Татьяна Бочарова - Новочеркасск. Кровавый полдень
Город готовился в 30-ю годовщину особо отметить память своих трагически погибших граждан. Намечалась торжественная церемония похорон. Уже были заказаны цветы, венки… И вот я должна была отменить все это одним своим словом — никаких бумаг и обязательств, кроме обещания прислать специалистов, мне в Генеральной прокуратуре не дали. Поэтому пришлось подстраховываться. Сразу из аэропорта приехала в администрацию области. Там разговаривала с Александром Бедриком и Сергеем Шаповаловым. Все им объяснила. Шаповалов связался с Новочеркасском, объяснил ситуацию. Организующий всю подготовительную работу по похоронам, заместитель главы администрации Новочеркасска Владимир Аверченко заявил, что он подготовит пятый гроб — для меня. Пришлось и на митинге объясняться.
Тогда, 2 июня 1992 г., над площадью расстрела прозвучали слова покаяния власти. Текст Постановления Верховного Совета РФ огласил специально прибывший по нашему приглашению из Москвы депутат Верховного Совета РФ, заместитель председателя комиссии по реабилитации жертв политических репрессий Александр Копылов.
СЛЕДСТВИЕ
Гробы стояли под замком в церковном домике, и мы постоянно волновались за их сохранность. Кстати, Александро-Невский храм — свидетель расстрела. Он находится в парке, недалеко от Атаманского дворца. И хотя церковь расположена с тыльной стороны от площади расстрела, здесь, над дорожками парка также летели пули. Прицельно.
Новочеркасск и его храмы разделили участь поруганных и разрушенных святынь России. Как только не использовались в советское время церкви и соборы, синагоги, кирхи и другие очаги веры! Крепко спаянная кирпичная кладка Александровского храма все выдержала, а вот внутренние сооружения и убранство были полностью уничтожены. В храме пытались устроить планетарий, приспособив главный купол почти по назначению — под небесный свод. Пыль, мрак и хлам, летающие под куполом птицы были здесь в 1992-м.
Ответственность за расследование лежала на мне и все постоянно спрашивали: «Когда и кто приедет?». И он приехал. 17 июня в музей позвонили и передали, что меня ждут в военной прокуратуре. Прокурор Новочеркасска Николай Шиленко представил меня следователю Генеральной прокуратуры полковнику Владимиру Васильевичу Тульчинскому, одним из первых вопросов которого было: «Ну, что делать будем?». Я изложила наши пожелания: принять к исследованию останки, найти остальные захоронения, узнать, кто и по чьему приказу стрелял, сколько было погибших, раненых и пр. Стремясь сразу определить канву расследования, я выразила недовольство тем, что дело вести поручено военным, показала Постановление Верховного Совета.
Тульчинский оформил нашу встречу протоколом допроса, а затем к работе подключились специалисты 124-й лаборатории судмедэкспертизы Северо-Кавказского военного округа. Гробы были вскрыты, и там же, в домике у Александровской церкви, на исследование останки принял судмедэксперт Валерий Ракитин.
Ярким солнечным утром из вынесенных на улицу гробов он, первое официальное лицо, прикоснувшееся к останкам, извлекал и укладывал в коробки кости. Огромный груз свалился с наших плеч, когда мы передали свою находку. Пустые гробы так и остались в домике при церкви, а потом исчезли, наверное, ушли по назначению. Ну и с Богом! А храм восстанавливается.
Позже, регулярно навещая лабораторию в Ростове-на-Дону, мы познакомились со многими специалистами, с которыми впоследствии судьба не раз сводила по другим, не менее трагическим поводам.
Следующей целью нашей совместной работы с Тульчинским стал поиск остальных захоронений. На этот раз экипировались с помощью военных новочеркасского гарнизона, что организовывал едкий, но по-своему добрый и отзывчивый помощник военного прокурора Николай Кугатов. Естественно, сказывался высокий чин нашего московского гостя и поэтому не возникало осложнений по поводу всяких разрешений, обеспечения и т. п.
Владимир Васильевич со своим огромным опытом, наверное, сразу понял всю неформальность нашей группы и личную беззащитность каждого. Но он никогда не пытался унизить или, как говорится, поставить на место кого-то из нас. Возможно, он в гораздо большей степени, чем мы, понимал значение того, что нам удалось сделать. Он высказался однажды, что если бы мы не раскопали погребение и, собственно говоря, не заставили возбудить уголовное дело, все могло было быть по-другому. Увы, время подтвердило эту мысль, и уже в 1993 г. стало невозможным то, что удавалось в предыдущие два года.
Под началом Тульчинского наша уже довольно большая поисковая группа выехала снова в поселок Тарасовский. Главными копальщиками брали солдат, с видеокамерой поехал Николай Красников. Отправилась с нами и Елена Тарасова, сменившая по замужеству фамилию на Надтока и шутившая, что Тарасовка — ее родовое имение. По дороге заехали в Каменск-Шахтинский, взяли с собой Петра Громенко, того самого исполнителя, который показал когда-то Третецкому место первой могилы. А сейчас предстояло найти вторую.
Кладбище за несколько месяцев заросло травой, и мы с трудом отыскали могилу, из которой в мае извлекали останки. Стремясь подчеркнуть наше упущение в том, что не отметили захоронение, Тульчинский лично мне вручил лопату и, посмеиваясь, наблюдал за попытками обнаружить закопанную яму. Совместными усилиями мы нашли лежащие парно два цыганских гроба и в ногах у них обнаружили остатки брезента. Яма и наши показания были зафиксированы и страничками легли в 1-й том уголовного дела. Увы, вторая могила снова не открывалась.
Этот наш приезд запомнился тщательной, спокойной работой на кладбище, встречами с различными материальными свидетельствами жизни ушедших в небытие людей. В одной могиле, на глубине более двух метров был обнаружен глиняный сосуд с угольками, что свидетельствовало об особом языческом обряде захоронения. Цыганские шатры и кибитки, пламя костров и облик людей, умеющих смеяться и плакать, запечатлелись в земле, остались в живописной красоте этого места. Нам оно запомнилось в этот раз и буйным цветением зелени, и ярким солнцем, ласкающим своим маревом окрестные холмы, и вкусным медом с пасеки, миски с которым радушно выставил нам хозяин разместившегося неподалеку пчелиного царства.
Сильно не огорчались по поводу затянувшегося поиска. Знали, что все равно отыщем, ведь за дело взялись специалисты самого высокого ранга.
Вскоре прибыли еще два члена следственной бригады, два подполковника — Валерий Волин и Александр Котовчихин. Волин, кстати, упомянул о том, что занимался реабилитацией Витольда Абанькина — одного из когорты политзэков, ростовчанина, имеющего отношение к нашему делу (в армии в Германии писал стихи о расстреле, за что и пострадал). Это сразу расположило, а высказывания Волина и характеристики по делу также подтвердили демократичность его позиции. Это было важно, так как у нас сохранялось подозрение, что следственную группу прислали из Москвы с определенными инструкциями и указанием «закопать» дело.
Сдержанным, немногословным выглядел Александр Котовчихин — Сан Саныч, как мы его потом называли. Но его кажущаяся медлительность скрывала интенсивную мозговую деятельность, что подмечалось иногда по внимательному, пытливому взгляду. Он, собственно, и выполнил основную поисковую работу, умело сочетая свои аналитические способности с конкретными действиями, подавая личный пример подчиненным.
Котовчихин возглавил раскопки, Волин занялся допросами, организационные вопросы вел Тульчинский, работая, впрочем, по всем направлениям. Практически каждый день мы встречались со следователями, обговаривая различные проблемы нашего общего дела. Приводили людей, передавали материалы, помогали в контактах. И, конечно, ставили вопросы, контролируя каждый эпизод дела, насколько это было возможно. Мы держали ответ перед людьми и поэтому поясняли следователям, что они работают по службе, проведут расследование и уедут. А мы делали это и будем делать.
К сожалению, этого не захотел понять присланный осенью новым руководителем следственной группы полковник Юрий Баграев. Он расследовал события в Тбилиси апреля 1989 г. и, вероятно, хорошо зарекомендовал себя. Баграев прямо заявил, что это дело возглавляет он, значит оно его, а нам, общественной организации в составе трех человек нечего, дескать, сюда и соваться. Наше несогласие перешло в личностный конфликт, и даже спустя два года он холодно и подчеркнуто официально беседовал со мной в кабинете Главной военной прокуратуры в Москве.
Встретившись в 1997 г. в Москве на телепрограмме «Как это было», мы снова спорили, но попрощались тепло. Позднее в биографии и служебной карьере уже генерала Баграева появился этап-вызов, завершивший воинскую службу и имевший большой политический резонанс. Это было связано с делом генпрокурора РФ Юрия Скуратова, которого он защищал. В дальнейшем, уйдя в отставку, Юрий Баграев стал адвокатом НТВ и в период борьбы канала с властью был на переднем плане и на всех телеэкранах. А тогда, в 92-м, не думалось, что возможна его такая деятельность.
