Пантелеймон Кулиш - Отпадение Малороссии от Польши. Том 1
Эти ничтожные и смешные проявления поповского соперничества были пророчеством событий грозных. Казаки, через полстолетия, действительно явились в той роли, которую приписывали им современники Косинского и Наливайка. Русская вера в самом деле превратилась у них в люпус релию, вопиявшую Господи помилуй, и не миловавшую ни католиков, ни православных. Но для того, чтобы совершилась такая метаморфоза на русском Юге, надобно было русскому Северу сделаться для казаков практическою школою лицемерия, предательства и беспощадности. Эту школу устроила там, с церковными целями, не останавливающаяся ни перед чем иезуитская политика Христова наместника.
Еще при наследнике Иоанна Грозного, царе Феодоре, проживавшие в Москве иностранцы замечали, что Римская Курия рассчитывает на смуты, долженствующие возникнуть в Московском Царстве вследствие высокого и опасного положения Бориса Годунова, которому предстоит — или проложить себе дорогу к престолу убийством малолетнего царевича Димитрия, законного наследника после бездетного брата, Феодора, или сделаться жертвою боярской зависти и мести. Предсказания сторонних наблюдателей московской жизни оправдались, и вместе с тем оправдались подозрения неприязненных Риму иностранцев, что латинские прелаты, появляющиеся в Москве под разными предлогами, имеют в виду изучение опасных сторон московской государственности. Царевич Димитрий был убит подосланными в Углич злодеями, а его имя принял на себя в Польше какой-то проходимец, очевидно подставленный теми людьми, которые возбуждали в Москве пророческие толки задолго до кровавых событий.
Эту загадочную личность приняли под свое покровительство несколько знатных представителей польско-русской республики, и сам король Сигизмунд III благоприятствовал обманщику. Названного царевича Димитрия повели в Москву под прикрытием вольнонаемных панских дружин. Были в Польше честные патриоты, называвшие такое нарушение мира с Москвою вероломством; но их не послушались. Разбойный элемент польско-русского общества нашел в том походе работу как раз по себе. Он увлек за собой и запорожцев, успевших уже оправиться от нанесенного им, лет восемь тому назад, удара. Таким образом наше днепровское казачество попало на широкий путь развития своей Косинщины и Наливайщины.
Московское царство было в то время отделено от Польши и Малороссии пустынными пространствами, которые назывались в нем полевыми или польскими украйнами. Эти украйны служили убежищем всякого рода безземельникам, называвшимся, так же как и в Польше, казаками. Одни из них отправляли сторожевую службу и состояли в ведомстве пограничных воевод; другие проживали, в качестве вольных сторожей и работников, у местных землевладельцев; третьи промышляли обыкновенным и в московских и в польских украйнах воровством, перекочевывая из притона в притон, и все имели ту общую черту, что легко переходили из оседлого быта в кочевой, из кочевого в оседлый, меняя роль благонадежных людей на разбойно-хищническую, а из разбойников и хищников делаясь опять людьми благонадежными.
Оседлое население пограничного московского края, вместе с воеводским управлением своим, иной раз трепетало перед этим анархическим классом, страшным именно потому, что его «не по чем было сыскивать»; но, задабривая одних и стращая других казаков, удерживало зыбкую в своих правилах орду от крупных и мелких посягательств на имущество классов торговых и промышленных.
Лишь только вольнонаемная шляхта, заодно с запорожскими добычниками, пришла в московские владения, все люди, которых не по чем было сыскивать, заговорили громко в украинных городах и посадах о царевиче Димитрии. Воеводы, с малочисленными своими стрельцами, и заставные головы, с разъезжими казаками, струсили. Обширный пограничный край в короткое время признал самозванца законным наследником царского престола, а Бориса Годунова похитителем и лиходеем.
В течение осени и зимы успехи самозванца в так называемой Севернице еще колебались. К весне молва о дивном спасении зарезанного будто бы в Угличе царевича облетела Россию. Недовольная своим правительством чернь обрадовалась возможности переменить одно царствование на другое. Под грозой повсеместного мятежа, дворяне и самое духовенство не смели стать против толпы искателей легкой поживы. Москва, приученная к предательству двуличной политикой самого Годунова, готова была выдать его названному царевичу. Но царь Борис внезапно умер. Выдали клевретам самозванца только 16-ти летнего сына Борисова.
На престоле высоко заслуженных перед потомством собирателей Русской земли сел темный бродяга, и приступил было уже к преобразованию самобытной России в духе западных держав, из которых лучшею, в его глазах, была Польша. Его крутые и непоследовательные приемы в замене старых порядков новыми, его презрение к русским обычаям, крайнее пристрастие к иноземщине вообще, а к польщизне в особенности, и наглое самохвальство перед сановитыми москвичами — помогли боярской партии подорвать в обществе служилых и торговых людей веру, что в Москве царствует государь законный. Князь Василий Шуйский соединил в одну мятежную толпу и тех, которые были вооружены против самозванца лично, и тех, которых раздражало нахальство окружавшей его толпы поляков. Самозванец погиб со множеством знатной и низшей шляхты.
На опозоренное царское седалище москвичи возвели Василия Шуйского. Но разбойная масса, поживившаяся из-за спины своего Димитрия богатою добычею, распустила слух о его спасении и завела с людьми порядка и мирного труда широкую войну. Россия, столь недавно еще сплотившаяся в одно целое искусным, хотя подчас и жестоким, самодержавием государей своих, разделилась теперь. Одна половина народа стояла за царя Василия; другая провозглашала спасавшегося якобы от бунтовщиков царя Димитрия.
Душою партии, отстаивавшей самозванца даже и после его смерти, была добычная шляхта в союзе с донскими и днепровскими казаками. Эти воры, как прозвал их московский народ, нашли в Белоруссии подходящего человека для сочиненной ими роли, и ввели его в поколебленное смутами государство с новыми охотниками до «казацкого хлеба». Разбойный элемент польско-русского общества соединился с разбойным элементом общества москво-русского, развивая свою хищную деятельность на счет классов экономических. Ратные люди царя Василия стояли слабо против второго Лжедимитрия, изменяли потерявшемуся правительству и увеличивали массу людей, разорявших Россию во имя измышленного царя. Москва была обложена со всех сторон добычниками; её пути сообщения с дальними областями прерваны, и казалось возможным, что новый бродяга заставит ее признать себя царем, как и первый Лжедимитрий.
Но успехи своевольных представителей польско-русской воинственности подохотили к войне с Москвой и тех панов, которые до сих пор смотрели исчужа на предприятие своих менее разборчивых собратий. Избиение множества поляков, которые гостили, или служили у первого Лжедимитрия, дало благовидный предлог к нарушению мира, заключенного Сигизмундом III еще с царем Борисом. Польское войско, под предводительством самого короля, идет к Смоленску, осаждает этот пограничный в то время город, сливается в одно с добычными купами шляхты и казаков; второй самозванец погибает в своем бегстве; солоницкий победитель, коронный гетман Жовковский, ведет к Москве лучшие польские хоругви, разбивает у Клушина царскую рать; Москва, обессиленная смутами, признает своим царем королевича Владислава; Жовковский занимает столицу во имя нового царя, и уводит из неё братьев Шуйских пленными, под оскорбительным для нации названием «русских царей».
Но Сигизмунд желал царствовать в Москве лично, и не пустил на царство малолетнего сына своего. Отсюда возгорелась новая война, получившая у современников выразительное прозвище Московское Разоренье. Северная Русь обратилась в широкое поприще грабежа и разбоев со стороны людей, представлявших воинственный и добычный элемент в населении Руси южной. Здесь была вся Литва и вся Галичина в лице своих окатоличившихся, оеретичившихся и оставшихся в предковском православии воинов. Взятые вместе, эти страны составляли громадное большинство населения Речи Посполитий Польской вообще, а в личном составе ходивших на Москву войск русины различных исповеданий фигурировали почти исключительно. Таким образом южная Русь разоряла северную; Русь, подчиненная королю-католику, уничтожала Русь, созданную из удельно-вечевого хаоса православными государями, — и в этом заключался наибольший успех римской политики.
Но в том же самом узле событий таилась комбинация, обратившая в ничто планы римского папы на счет России и погубившая Польшу.
Москва отвергла желание Сигизмунда царствовать вместо его сына, Владислава. Сигизмунд хотел принудить ее к повиновению вооруженною силою. Его войско, занимавшее столицу во имя королевича, очутилось в ней запертым, и в 1612 году, подвергшись, в осадном сиденье, неслыханным ужасам голода, сдалось наконец ополчению царя Михаила Феодоровича, избранного из древнего рода бояр Романовых.
