других областях своей деятельности должны прибегать к помощи фраз?
Так, например, конгресс какой-нибудь демократической партии, на котором вожди, боясь быть освистанными, не без страха появляются перед своими избирателями, и который обычно кончается всеобщей дракой, выставляется всегда в высшей степени внушительной демонстрацией силы демократического миросозерцания. Наоборот, национал-социалистический или же фашистский конгресс, в котором в необыкновенном единодушии принимают участие миллионы, выставляется лишь как доказательство грубости диктатур и как отрицание свободы. Демократии борются за права маленьких народностей, но сами у себя их со спокойной совестью уничтожают. Они же с особым удовольствием выступают за равноправие народов, но это не мешает им отказывать семидесятипятимиллионному народу в самых элементарных правах. Германия должна была бороться за самые естественные и простые права в течение пятнадцати лет.
Эти права не признавались за германским народом тогда, когда во главе его стояли не национал-социалисты, но демократы и марксисты. Когда же национал-социалистическое государство, которому это непрекращающееся угнетение и третирование сделалось нестерпимым, восстановило права германского народа собственными средствами, демократы нас обвиняют в том, что мы поторопились, и всего этого можно было добиться путем соглашения.
В течение пятнадцати лет они наиболее грубым образом нарушали самые естественные народные интересы и оскорбляли наше человеческое достоинство. Навязывали нам договоры и заставляли их нас принимать под наведенным на нас дулом револьвера, чтобы вслед за тем лицемерно обвинять нас в одностороннем нарушении принятых на себя обязательств. Совершенно не интересуясь мнением туземцев, они завоевывали путем пролития крови целые континенты.
Но, когда Германия требует обратно свои колонии, демократии начинают беспокоиться о судьбе туземцев, не желая подвергать их столь тяжкой участи? В то же самое время они не стесняются восстанавливать порядок в собственных колониях путем бомб, сбрасываемых с аэропланов. Туземцы должны безропотно переносить иноземное господство. Это ведь „бомбы цивилизации“ в отличие от других, „деспотических“, которые сбрасывались в Абиссинии во время войны итальянцами.
В демократических странах жалуются на чрезмерную жестокость, с которой Германия, а теперь и Италия, пробуют освободиться от еврейских элементов. Все эти демократические страны не могут пожаловаться на перенаселение. В Италии же и в Германии на квадратный километр приходится 140 человек. И, несмотря на это, Германия в течение десятилетий, не моргнув глазом, постоянно допускала на свою территорию все новых и новых евреев.
В настоящее же время, когда долее терпеть было уже не под силу, и германский народ уже более не хочет выносить этих паразитов, со всех сторон начинаются жалобы. Но можно было бы думать, что демократии не ограничатся только словами протеста и предоставят у себя место бедным евреям! – Ничего подобного! – В этих демократических странах для немецких евреев места нет. Они, значит, надеются, что Германия, с населением в 140 человек на квадратный километр, будет и впредь давать у себя место евреям, в то время, как в демократических странах с их менее густым населением евреи были бы в тягость! Помощи никакой, но нравоучений – сколько угодно.
Так убеждаемся мы, что национал-социалистическое государство имеет тех же внешних врагов, которых до прихода партии к власти оно в течение пятнадцати лет имело внутри Германии.
Однако, я должен заявить во всеуслышание: гораздо легче подвергаться оскорблениям того, кто нас не может грабить, чем подвергаться грабежу со стороны того, кто нас за это хвалит. Нас сегодня ругают. Но мы, слава Богу, теперь в силах положить предел каждой попытке эксплуатации и угнетения Германии! То государство, которое было до нашего прихода к власти, угнеталось в течение пятнадцати лет. И оно за это получило в награду репутацию вполне послушного демократического государства!
Для нас подобная позиция делается невыносимой в тот момент, когда значительное количество наших собратьев по крови должно выносить безропотно треск демократических фраз. Я буду говорить о Чехословакии.
