Тадеуш Квятковский - Семь смертных грехов
Самый важный из верховых, с виду эконом, покрикивал на слуг, чтобы те быстрей пошевеливались. Они в один миг стащили крестьянина с телеги и разложили на траве. Эконом, гарцуя на коне, отдавал приказы.
Брат Макарий заткнул уши, чтобы не слышать женщин, визжавших, будто с них кожу сдирали. Наконец, разозлившись, прикрикнул:
- А ну, перестаньте верещать, а то рассержусь да кого-нибудь огрею веревкой.
Эконом, услышав это, разразился смехом и, угрожающе размахивая дубинкой, крикнул:
- Огрей, огрей их, поп, а то они бросаются, как бешеные собаки. Вот такая дубинка - самое лучшее лекарство для них.
- Отец, тиранят они нас! - кричали бабы. - Хуже чумы, хуже огня и голода!
- Тише, вы, бабы! - закричал брат Макарий. - А что это у вас, милостивый пан эконом, за молебен тут, что дым коромыслом по всей деревне стоит? Будто в улей кусок вонючего помета засунули.
Эконом ударил коня каблуками, подъехал к квестарю и, ухарски подбоченясь, рявкнул:
- Я выполняю приказы моего пана, а кто будет противиться, получит дубиной по шее.
- А что же это за приказы, от которых бабы расходились, как молодое вино в погребе?
Верховой вызывающе свистнул плеткой и уселся поудобнее на лошади; ехал он без седла и, видимо, натер зад.
- Они моего пана средь бела дня обворовывают, да еще имеют, наглость жаловаться, мужичье окаянное. Ноги бы им повырвать да в рот забить!
- А чем же они провинились, что ты на них так гневаешься?
- Ты, поп, за своим поясом присматривай, а то съезжу тебе по физиономии, тогда перестанешь удивляться.
- Полно, пан эконом, - спокойно сказал квестарь. - Может, тебе кровь в голову ударила, что ты из себя выходишь? Это и нездорово и невежливо.
Эконом огрел дубиной стоявшую поблизости женщину, та от боли согнулась почти до земли. Потом повернул коня и подъехал к слугам, которые расправлялись с крестьянином. Снова в эконома полетел град камней, кто-то сбил шапку с его головы. Разъяренный эконом бросился на женщин и стал гоняться за ними по лужайке. Отогнав их на почтительное расстояние, он выхватил из-за кушака бумагу и, делая вид, что читает, торжественно прокричал заученный им на память приказ:
- Приказываю моему эконому, а также дворовым вылить на землю водку, принадлежащую Яну Брузде, Петру Сливе и Юзефу без прозвища из деревни Моравицы, поскольку они не заплатили винного оброка и отказываются пить мое вино. Бартоса Липняка приговариваю к ста ударам палкой за то, что он пил водку у арендатора пана Конопки, нанося этим моему имуществу ущерб и нарушая божественное право, в чем и подписуюсь от своего и божьего имени.
Эконом гордо огляделся и медленно сложил бумагу.
- Ну, что скажешь, поп? Господь бог с моим паном заодно, как ты только что своими ушами слышал.
- Слышать-то я слышал. Только, видать, у твоего пана бог-то иной, чем у меня. Мой бог приказывает поступать по-другому.
Эконом презрительно расхохотался:
- А как по-твоему, монастырское ты дерьмо, для тебя и для знатного пана бог одинаков? Если ты так думаешь, то ты дурак и остолоп.
- Может быть, и так, - мягко согласился квестарь, приблизившись к эконому, - может, я и остолоп, но ты глупее меня, потому что ты глуп как пробка.
Эконом покраснел от злости и дернул коня, который ничего не подозревая спокойно пощипывал траву.
- Смотри, поп, получишь! Ну-ка, убирайся попроворней отсюда!
Бабы запричитали, умоляюще протягивая руки к брату Макарию.
- Отец, спаси! Мужиков у нас поубивают! Квестарь еще ближе подошел к эконому.
- Как же иначе можно назвать того, кто хочет вылить, как воду, настоящий божий дар, ниспосланный нам для веселия и радости? Это грех великий и глупость непомерная.
Эконом зло сверкнул глазами и презрительно плюнул квестарю под ноги, потом отвернулся и приказал слугам делать свое дело. Верзилы обступили связанного крестьянина и, сорвав лохмотья, едва прикрывавшие спину, обнажили его. Бедняга отбивался руками и ногами, хватался за землю; один из слуг уселся ему на ноги, а другой схватил с телеги длинную плеть и, желая показать свое усердие, так огрел его, что Липняк взвыл от боли, а у баб вырвался крик ужаса. Эконом подъехал к месту истязания и начал громко подсчитывать. Плеть, точно молния, прорезала воздух, оставляя на теле крестьянина кровавые полосы.
- Раз... два... три... Сильней, болван, а то сам получишь! - покрикивал эконом.
Дворовый замахивался и бил изо всех сил, опасаясь, как бы самому не получить. После нескольких ударов крестьянин перестал шевелиться, изо рта у него потекла струйка крови, он умолк. Эконом вел счет не спеша, удобно развалившись на коне. Брат Макарий подвинулся совсем близко, но один из дворовых так толкнул его, что квестарь отлетел на несколько шагов. Эконом тем временем приказал приступить к выполнению второй части приговора: с телеги сняли бочки, на одну из них уселся дворовый и вышиб затычку. Водка струей хлынула на землю. Квестарь потянул носом. Запах спиртного подействовал на него так же, как на рыцаря вид обесчещенной святыни. Сметая все на своем пути, он ринулся вперед.
- Бабы, за мной! - загремел его бас, и он так сильно ударил коня эконома под брюхо, что конь, заржав, присел на задние ноги и сбросил эконома на землю.
Женщины не заставили просить себя дважды. С громкими криками они вырвали крестьянина из рук палачей, затем, схватив колья, набросились в ярости на дворовых, стащили их с лошадей и начали избивать. Бабы налетели на эконома, не успевшего подняться после падения. Квестарь предоставил им право осуществить справедливый акт возмездия, а сам молнией бросился к бочке, приподнял, как перышко, сидящего на ней слугу и отбросил его далеко в сторону, ладонью заткнул отверстие в бочке и победоносно огляделся.
- Трофеи захвачены! - радостно воскликнул он, размахивая рукой. - Бейте этих бездельников, бабоньки, лупите, колотите изо всех сил! Никому не спускайте, ведь написано: какой меркой тебе мерят, такой надо и возвращать. Не ленитесь, бабоньки! Всыпьте им как следует за ваших мужиков. Бейте этих собачьих детей!
Женщины рьяно принялись за дело. Дворовых мигом разложили как снопы на лужайке, а на тех, кто пытался убежать, взгромоздились бабы и, придавив их своими задами к земле, отдыхали после жестокого боя.
Брат Макарий, воодушевленный победой, плясал от радости, но не мог отойти от бочки: затычка куда-то затерялась и бочонок нечем было закрыть. Тогда он оторвал край рясы, сделал из него кляп и забил отверстие, а ладонь с блаженным видом облизал - уж очень ему пришлась по вкусу эта водка.
- Неплохо вышло, - сказал он, обходя поле боя. Избитые дворовые, скуля, просили о пощаде.
- Так вам, собачьим детям, и надо! Так вам и надо - не выслуживайтесь на чужой беде. Повесить бы вас на сухой осине! Скулите, изверги окаянные, скулите! На кол бы вас посадить, рожей сунуть в муравьиную кучу, подлецы проклятые!
Бабы гордо ходили вокруг. Особенно крепко они избили эконома, у которого все лицо распухло от ударов. Квестарь хвалил женщин, похлопывая их по спинам.
- Ну и задали мы им жару! - потирал он руки.
- Да ведь ты, отец, в это время не помогал нам, а бочкой занимался, сказала одна растрепанная женщина в сильно порванном платье.
- Ах ты, неблагодарная! - всплеснул руками брат Макарий. - Да кто же вас распалил огнем ангельским? Кто же усмирил гордыню эконома, кто повел вас в этот бой?
Женщина, подбоченившись, вызывающе ответила: - А бочонок, преподобный отец?
Квестарь молитвенно сложил руки и опустил взор.
- Несчастная! Разве тебе не известно, что нам, духовным лицам, никак не пристало заниматься делами, недостойными монашеской одежды и святого обета.
- А бочонок, преподобный отец?
- Не бочонок, а бочка, душенька. Разве можно было допустить, чтобы дар божий зря пропадал?
- К черту водку! - хором закричали бабы. - В ней все наше горе! Это зараза дьявольская!
Они, размахивая кулаками, подскочили к бочкам, которые спокойно лежали на лугу в зарослях репейника и ромашки.
Квестарь, раскинув руки, собственной грудью прикрывал бочки.
- Не трогать! Это моя военная добыча! In nomine patris! - отгонял он баб, наскакивавших со всех сторон, а ту, которая оказалась поближе, угостил даже веревкой, и она, охнув от боли, отступила.
Вдруг шум усилился - это эконом попытался было бежать, но женщины быстро выбили у него эту мысль из головы, и он покорно съежился, закрыв от стыда лицо руками.
Квестарь, обеспечив сохранность водки, проворно поймал лошадь, которая без присмотра паслась на лугу, и запряг ее в телегу. Все гурьбой вышли на дорогу. Избитого мужика положили на сено. Женщины взяли его на свое попечение. Дворовых гнали впереди, и бабы, злость у которых уже прошла, посмеивались над ними. Квестарь же удачным словцом подзадоривал победительниц.
- А ну-ка, мать, давай сюда похлебку, которую ты оставила ради рыцарского ремесла, - обратился он к Ягне, угощавшей его перед побоищем.
