Тадеуш Квятковский - Семь смертных грехов
Молодка мигом привела себя в порядок и вынесла брату Макарию дымящуюся миску.
- На, отец, подкрепись с божьей помощью.
Брат Макарий усердно принялся за еду, и в миске показалось дно еще до того, как он сумел послать благодарственный вздох богу. Затем он вытер рот и, наполнив свою кружку для подаяний водкой, завершил трапезу.
Бабы начали проявлять нетерпение. Ребятишки уже хныкали: солнце зашло и приближалась пора ужинать. Поэтому квестарь приказал дворовым подойти к бочкам, налил каждому водки и заставил пить, пока у тех глаза на лоб не вылезли. Затем, взяв плеть, брат Макарий пригрозил слугам:
- Слушайте вы, холуи несчастные. Ради милосердия человеческого я отпускаю вас, но смотрите, чтобы вы в последний раз брались за такую работу. Иначе я приду, всыплю вам по первое число, ноги повыдергаю и на перекресток выброшу на радость воронам и лесным зверям.
Женщинам не хотелось отпускать своих мучителей, но когда квестарь строго приказал им, пригрозив проклятием, они перепугались и оставили дворовых в покое.
- Отец, отпусти и меня! Я глубоко раскаиваюсь, - взмолился эконом, которого продолжали охранять как зеницу ока.
- С тобой, - заявил ему брат Макарий, - я рассчитаюсь сам, потому что ты неисправимый грешник и негодяй, достойный виселицы. А вы, милые сердцу моему бабоньки, идите по домам и вознесите хвалу небесам, что встретили меня и что я вас вдохновил на такие дела.
- Повесь его! - требовали бабы, собираясь уходить. Эконом задрожал от страха, как осиновый лист.
- Хорошая мысль, - похвалил квестарь, - ничего лучшего он не заслуживает. Я сам займусь этим, вешать разбойников - моя специальность.
При этих словах он так грозно нахмурился и голос его зазвучал так строго, что успокоенные женщины разошлись, а эконом для поднятия духа запел молитву.
- Пой, пой, - приговаривал квестарь, готовясь в путь, - только голову задери повыше, а то тебя на небе не услышат. А вы, бабоньки, возьмите-ка своего мужика да обложите его мокрым листом, вот он и оправится от угощения, которое пан по щедрости своей не жалеет вам.
Они сделали то, что он им посоветовал, и понесли крестьянина в деревню.
Квестарь тем временем оседлал коня, аккуратно прикрепил бочонок и, ласково попрощавшись, тронулся в путь, ведя на аркане эконома.
Они выбрались на большак. Уже стемнело, взошедшая луна кое-как освещала им путь. Эконом шел в мрачном настроении, угнетаемый печальными мыслями; он тяжело вздыхал и, готовясь к самому худшему, читал молитвы.
Квестарь не обращал на него никакого внимания, он весело беседовал с конем, похваливал водочку, то и дело ощупывая бочонок, из которого доносилось приятное бульканье.
Когда дорога, минуя деревню, свернула в густой лес, эконом уперся и не хотел двигаться дальше. Брат Макарий подбодрил его
- Ну, еще немного, я тебе такой сучок выберу, что лучшего не найдешь во всей округе. Это будет сук, достойный твоей особы. Я не могу допустить, чтобы ты висел на какой-нибудь захудалой ветке.
Эконом упал на колени в дорожную пыль.
- Отец, прости мой грех. Повесь нашего пана: всей округе добро сотворишь.
- Ах ты, поганый дармоед, да если бы твой пан попался мне в руки, ему было бы то же. Ну, пошевеливайся, а то до сухой ветки я тебя познакомлю с веревкой, которой я подпоясываюсь, а она не одну умную голову утихомирила. - И, наклонившись, он дал эконому понюхать железный крест, висевший у пояса.
- Неужели нет милосердия у отцов духовных? - взмолился эконом.
- Нет, - отрезал квестарь.
- А ты казался мне святым, такая доброта на твоем лице написана.
- В этом нет ни малейшего сомнения, - ответил брат Макарий, - но и святым противен такой бездельник, как ты, пан эконом.
- Я исправлюсь, отцом родным буду для крепостных.
- Это хорошо, что в тебе совесть заговорила, разбойник-слуга у разбойника-пана. Черти учтут твое раскаяние и в аду приготовят тебе смолу попрохладнее. Ну-ка, вставай, а то мне нужно еще успеть в одно место.
Видя, что покорность не трогает сердца квестаря, эконом поднялся с коленей и поплелся рядом, спотыкаясь и едва волоча ноги. Он то скрежетал от злости зубами, то фыркал, как конь, и бросал на квестаря взгляды, полные ненависти. Въехав в лес, брат Макарий стал внимательно осматриваться по сторонам и наконец остановился у одного развесистого дуба.
- А ну-ка, милостивый пан эконом, - показал он на толстый сук, нависший над тропинкой, - посмотри, соответствует ли этот сук твоему званию и должности?
Эконом опустил голову и замер.
- Эй, пан эконом, - продолжал брат Макарий, слезая с коня. - Мне кажется, что ты доволен выбором. В таком случае приступим к делу. А впрочем, ваша милость, может быть тебе этот дуб не нравится? Ты только скажи, я с удовольствием подберу другое дерево, хотя мне лично кажется, что дуб королевское дерево и твоему достоинству ущерба не причинит. Но тут есть и хороший каштан и бук растет. Так выбирай же, ваша милость, а то, говорю тебе, мне некогда, - тихо посмеивался брат Макарий, кружа около узника, как ястреб.
- Ну, если тебе не хочется самому выбирать сук, на котором тебе придется богу душу отдать, то положись на меня, я в этом деле кое-что понимаю, а ты мне нравишься, поэтому я не хочу позорить тебя. Этот дубок в самый раз, ты на нем будешь отлично болтаться.
И квестарь, подпрыгнув, как юноша, схватился за сук и с минуту на нем покачался.
- Веточка прочная, на такой не зазорно висеть, - с видом знатока заявил он, соскочив на землю.
Потом брат Макарий перебросил ремень через сук, аккуратно сделал петлю и пристроил ее на шее у эконома.
- Встань, ваша милость, чуть-чуть поближе, так мне будет легче подтянуть тебя, - любезно попросил он.
Узник шарахнулся назад, затянул ремень на шее и чуть не задохся.
- Значит, милостивый пан эконом, ты хочешь повеситься без моей помощи? Ну, разве хорошо так поступать? Ты хочешь лишить меня удовольствия? Я-то собираюсь тебя на небо отправить, обдумываю, как бы получше это сделать, а ты... О неблагодарность человеческая, нет тебе меры!
Эконом все туже затягивал петлю и уже начал хрипеть. Брат Макарий дал ему хорошего пинка и поставил под сук. Эконом издавал какие-то нечленораздельные звуки.
- Вот видишь, брат, а я хочу еще помолиться за тебя, чтобы отправить тебя на тот свет как следует. Кстати, не выпьешь ли водочки?
- Отец, смилуйся, прости! - прошептал осужденный.
- Прости! Так вот сразу и прости? А ты крестьянам прощал?
- Прощу, все прощу им!
- Ну и дурень ты, брат. Глуп, как баран, как затычка от пустой бочки, как костыль паломника. Хочешь водки?
- Хочу, отец мой, все хочу!
- А вот и не получишь. Это божий дар, предназначенный для порядочных людей.
- Так почему же ты наказываешь людей, которые других заставляют пить? удивился эконом. - Мой пан всем своим крепостным дает пить, сколько они захотят.
- Ах, как ты глуп, какой ты болван и остолоп - просто срам. Водка тогда приятна, когда человек пьет ее на свободе да при хорошей закуске. А рожь твой пан своим крепостным тоже дает? А если они не хотят брать, он тоже слуг своих посылает и сыплет зерно перед избой, чтобы у мужика еды было вдоволь?
- Нет, не сыплет.
- Ну вот, сам видишь, какой ты дурак набитый. Господь бог сказал ясно: без еды нет доброй выпивки. Поэтому ваши мужички не могут соблюдать слова божьего. А известно, что нет ничего хуже несоблюдения правил. Но поскольку господь говорил притчами, чтобы народ его понимал, то еду следует понимать как свободу, потому что свобода нужна человеку каждый день, а свободный человек может пить, когда ему захочется, как только почувствует жажду. Понял?
- Понял.
- Ну, хорошо, подлец ты этакий. А зачем же ты над людьми издевался?
- Я сам, отец мой, человек подневольный.
- За это тебя четвертовать надо, а твое смердящее тело бросить на съедение псам. Он сам, видите ли, человек подневольный! Хорошенькое дело! Сам подневольный, а другим жить не дает. Ты дурак, остолоп и василиск. Я тебя повешу с легким сердцем, и как можно скорее: стыдно, что земля-матушка такое носит. Становись-ка прямо, я освобожу род людской от твоего мерзкого вида. Бр-р, смотреть на тебя тошно... Ну-ка, становись, мне надо поскорее повесить тебя по всем правилам.
При этом квестарь вертелся около эконома, толкая его то в одну, то в другую сторону, пробовал, выдержит ли ремень. Виновного било как в лихорадке; полузакрыв глаза он следил за движениями брата Макария. Наконец эконом как бы через силу сказал:
- Отец мой, дорогой, ставлю бочку красного, если сохранишь мне жизнь.
- Что такое? - воскликнул разгневанный квестарь.
- Бочку красного и бочонок крепкого, отец мой.
- Не понимаю. Может быть, бесы уже танцуют на твоих похоронах, я слышу какое-то предложение? Две бочки красного и два бочонка крепкого? Неужели дьяволы хотят соблазнить мою душу такими приманками? Может быть, я ослышался?
Эконом поспешно закричал:
