Елена Прудникова - Битва за хлеб. От продразверстки до коллективизации
Так что продработникам приходилось решать сложнейшие экономико-психологические ребусы. А у них за плечами были лет по двадцать пять жизни, из которых от трех до шести приходилось на войну, церковно-приходская школа и либо революционно-огнестрельная честность, либо уголовные привычки, либо обывательское шкурничество. Что хуже – вопрос философский…
Призывать сибирских мужиков к государственному мышлению и рассказывать им о голодающих соотечественниках было равно бесполезно. Хлеб приходилось отбирать силой. Основными допустимыми[78] карательными мерами являлись: товарная блокада, штрафы, конфискация имущества, потом сюда прибавилось взятие заложников.
Товарная блокада – вещь понятная. Селам, не выполнившим задание по продразверстке, не отпускались промышленные товары. Четвертая мера отражена в следующем документе.
Постановление № 59 губернской контрольно-инспекционной комиссии по проведению продразверсток в Ишимском уезде. Не ранее 21 декабря 1920 года:
«Мы, нижеподписавшиеся, члены губернской контрольно-инспекторской комиссии по госразверсткам в Тюменской губ. …составили настоящее постановление на членов Жагринского сельсовета: председателя – Пережогина Александра Даниловича и членов – Пережогина Павла Еремеевича, Лунева Федора Федотовича и Пережогина Антона, что вышепоименованные граждане, служа в Жагринском сельсовете, до 21 сего декабря[79] не произвели раскладки разверстки хлеба по отдельным домохозяевам и разложить таковую при требовании губкомиссии отказались. Председатель сельсовета имел в настоящее время необмолоченного хлеба 7 овинов, в зерне – 60 пудов, ни одного фунта государству не вывез и вывозить отказался… Также члены Жагринского сельсовета исполнять разверстку категорически отказались.
Губкомиссия постановила: членов Жагринского сельсовета Пережогина Александра, Пережогина Антона, Лунева Федора арестовать и отправить в Петуховскую продконтору на работу в качестве заложников впредь до выполнения всех госразверсток по Жагринскому обществу, потом – члена совета Пережогина Антона – на 14 суток в административном порядке с лишением свободы»[80].
Ну да, мы-то думали, что если берут заложником, то непременно в концлагерь и непременно расстрел. Как видим, вовсе не обязательно. Интересно, почему Павла не тронули, а Антону присовокупили еще две недели отсидки? Может быть, первый все же решил сдать хлеб, а второй заехал в зубы кому-нибудь из начальства?
К особо упорным и сопротивлявшимся применяли такую меру, как конфискация. Кстати, в чем ее карательный смысл – еще большой вопрос. Вот что написано в распоряжении члена коллегии губпродкома Майерса: «Вы должны твердо помнить, что разверстки должны быть выполнены, не считаясь с последствием, вплоть до конфискации всего хлеба в деревне, оставляя производителям голодную норму».
Ну, и как это прикажете понимать? Чем эта мера отличается от разверстки – там забирают все, кроме нормы, и здесь тоже. Вариант ответа у меня один: за продукты, взятые по разверстке, платят деньги.
Конфискации имущества бывали самые разнообразные. Судя по документам, обычная мера – конфискация четверти имущества, реже – половины. В случае, если человек оказывал вооруженное сопротивление или же организовывал других, могли взять все, но тоже весьма своеобразно.
Из циркуляра Ялуторовского уездного исполкома. 22 февраля 1921 года:
«2) У лиц, принимавших участие в бунте, конфисковать все их имущество…
Примечание: Имущество должно подвергаться конфискации лишь то, которое принадлежит лично участвовавшему в бунте, но не членов его семьи. При невозможности определить, какое имущество является имуществом семьи участника бунта (например, в отношении скота или инвентаря) и необходимо семье для поддержания ее хозяйства, определение причитающейся части семье производится волисполкомом или волревкомом и оставляется семье, а остальная часть конфискуется…»[81]
Когда я пытаюсь понять, как это выглядело на практике, воображение мне попросту отказывает.
Куда девали конфискованное? Продовольствие – на склады, в счет разверстки, а со скотом и инвентарем поступали по-разному.
Из доклада уполномоченного Тюменского губпродкома Ф.В. Сигуты. 27 ноября 1920 года:
«Конфискация имущества, согласно приказу № 6, у 39 человек, арестованных за противодействие государственным разверсткам и участие в контрреволюционном выступлении на этой почве, закончена[82]. Лошади, сани и упряжь из количества конфискованного раздаются Аромашевским ревкомом семьям красноармейцев и беднякам волости»[83].
Тут же рядышком стоит и проблема незаконных конфискаций. Если их признавали таковыми (а это случалось довольно часто), то имущество подлежало возврату, и тогда уже вставали на дыбы получившие его бедняки. Завязывались узелки счетов, которые начнут разрубаться, едва только в Тюмень придет Западно-Сибирское восстание.
Еще одна проблема – хранение. Крестьяне по всей стране были возмущены тем, что отобранный хлеб лежал кучами и гнил. Да, бывало, что лежал и гнил, и взятый скот погибал, и картошка мерзла. Не всегда – но каждый такой случай тысячекратным эхом отдавался по деревням. Конечно же, злобные большевистские власти гноили продовольствие намеренно и от каждого испорченного пуда испытывали большую и черную радость.
Из протокола совещания продработников Ишимского уезда. 23 декабря 1920 года:
«Если так пойдет дело с подачей вагонов и тары, хлеб рискует остаться на ссыппунктах. Принимая во внимание, что хлеб урожая 20 года весьма низкого качества и ссыпается со снегом и льдом, потому что не вовремя производится обмолот (а может, еще и чтобы весил побольше? – Е.П.), при дальнейшем отсутствии тары при первой оттепели нам грозит ужасная катастрофа. Хлеб может загореться. И таким путем не исключается возможность, что весь хлеб в количестве до 1,5 млн пудов будет испорчен… Мы даже сейчас не можем сказать с уверенностью, что хлеб уже не горит, так как проверить его при помощи щупа нет возможности, ибо щуп невозможно загнать даже на 3 аршина в глубину, потому что внизу хлеб смерзся…»[84]
А ведь такое безобразие не утаишь, и крестьяне – которые сами и свозят хлеб со льдом, не продотрядовцы же им подкладывают! – тут же начинают кричать, что зерно горит и нечего брать, раз сохранить не умеете.
Еще два документа о некоторых нюансах продработы на стыке отряд – население.
Из доклада члена губернской контрольно-инспекторской комиссии по проведению продразверстки А. Степанова. Ноябрь 1920 года:
«Довожу до вашего сведения, что разверстки по Суерской вол. были совсем приостановлены ввиду того, что продотряд, который работал в здешней волости под руководством тов. Бабкина, совершенно не имел никаких планов работ, а также своей правильной инициативы. Проводились в жизнь повальные обыски, которые не могли дать никаких результатов. Люди набраны большей частью из обывательского элемента, который в деревни вносит полную дезорганизацию. Замечалось пьянство, и некоторые члены отряда были в пьяном виде привязаны гражданами к столу. Отряд простоял два месяца, и, не глядя на приказы, хлеб у крестьян не был обмолочен. Пришлось отряд снять ввиду недоверия к нему…»[85]
Из доклада больше-сорокинского райпродкомиссара А.Ф. Короткова. 27 декабря 1920 года:
«Я… прибыл в Пинигинское общество с отрядом 16 человек и приступил к энергичному выполнению государственных разверсток… которые до сих пор не были изъяты от населения. Но через несколько минут сгруппировалось Пинегинское общество в количестве 200 человек, из них несколько верхами, и подошли к нам с целью запретить нам работать, кричали контрреволюционные слова, опровергали приказы советской власти…
Кроме того, категорически заявляли нам, что мы вам хлеба вывезти не дадим. И угрожали нам разными случаями, если только не будет вами остановлена работа. Кроме того, мной несколько раз было предложено собравшимся гражданам, чтобы последние не мешали работать. Но на мои предложения большинство кричали, что убирайтесь, пока не поздно».
В общем, и так плохо, и этак нехорошо. Как хорошо? А податей не платить…
…И опять же историческая мифология говорит, что ликвидация политики продразверстки была мерой вынужденной – не то большевики сами поняли ее бесперспективность, не то крестьянские восстания вынудили Совнарком это сделать. Правда, перед ее отменой произошло еще одно событие – маленькое такое, незаметненькое. И говорить-то – тьфу! – не о чем… Война кончилась!
Но это, опять же, абсолютно ничего не значит, ибо общеизвестно, что в своей политике Совнарком руководствовался исключительно коммунистическими идеями и нутряной злобой.
