История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"
Когда наступил вечер и стало ясно, что вся эта огромная рать расположилась здесь лишь затем, чтобы прикрыть Сити, король приказал своей армии отойти к Кингстону (без боя оставленному мятежниками), что она и сделала, не потеряв при этом ни единого человека. Сам же король направился в свой дворец в Гемптон-Корте, где провел весь следующий день, желая дать отдых своим солдатам, равно измученным долгим постом и бдением, и дождаться новых предложений от Палат. Дело в том, что еще раньше, подойдя к Брентфорду, он направил своего слугу м-ра Уайта с посланием к Парламенту, в коем изъяснял причины этого маневра (ведь о формальном перемирии Парламент тогда речи не заводил) и выражал желание, чтобы последний со всей поспешностью отправил ему свои предложения. Однако королевский гонец был доставлен к графу Эссексу, который обошелся с ним весьма грубо; Палаты же посадили его в Гейтхаус (иные даже требовали казнить посыльного как шпиона).
Проведя один день в Гемптон-Корте, король уехал в свое поместье в Оутлендсе, оставив большую часть армии в Кингстоне и его окрестностях. Однако затем, получив известие, что Парламент громко обвиняет его в вероломстве, каковым якобы явился его марш на Брентфорд; что граждане Сити бурно негодуют, полагая, будто он намеревался внезапно на них напасть и разграбить город; что они охвачены неописуемым страхом и тревогой, а потому, пока королевская армия стоит в такой близости от Лондона, забота граждан о собственной безопасности и приготовления к обороне делают невозможными любые переговоры о мире — король отдал приказ всем своим войскам отступить к Ридингу и отпустил всех неприятельских рядовых, захваченных в плен в Брентфорде (кроме добровольно согласившихся перейти к нему на службу), предварительно взяв с них клятву, что они никогда более не поднимут оружия против Его Величества.
< Король направил Палатам послание, в котором «указал на несправедливость их обвинений, еще раз изложил причины своего марша на Брентфорд (Палаты не предлагали прекратить военные действия - напротив, граф Эссекс почти окружил его армию уже после прибытия парламентских комиссаров с петицией) и заявил, что у него не было и в мыслях захватывать Лондон силой или вводить в город свою армию. Те, кто добивается власти тиранством и несправедливостью, обыкновенно стремятся удержать ее кровопролитием, своей же властью он обязан закону и лишь законными средствами желает ее защищать. Теперь он намерен отойти от Лондона, дабы страх перед его армией рассеялся, и Палаты смогли подготовить и вручить ему свои петиции, которые он готов рассмотреть. Если же им не угодно прибегнуть к такому средству, то пусть сражение как можно скорее положит конец бедствиям и несчастьям, на которые, к великому его прискорбию, обрекает его подданных война».
Но если близость королевской армии к Лондону склоняла к немедленным переговорам, то ее отход к Ридингу послужил еще более сильным доводом против каких-либо переговоров вообще. С расстояния в 30 миль опасность казалась не столь грозной, и отступление армии Его Величества Палаты объясняли страхом перед их силой, а не стремлением короля к миру. А потому те, кто недавно, когда большая часть Парламента действительно желала мира, искусно расстраивал примирение гибельными мерами иного рода (например, обращением за помощью к шотландцам), твердили теперь о «вероломной», как они выражались, атаке Брентфорда и, ссылаясь на дурное поведение солдат Его Величества в захваченном ими городе, пытались в своих декларациях внушить народу, будто «армия короля жаждет кровопролития и грабежа, и пока король находится в таком обществе, ожидать от него приемлемых условий мира нельзя, почему все предложения Палат следует теперь свести к одному-единственному: пусть Его Величество возвратится к своему Парламенту». Соответствующий акт был утвержден большинством голосов обеих Палат.
По наущению Исаака Пеннингтона, вновь избранного лорд-мэром, а также шерифов Лэнгема и Эндрюса, некие «благонамеренные особы» изъявили готовность внести средства для набора, вооружения и содержания новых частей парламентской армии, с условием, что государство поручится за возвращение этих сумм. Это странное предложение было тотчас же с благодарностью принято Палатами, которые именем королевства гарантировали в своем ордонансе возмещение расходов тем, кто предоставит теперь людей, лошадей, оружие или деньги Парламенту.
Лорд-мэру и лондонским шерифам или назначенным ими комитетам было приказано собирать эти «пожертвования»; члены комитетов всячески принуждали граждан вносить деньги, и в конце концов отсюда возник регулярный ежемесячный налог (6000 фунтов), который Сити уплачивал на содержание армии.
Палаты решили ободрить своего главнокомандующего, дабы он не счел себя утратившим их доверие из-за того, что, получив в свое распоряжение блестящую, превосходно оснащенную армию, вернулся из похода с разбитым и расстроенным войском. Полки и эскадроны набранной ими ранее второй армии, начальствовать которой поручено было графу Уорвику, они передали теперь в армию Эссекса.
После чего Палаты приняли и торжественно вручили графу особую декларацию, в которой благодарили его за доблесть и полководческий талант, выказанные им в битве при Кайнтоне, и чрезвычайно лестно отзывались о великих его заслугах перед государством.
Затем Палаты отправили королю в Ридинг петицию, в которой Его Величество > «смиренно просили возвратиться к Парламенту, имея при себе свиту, более приличествующую монарху, а не воителю, дабы религия, законы и свободы могли быть надежно защищены и обеспечены по разумению Палат, ибо недавние прискорбные происшествия ясно им показали, что те советы, которым король следует ныне, споспешествуют скорее злосчастным раздорам, а не доброму согласию между ним и его Парламентом и народом».
< Получив это странное обращение, король тотчас отправил к ним гонца с резким ответом.
Его Величество «выражал надежду, что недавнее послание Парламента возмутит всех его добрых подданных, которые сочтут его дерзкой насмешкой и увидят в нем плод козней злонамеренной партии, замыслившей воздвигнуть стену между Его Величеством и народом. Король уже не раз излагал причины, вынудившие его покинуть Лондон, и указывал, кем и как он был изгнан из столицы. Он напомнил, что большая часть пэров и членов Палаты общин не могла оставаться в Лондоне, ибо их чести и жизни угрожала опасность; что насилием и коварством пэров лишили тех привилегий, коими обладали они по праву рождения; что набранная Палатами армия попыталась изгнать Его Величество из его собственного королевства и осмелилась дать ему сражение при Кайнтоне - теперь же эти мятежники, придя в силу и овладев Лондоном, любезно предлагают ему вернуться к Парламенту, то есть отдать себя во власть этой армии и покорно вручить им ту самую корону, которую им не удалось сорвать с его головы вооруженной рукой. Впрочем, это дерзкое оскорбление он ставит в вину не всему Парламенту, а лишь заправляющей в нем ныне злонамеренной партии, и потому, заботясь о благе народа, готов подтвердить то, что обещал Палатам в ответе на петицию, врученную ему в Колнбруке.
Король выразил желание, чтобы Парламент честно рассказал народу обо всех обстоятельствах Брентфордского дела и довел до сведения англичан его послание и декларацию на сей счет» (они были отправлены в королевскую типографию в Лондон, но Парламент запретил их печатать), «дабы всякий мог убедиться, чьи действия порождают злоcчастные раздоры и препятствуют доброму согласию между Его Величеством, Парламентом и народом».
Получив этот ответ, Парламент объявил, что «король не хочет мира», и приказал графу Эссексу идти с армией к Виндзору, а два самых знаменитых священника мятежной партии, д-р Доунинг и м-р Маршал, освободили от клятвы тех солдат, которые, попав в плен под Брентфордом, были отпущены королем, взявшим с них честное слово более не поднимать против него оружия. >
