Рафаэль Гругман - Смерть Сталина. Все версии. И ещё одна
«Прошло небольшое время, опять слышу звонок. Вновь Маленков: «Опять звонили ребята от товарища Сталина. Говорят, что всё-таки что-то с ним не так. Хотя Матрёна Петровна и сказала, что он спокойно спит, но это необычный сон. Надо ещё раз съездить». Мы условились, что Маленков позвонит всем другим членам Бюро, включая Ворошилова и Кагановича, которые отсутствовали на обеде и в первый раз на дачу не приезжали. Условились также, что вызовем и врачей. Опять приехали мы в дежурку. Прибыли Каганович, Ворошилов, врачи. Из врачей помню известного кардиолога профессора Лукомского. А с ним появился ещё кто-то из медиков, но кто, сейчас не помню».
Врачи появились лишь 2 марта в 9 часов утра. Хрущёв скомкал рассказ, не объяснив, почему сутки Сталин находился без врачебной помощи и почему он, прибывший первым, не потребовал от Игнатьева привезти из тюрьмы личных врачей Сталина. Неожиданно Хрущёв «позабыл» фамилии лечащих врачей (хотя именно он сослал в 1954 году за полярный круг в Воркуту министра здравоохранения СССР Третьякова, руководившего лечением). Но всё, что касается Берии, он помнит до мельчайших подробностей.
Врачам приказали начать осмотр. Под напряжёнными взглядами партийных вождей Лукомский нервничал и, приступая к осмотру, по наблюдению Хрущёва, прикасался к руке пациента, подёргиваясь, как к раскалённому железу. Берия не выдержал и грубо приказал: «Вы врач, так берите как следует».
Лукомский установил, что правая рука не действует. Парализована также левая нога, потеряна речь… Состояние тяжёлое, констатировал он.
Получив медицинское заключение, осмелевшие члены Президиума позволили врачам разрезать костюм, переодеть Сталина в чистое белье и перенести в большую столовую, где было больше воздуха. Из опасений разгласить тайну они не рискнули перевезти его в больницу. Было принято решение установить возле больного дежурство врачей и на всякий случай организовать собственное дежурство. Маленков и Берия выбрали для себя дневное время. Вечером дежурили Каганович и Ворошилов. Хрущёв и Булганин согласились на ночное дежурство. «Я очень волновался, — писал Хрущёв, — и, признаюсь, жалел, что можем потерять Сталина, который оставался в крайне тяжёлом положении».
Очень важное признание! Будущий обвинитель Сталина оставался его единомышленником даже тогда, когда Сталин был физически недееспособен. Хрущёв волновался и искренне жалел, что уходит эпоха Сталина. Он понимал, что несёт личную ответственность за репрессии в Москве и в Украине, и теперь, когда Сталин умирал, всерьез беспокоился о своём будущем. Смена политического курса не входила в его планы. Во всяком случае, нигде он об этом не пишет.
«Как только Сталин свалился, Берия в открытую стал пылать злобой против него. И ругал его, и издевался над ним. Просто невозможно было его слушать! Интересно впрочем, что как только Сталин пришёл в чувство и дал понять, что может выздороветь, Берия бросился к нему, встал на колени, схватил его руку и начал её целовать. Когда же Сталин опять потерял сознание и закрыл глаза, Берия поднялся на ноги и плюнул на пол. Вот истинный Берия! Коварный даже в отношении Сталина, которого он вроде бы возносил и боготворил».
Политическое чутьё подсказало ему, что опасность исходит от Берии, который стал членом Политбюро лишь в 1946 году и не входил в число руководителей Большого террора. Хрущёва насторожило, что Берия, не скрывая, открыто демонстрировал неприязнь к Сталину. Он понял, кого следует опасаться в первую очередь.
Несмотря на дружеские отношения, сложившиеся между ними ещё с довоенных времён, о чём Хрущёв неоднократно упоминает в своих мемуарах, поведение Берии его напугало. Он помнил, что в августе 1938-го, на следующий день после того, как Берия стал наркомом, он подписал приказ, осуждающий массовые аресты и избиения заключённых, и настоял на снятии с должностей секретарей обкомов, усердствующих в проведении репрессий. Затем по приказу Берии были арестованы и преданы суду работники НКВД, которым инкриминировали «фальсификацию следственных документов, подлоги и аресты невиновных». А ведь именно этим Хрущёв занимался и в Киеве, и в Москве.
Убедившись, что к активной деятельности Сталин уже не вернётся (врачи подтвердили, что чаще всего такие заболевания заканчиваются смертью), Хрущёв начал сколачивать антибериевскую коалицию. Агитацию он начал с Булганина, с которым у него были наиболее доверительные отношения. Готовясь к опасному разговору, Хрущёв предусмотрительно выбрал для себя и Булганина ночное дежурство. Не было свидетелей сговора, который при неблагоприятном стечении обстоятельств мог бы завершиться арестом. В комнате было трое: умирающий Сталин, Хрущёв и Булганин. Шекспировская ночь! Уже будучи на пенсии, Хрущёв рассказал, как он втянул Булганина в заговор против Берии[131].
«— Сейчас мы находимся в таком положении, что Сталин вскоре умрёт. Он явно не выживет. Да и врачи говорят, что не выживет. Ты знаешь, какой пост наметил себе Берия?
— Какой?
— Он возьмёт пост министра госбезопасности. Нам никак нельзя допустить это. Если Берия получит госбезопасность — это будет начало нашего конца. Он возьмёт этот пост для того, чтобы уничтожить всех нас. И он это сделает!»
Булганин согласился, и оставшееся время, вспоминает Хрущёв, они обсуждали, как будут действовать.
Наконец-то Хрущёв оказался искренен. О разоблачении культа личности Сталина и судьбах миллионов узников ГУЛАГа он не думал. Его волновала собственная судьба. Он понимал, что надо срочно получить доступ к архивам и основательно их почистить, убрав «отпечатки пальцев» с кровавых документов эпохи.
В будущем он так и сделал. На документе, в котором члены Политбюро одобряли расстрел поляков в Катыни, подпись Хрущёва отсутствует. Хрущёв боялся разоблачений и, сколачивая коалицию, пугал членов Политбюро. Договорившись с Булганиным, он сообщил тому, что следующим шагом станет разговор с Маленковым.
«“Думаю, что Маленков такого же мнения, он ведь должен всё понимать. Надо что-то сделать, иначе для партии будет катастрофа”. Этот вопрос касался не только нас, а всей страны, хотя и нам, конечно, не хотелось попасть под нож Берии. Получится возврат к 1937–1938 годам, а может быть, даже похуже».
После окончания дежурства Хрущёв уехал домой. Несмотря на бессонную ночь, по его признанию, он долго не мог уснуть (обдумывал предстоящий разговор с Маленковым) и принял снотворное. Едва он лёг в постель, позвонил Маленков, сообщивший, что у Сталина произошло ухудшение и нужно немедленно выехать.
«Я сейчас же вызвал машину. Действительно, Сталин был в очень плохом состоянии. Приехали и другие. Все видели, что Сталин умирает. Медики сказали нам, что началась агония. Он перестал дышать. Стали делать ему искусственное дыхание. Появился какой-то огромный мужчина, начал его тискать, совершать манипуляции, чтобы вернуть дыхание. Мне, признаться, было очень жалко Сталина, так тот его терзал. И я сказал: «Послушайте, бросьте это, пожалуйста. Умер же человек. Чего вы хотите? К жизни его не вернуть». Он был мёртв, но ведь больно смотреть, как его треплют. Ненужные манипуляции прекратили.
Как только Сталин умер, Берия тотчас сел в свою машину и умчался в Москву».
Находившиеся на даче члены Президиума приняли решение вызвать в Москву всех членов Президиума ЦК.
Хрущёв остался наедине с Маленковым и, видя, как тот нервно расхаживает по комнате, предпринял попытку переговорить с ним. Хрущёв приводит диалог, состоявшийся между ними[132]:
«— Егор, мне надо с тобой побеседовать.
— О чём? — холодно спросил он.
— Сталин умер. Как мы дальше будем жить?
— А что сейчас говорить? Съедутся все, и будем говорить. Для этого и собираемся».
Хрущёв понял, что все вопросы уже оговорены с Берией, и дипломатично ответил: «Ну, ладно, поговорим потом».
Первая попытка привлечь на свою сторону Маленкова не удалась, и Хрущёв затаился.
Приехали на дачу члены Президиума ЦК, дочь Сталина. Хрущёв лично встретил Светлану. По его признанию, он сильно разволновался и заплакал. «Мне было искренне жаль Сталина, — вторично повторил он слово «жалость», — его детей, я душою оплакивал его смерть, волновался за будущее партии, всей страны»[133].
В тот же день, вспоминает Хрущёв, состоялось совместное заседание пленума Центрального Комитета КПСС, Совета министров и Президиума Верховного Совета СССР. Берия и Маленков обо всём уже договорились. Первым выступил Берия, предложивший освободить Маленкова от обязанностей секретаря ЦК и назначить его председателем Совета министров. Выступивший затем Маленков предложил утвердить своим первым заместителем Берию, объединить министерства госбезопасности и внутренних дел в одно и назначить Берию министром внутренних дел.
