Николай Капченко - Политическая биография Сталина. Том 2
Совещание приняло решение о том, чтобы впредь все высшие руководители партии согласовывали друг с другом свои выступления. Сталин был так глубоко уязвлён самим фактом созыва подобного совещания по столь незначительному, по его мнению, поводу и тем, что большинством голосов его выступление было оценено как «нетоварищеское», что вновь, в третий раз, заявил о своей отставке. Однако она была отклонена, в том числе и голосами Зиновьева и Каменева, хотя никто не мешал им использовать то же большинство голосов, чтобы сместить Сталина. Таким образом, попытка Зиновьева и Каменева мобилизовать против Сталина «параллельный ЦК» окончилась провалом[104]. Под параллельным ЦК имелись в виду прежде всего те члены ЦК, которые выступали против Троцкого. Зиновьев следующим образом обосновывал необходимость существования тогда некоего подобия параллельного ЦК. «Мы должны иметь хоть какое-нибудь место, где в своей среде старых ленинцев мы могли бы по важнейшим вопросам, по которым возможны разногласия с Троцким и его сторонниками, иметь право колебаться, ошибаться, друг друга поправлять, совместно коллективно проработать тот или иной вопрос. Перед Троцким мы лишены этой возможности»[105].
Для Зиновьева и Каменева страшнее Троцкого тогда никого не было, что однозначно свидетельствует об отсутствии у обоих этих «прирожденных вождей» элементарного чувства политического реализма, а попросту говоря, — это бесспорное доказательство их политической близорукости. Но как бы то ни было, Сталин в тот период вынужден был считаться с ними. Но делал он это весьма расчетливо — по его инициативе вместо распавшейся «тройки» неофициально была сформирована «пятерка» путем подключения к «руководящему ядру» занимавшего пост председателя Совнаркома А.И. Рыкова и Н.И. Бухарина. Соотношение сил в этом новом органе власти, хотя и было в пользу Сталина, но все же по ряду причин не могло его полностью удовлетворить. И Рыков, и Бухарин по своим концептуальным воззрениям никак не могли быть причислены к сталинистам. Хотя по многим практическим вопросам они занимали позиции, близкие к позициям Сталина.
В этих условиях генсек взял курс на значительное расширение «руководящего ядра». Во время августовского (1924 года) пленума ЦК состоялось совещание группы тогдашних единомышленников (их с большим правом следовало бы именовать противниками Троцкого, ибо их единомыслие сводилось фактически к одному — общей враждебности по отношению к Троцкому), членов ЦК (Сталин, Бухарин, Рудзутак, Рыков, Томский, Калинин, Каменев, Зиновьев, Ворошилов, Микоян, Каганович, Орджоникидзе, Петровский, Куйбышев, Угланов и несколько других членов ЦК), которое для укрепления руководства партией и предотвращения наметившегося раскола постановило считать себя руководящим коллективом. Будучи сначала одним из инициаторов его создания, позднее Зиновьев стал называть его «фракционным центром».
В ходе работы пленума ЦК Сталин предпринял еще один довольно рискованный, но, очевидно, тщательно продуманный шаг. Он решил укрепить свои позиции по отношению к Зиновьеву и Каменеву, подав демонстративное прошение об отставке. Вот текст этого документа:
«В Пленум ЦК РКП
Полуторогодовая совместная работа в Политбюро с тт. Зиновьевым и Каменевым после ухода, а потом и смерти Ленина сделала для меня совершенно ясной невозможность честной и искренней совместной политической работы с этими товарищами в рамках одной узкой коллегии. Ввиду этого прошу считать меня выбывшим из состава Пол. Бюро ЦК.
Ввиду того, что ген. секретарем не может быть не член Пол. Бюро, прошу считать меня выбывшим из состава Секретариата (и Оргбюро) ЦК.
Прошу дать отпуск для лечения месяца на два.
По истечении срока прошу считать меня распределенным либо в Туруханский край, либо в Якутскую область, либо куда-либо за границу на какую-либо невидную работу.
Все эти вопросы просил бы Пленум разрешить в моем отсутствии и без объяснений с моей стороны, ибо считаю вредным для дела дать объяснения, кроме тех замечаний, которые уже даны в первом абзаце этого письма. Т-ща Куйбышева просил бы раздать членам ЦК копию этого письма. С ком. прив. И. Сталин
19.VIII.24»[106].
В приписке, адресованной Куйбышеву (тогда он был председателем ЦКК) Сталин писал, — «т. Куйбышев! Я обращаюсь к Вам с этим письмом, а не к секретарям ЦК, потому, что, во-первых, в этом, так сказать, конфликтном деле я не мог обойти ЦКК, во-вторых, секретари не знакомы с обстоятельствами дела, и не хотел я их зря тревожить».
Следующее краткое заявление об отставке было написано Сталиным 27 декабря 1926 г. и передано председательствующему на пленуме А.И. Рыкову:
«В ПЛЕНУМ ЦК (т. Рыкову)
Прошу освободить меня от поста генсека ЦК. Заявляю, что не могу больше работать на этом посту, не в силах больше работать на этом посту.
И. СТАЛИН
27. XII.26 г»[107].
Как видим, генсек использовал демонстративные просьбы об отставке с определенной политической целью: таким путем он показывал своим оппонентам, что не цепляется за свой пост, а с другой стороны, упреждающе выбивал из рук своих противников возможность подобного требования с их стороны. Тонкое политическое маневрирование составляло в арсенале Сталина одно из важных средств укрепления своего авторитета и позиций перед лицом надвигавшейся открытой решительной схватки.
Совещание сформировало свой исполнительный орган «семерку» в составе членов Политбюро — Бухарин, Зиновьев, Каменев, Рыков, Сталин, Томский и председателя ЦКК Куйбышева. Кандидатами в «семерку» были назначены Дзержинский, Калинин, Молотов, Угланов, Фрунзе. Совещание выработало своеобразный устав, регламентирующий деятельность «руководящего коллектива». Он предусматривал жесткую дисциплину, подчинение «семерки» совещанию «руководящего коллектива». «Семерка» фактически подменяла собой официальное Политбюро и создавалась для предварительного рассмотрения и решения вопросов, которые выносились затем на официальные заседания Политбюро с участием Троцкого[108].
Нельзя сказать, что подобный шаг, предпринятый по инициативе Сталина, отвечал нормам устава партии, хотя и соответствовал большевистской практике и восходил еще к временам Ленина, который создавал фракции большинства для борьбы с противниками своей линии. В этом плане Сталин не открывал Америку, он лишь пользовался политическими приемами своего учителя. Однако в новых, казалось бы, более стабильных условиях, когда над страной не висела угроза гражданской войны, когда положение Советского режима характеризовалось устойчивостью, прибегать к подобным методам как-то не подобало. Не случайно, что даже со стороны кандидата в члены «семерки» Калинина (тогдашнего официального главы государства) подобный шаг вызвал серьезные сомнения и даже опасения. В письме к Сталину он выразил свою обеспокоенность: «Мне могут возразить, что я напрасно бью тревогу, что ни о каком создании фракции речь не идет, а просто избрана семерка для согласования по наиболее одиозным вопросам, я бы, пожалуй, решительно и поддержал этот вариант, если бы он понимался так же и остальными членами совещания.
Но насколько у меня создалось впечатление, тенденция совещания, в особенности, она определенно проявлялась у т. Сталина, именно упереться в дальнейшей работе на согласованной фракционной линии»[109].
Что же касается демонстративных прошений Сталина об отставке, то они играли роль инструмента в его политическом противостоянии со своими оппонентами. Обращаясь с такими просьбами, Сталин наверняка знал (и, очевидно, подготавливал почву), что его демонстративные заявления об отставке неизбежно будут отклонены. Таким образом, он ничем не рисковал. А, наоборот, получал явные политические дивиденды: он демонстрировал перед членами ЦК, что не цепляется за власть и готов в любой момент отойти в тень и даже вообще уйти с главной политической сцены страны. С другой стороны, своими демаршами он создавал условия для развертывания широкомасштабной борьбы против своих бывших союзников по «тройке». Готовились, таким образом, предпосылки для серьезного противоборства в рамках уже несуществующей «тройки». Заранее предсказать исход этого противоборства было трудно. Расчет Сталина состоял в том, что и Зиновьев, и Каменев своим политическим поведением, явными амбициями играть роль новых вождей, наконец, своим высокомерием, оттолкнут от себя большинство членов ЦК. И этот его расчет был тщательно выверен и оправдал себя практикой предшествующих лет. К тому же Сталин чувствовал себя неуязвимым в политическом плане, поскольку, кроме ссылок на его грубость и нелояльность в последних письмах Ленина, каких-либо действительно весомых политических обвинений в его адрес не имелось. К тому времени он уже проявил себя как мастер компромиссов, когда они были политически целесообразны и необходимы. Состав ЦК в своем подавляющем большинстве, не говоря уже о партийном аппарате, был на стороне генсека. Вот почему эти тщательно продуманные ходы сулили ему лишь стратегические и тактические выигрыши.
