История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"
Король не сомневался, что все эти беззакония глубоко возмущают его верных шотландских подданных, коим должно быть известно, что вина за постигшие Англию бедствия лежит на обеих Палатах - впрочем, весьма уменьшившихся в числе, ибо, по изгнании множества членов, из пятисот коммонеров ныне осталось не более восьмидесяти, а из ста пэров - пятнадцать или шестнадцать, да и те, до крайности запуганные толпами лондонских анабаптистов, браунистов и иных подобных лиц, уже не могут выражать свои мнения свободно.
Касательно лживых утверждений о принятии им на службу папистов король отослал членов Тайного совета к уже изданной им на сей счет декларации, и заверил их в своей искренней преданности протестантской религии.
Он также отвел скандальное обвинение в намерении призвать в Англию иноземные войска, указав, что яснейшим опровержением подобной клеветы служит хотя бы то, что он до сих пор не обращался за помощью к подданным своего родного королевства, на чью верность, он, безусловно, мог бы твердо рассчитывать и на чье мужество опереться прежде, чем помышлять о содействии со стороны иностранных держав. Совершенно очевидно, продолжал король, что недавний акт Парламентов обоих королевств не дает шотландцам права и не обязывает их принимать предложение, сделанное в декларации, ибо из названного акта явствует, что шотландское королевство не может вести войну против английского королевства без согласия Парламента Шотландии, а английское королевство не может вести войну против шотландского королевства без согласия английского Парламента.
Король потребовал от членов Тайного совета довести до сведения всех его шотландских подданных правду о его нынешнем положении, разоблачать клевету изменников и всячески убеждать народ, что он, король, принужден был взяться за оружие единственно лишь ради защиты собственной особы, протестантской религии, законов королевства и привилегий Парламента».
Его Величество знал, что лица, которым он послал это письмо, готовы причинить ему всяческий вред, но у него были основания полагать, что им придется обнародовать его послание и что оно окажет желанное действие на шотландский народ, а неприсоединение к мятежу и было в сущности тем единственным, чего ожидал он тогда от верности шотландцев. >
Следующей заботой Его Величества было изыскание средств для уплаты войскам, дабы хоть сколько-нибудь облегчить тяжкое бремя, лежавшее до сих пор на жителях той небольшой области, где они квартировали. Задача эта оказалась весьма сложной, ибо военные начали вести себя чрезвычайно дерзко и своевольно, не желая подчиняться приказам и распоряжениям гражданских лиц, а принц Руперт сообразовывался в своих действиях единственно лишь с нуждами и выгодами кавалерии, как если бы та составляла в армии особый привилегированный корпус. Он и слышать не хотел о том, чтобы значительные суммы, поступавшие в виде добровольных пожертвований из занятых королевскими войсками графств, употреблялись на какие-либо иные цели, кроме содержания его кавалеристов, и требовал, чтобы их сбором и получением занимались сами же офицеры. Гарнизонам городов и всем пехотным частям необходимо было аккуратно платить жалованье; каждую неделю требовалось отпускать средства для нужд двора Его Величества, и все это исключительно из тех сумм, какие удавалось взять в долг, ибо из законных своих доходов король до сих пор не смог получить ни единого пенни, принуждать же кого-либо к денежным взносам силой — даже тех, кто, как всем было известно, щедро раскошеливался в пользу Парламента, — он не считал возможным, обращаясь лишь к мягким средствам убеждения, и в письмах к людям, способным ему помочь, просил подумать о том, насколько их собственные безопасность и благоденствие зависят от того, сумеет ли он отстоять свои права. Его Величество соглашался пустить в продажу собственные земли или предоставить какие угодно личные гарантии в обеспечение будущих процентных займов, для чего приказал подготовить акт о пожаловании нескольких парков лесов и иных владений короны многим благородным и богатым особам, которые пользовались репутацией людей безукоризненно честных и изъявляли готовность поручиться за возвращение любых сумм.
Пылкие верноподданнические чувства по-прежнему выказывал Оксфордский университет: в начале смуты он отправил королю более десяти тысяч фунтов, взятых из казны нескольких колледжей и из средств частных лиц, из коих многие отдали все, что имели; а теперь сделал ему новый щедрый дар. Благодаря этим пожертвованиям, а также займам у частных особ, главным образом из Лондона (откуда, несмотря на строжайшие меры бдительного Парламента, поступали значительные суммы), король, не смевший прежде даже надеяться на такое, мог весьма аккуратно платить своей пехоте (хотя уходило на это более трех тысяч фунтов в неделю), так что в продолжение всей зимы ни малейших беспорядков из-за невыплаченного жалованья в войсках не возникло. В эти же месяцы, желая пополнить армию до наступления весны, он делал все возможное, чтобы ускорить и поощрить набор новых солдат в пехоту и кавалерию.
< Между тем Палаты, казалось бы, страстно желавшие мира, продолжали сурово преследовать тех, кто на самом деле стремился положить конец войне. Парламент обнаруживал в своих действиях столь вопиющее предубеждение и откровенную несправедливость, что к нему можно было с полным правом применить слова, сказанные некогда Тацитом об иудеях: Apud ipses fides obstinata, misericordia in promptu, adversus omnes alios hostile odium. [Hist. Lib. V. cap. 5]. [27] < Однако прежние доводы, приводимые им в оправдание войны (папизм, ополчение, делинквентство), с каждым днем казались народу все менее убедительными, король же в подтверждение своих полномочий и в обоснование своих мер всегда мог сослаться на существующие статуты, а потому, пока Палаты хотя бы формально признавали короля носителем верховной власти, их собственному авторитету грозила опасность.
И вот, когда король обычным законным порядком назначил в графства шерифов, Палаты открыто провозгласили то, на что прежде они лишь осторожно намекали, а именно: «верховная власть полностью и всецело принадлежит Парламенту; король же, отделенный от Парламента, не обладает монаршей властью». В том же смысле преданные Парламенту священники искажали сказанное в Писании, а верные юристы толковали английские законы. Опираясь на плоды подобной учености, Парламент объявил, что назначенные королем шерифы не являются шерифами законными, и приказал задерживать их как делинквентов. >
Несколько ранее король распорядился, чтобы лицам, плененным в битве при Кайнтон-Филде, и иным особам, схваченным при совершении мятежных действий, было предъявлено обвинение в государственной измене согласно статуту 25-го года короля Эдуарда III, и поручил вести их дела лорду главному судье и другим ученым юристам. Парламент же теперь провозгласил все подобные обвинения и открытые на их основании процессы несправедливыми и незаконными и велел судьям прекратить разбирательства. Палаты также объявили (и это стало аргументом куда более серьезным), что если хотя бы один человек будет казнен или потерпит какой-либо ущерб за то, что он делал, выполняя их приказы, то сходная кара — смерть или иной приговор — постигнет тех, кто уже взят или будет взят в плен их войсками; обращаться же в таких вопросах к судьям, чтобы установить законность своих действий, Парламенту никогда и в голову не приходило.
< Принятый в свое время настоящим Парламентом статут запрещал взимание потонного и пофунтового сборов; король отказался утвердить новый закон на сей счет и особой прокламацией воспретил уплачивать и собирать эту пошлину. Парламент же, нуждаясь в деньгах, объявил взимание потонного и пофунтового сборов законным, ибо, разъяснил он, целью прежнего постановления было удержать короля от обложения подданных какими-либо налогами без согласия Парламента, и оно не распространяется на те сборы, которые утверждены лордами и общинами.
