Александр Гогун - Черный пиар Адольфа Гитлера
Ряды SA[81] пополнялись из рабочих, крестьян, ремесленников и служащих. Они образовали первые ячейки новой политической партии и позднее вошли в состав ее провинциальных отделов.
В силу этого многие наши буржуа, уже восстановленные против партии ее наименованием „рабочая“, были крайне озабочены, когда увидели простые суровые лица, которые в качестве гвардии сплотились вокруг движения.
Национальное движение из рабочих! Однако наше движение понимало слово „рабочий“ отнюдь не в том ограничительном смысле, как это практиковалось у буржуазных партий и у марксистов. Для Национал-социалистической партии с первого же дня ее существования наименование „рабочая“ было наиболее почетным званием всех тех, которые честно трудились – будь то в области физического или же умственного труда – на благо своей страны. Но, так как наша партия была еще к тому же народной партией, то совершенно естественно, что в ее рядах, соответственно распределению профессий в народе, было больше физических, чем интеллектуальных тружеников. Это в дальнейшем привело к ряду недоразумений. Некоторые полагали, что такая партия, которая в большинстве своем состояла из представителей физического труда, вообще не была призвана к разрешению государственных задач высшего порядка, ибо для этого, по мнению нашей буржуазии, была предназначена лишь та духовная элита, которая блуждала в потемках буржуазных партий. Что же касается марксизма, то он, с первых же дней возникновения нашей партии, видел в ней ненавистного конкурента и полагал, что нанесет ему самый сокрушающий удар тем, что будет внушать народным массам, что понятие „рабочий“, обнимающее всех трудящихся, находится в резком противоречии с понятием пролетариата. Это имело отчасти под собою почву, потому что пролетариат или, вернее, пролетарские партии, по мере возможности, всегда исключали из своих рядов представителей интеллигентных профессий. Конечно, немецкие труженики не могли оставаться без духовного руководства, но так этого требовало уже десятилетиями еврейство.
Целью марксистско-коммунистических и социал-демократических партий было вовсе не стремление подарить немецкому народу национальное единство, или же воспитать его в этом духе, но в гораздо большей степени – это единение разрушить и создать между национальным духовным руководством и народом непереходимую[82] пропасть.
Рабочий должен был играть роль тарана против собственной интеллигенции, чтобы, посредством ее отрицания, передать руководство народными массами имевшемуся в наличности чрезмерному количеству литераторов и адвокатов. Идеалом для этих господ являлся приблизительно тот строй, который мы в настоящее время видим в советской России: 98% арийских физических работников и 2% еврейских комиссаров. И все это вместе взятое присваивало себе право называться „диктатурой пролетариата“.
Что вновь созданная партия нового народного единения не могла в силу этого вызвать особых симпатий в среде поджигателей мировой пролетарской революции, вполне понятно. Но второй причиной, по которой они с ненавистью отвергли нас, было то, что наша партия поняла губительную роль в судьбе немецкого народа еврейства и основным пунктом своей программы выставила устранение евреев из народной жизни.
Как уже было отмечено ранее, буржуазные партии не могли понять смысла и необходимости новой партии. В начале они не усматривали в национальной организации рабочих чего-либо отрадного, а видели в этом нечто весьма подозрительное. К этому времени оба мира буржуа и рабочих уже слишком взаимно отдалились, чтобы они могли друг друга понимать. И так как буржуазный партийный мир пополнялся исключительно из интеллигентских слоев, он жил в атмосфере, которая была совершенно чужда тем слоям народа, из которых состояли партии пролетариата. Уже суровая внешняя манера обращения и далеко не слишком элегантная экипировка первых национал-социалистов вызывала отрицательное отношение и недоверие в среде сторонников ноябрьской революции 1918 года. Мы с нашими товарищами по партии не без удовольствия вспоминаем о том времени, когда представители партии по своему внешнему виду отнюдь не могли быть допущены в какой-либо всеми уважаемый политический салон. Лоэтому нечего удивляться, что в буржуазных кругах пробудилось и укрепилось подозрение, что под личиной Национал-социалистической партии скрывалась какая-нибудь особая разновидность социалистического грабежа.
Это казалось тем более опасным, что под прикрытием национальных лозунгов соблазнительные социалистические тенденции гораздо легче могли проникнуть через троянскую стену нашего буржуазного и классового государства. Название движения казалось подозрительным не менее, чем его форма, манеры обращения заставляли призадуматься, а если к этому прибавить то, что приходилось читать в печати, то все это лишь дополняло общую картину.
Позже, когда партия отвоевала себе в политической жизни соответствующее место, т.е. ее нельзя было уже уничтожить, вместо огульного отрицания нашей партии родилась упорная, но тихая надежда нового порядка. Конечно, возникла новая партия, конечно, она завоевала себе в политической жизни почетное место, но, будучи чисто рабочей партией, она, конечно, ни по своему наименованию, ни по внешнему виду, не могла иметь решающего влияния в политических вопросах. Для таких вещей необходимо особое руководство. Раз она была „рабочей“ партией, то в ее среде, конечно, было недостаточно интеллигентных сил. Но без духовных вождей нельзя управлять большим народом. Так возникло чисто ребяческое намерение овладеть вновь возникшим народным движением, чтобы с его помощью иметь возможность вести далее ту политику, которая буржуазией, по причине ее духовной немощи, уже давным-давно должна была быть оставлена. В силу этого буржуазия страстно желала наступления того часа, когда барабанщик (это был я!) мог бы быть заменен подлинными государственными мужами. Что же удивительного было в том, что упорство, с которым Национал-социалистическая рабочая партия преследовала свою цель, отметая все компромиссы, привело, наконец, к ненависти, гнездившейся столь глубоко, что наш партийный буржуазный мир предпочел бы заключить союз с марксистами, чем признать за партией хотя бы ее малейшие заслуги или же в чем-либо ей помочь. Мы являлись свидетелями того, как германский Рейхстаг выступал от своего правого фланга до левого не раз сомкнутым фронтом против нас. Тогда там говорили о необходимости защитить интересы немецкого народа и о борьбе за свободу, и, вместе с тем, там велась борьба против единственного политического движения, которое действительно было в состоянии бороться за эти идеалы и, если бы это было нужно, их осуществить, и которое вело эту борьбу на деле и с неослабной энергией, и с невероятным напряжением.
Мыс гордостью вспоминаем и теперь о том времени. Ведь тогда все было против нас.
Быть национал-социалистом означало быть преследуемым и покинутым всеми. Все нас ненавидели и все нас травили. Из десяти вождей партии того времени, пожалуй, только один или два не заплатили тюремным заключением за свою веру в воскресение Германии. Число членов SA и SS,[83] подвергшихся преследованиям со стороны властей, достигало ста тысяч человек. То, что, кроме всего этого, наше движение преследовали еще и кровавым террором, доказывает бесконечное число наших убитых, раненых и увечных. Об этом времени мы всегда вспоминаем с горделивым чувством.
Это время стало нам вдвое ближе, во-первых, потому, что мы видим сегодня среди нас, в качестве соплеменников и сограждан германской империи, бойцов из самой древней германской Остмарки, которых еще совсем недавно преследовали совершенно так же, как и нас. Чего им только не пришлось испытать? Сколько из сотоварищей убито, пострадало физически, голодало целыми годами, сколько десятков тысяч из них были в заключении, каторжных тюрьмах, концентрационных лагерях!
Вторым, что заставляет нас с особым чувством вспоминать об этом времени, является тот факт, что в настоящее время в мировой истории повторяется в большем масштабе как раз все то, что мы некогда переживали и выстрадали внутри Германии. И, прежде всего, я должен заметить, что наши теперешние враги, рассматривая их с точки зрения их мировоззрения, те же самые, что были прежде.
Как я уже говорил, с первого Германского дня в Нюрнберге прошло пятнадцать лет. Тогдашняя, еще только пробивавшая себе дорогу организация нашей партии вознеслась сегодня на положение водительницы и представительницы германской нации. Она – общепризнанное представительство нашего народа. И она в эти немногие годы – ибо, что представляет собою пятнадцать лет в жизни народов и в мировой истории? – совершила чудо.
Тот, кто представит своему духовному взору день 2 сентября 1923 года и затем обратится снова к лицезрению открывающейся пред нами картины Нюрнбергского съезда, тому покажется, что он грезит. Тогда через город прошла кучка бойцов. Она превратилась сегодня в нацию, готовую к борьбе. Тот флаг, который был боевым знаменем рот и батальонов, превратился сегодня в национальный флаг 75 миллионов только внутри нашей империи. Вот уже целая неделя, как в этом городе перебывала вся Германия. Это является самым наглядным доказательством того, что разъединение нации окончилось, и в первый раз в нашей истории мы стоим перед подлинным объединением всей империи.
