Франсиско Луке - Луна доктора Фауста
- Вот это рыцарь! - в восторге повторяли зрители. Филипп снова остановил коня напротив ложи, и высокие особы встали со своих мест, приветствуя его.
- Великолепно! - воскликнул кардинал.
- Отменно держится в седле,- негромко сказал герцог Медина-Сидония.
- Несравненно! - со всем пылом молодости вскричала Бланка, держа в руках лавровый венок.- Приблизьтесь, доблестный рыцарь,- чуть растягивая слова на андалусийский манер, произнесла она.- Я увенчаю вас в присутствии примаса Испании. Вы - истинный герой сегодняшнего турнира.
Снова раздались рукоплескания. Филипп, с лавровым венком на шее, смущенно улыбался, отыскивая глазами Федермана, но тот куда-то исчез.
- Снимите латы и поднимитесь к нам. Мы хотим выпить за вашу победу,сказал герцог.
Его дочь смотрела на Филиппа сияющими глазами. Карлики хлопали в ладоши. Филипп, перекрывая восторженные вопли зрителей, крикнул своим сподвижникам: "Куда к черту запропастился Клаус?"
- Пока вы расправлялись с последним соперником,- отвечал Себальо,- он куда-то вышел.
- Куда?
- Не иначе как по нужде,- хихикнул тот, но осекся под суровым взглядом Гуттена.
Лопе де Монтальво и Перес де ла Муэла помогли ему снять доспехи.
- Поздравляю, сударь,- сказал капитан.- Человеку, наделенному такой отвагой, следовало бы родиться испанцем.
- Умойтесь как следует, перед тем как идти в ложу,- говорил доктор, протягивая Филиппу мокрое полотенце.- Вы насквозь пропитались конским потом.
- Это как раз то, что надо, когда тебя ждет такая норовистая кобылка,не удержался Веласко.
Гуттен гневно обернулся к нему, но в эту минуту подошел Инфанте:
- Паж Николауса Федермана сказал мне, что он ушел вместе с каким-то важным господином.
"Кто бы это мог быть?" - ломал голову Филипп, направляясь в ложу.
- Его высокопреосвященство уведомил меня,- сказал герцог, что вы принадлежите к одному из самых древних родов Германии, а ваш предок, граф Гуттен, в десятом веке водил войска короля Генриха против варваров. Это так?
- Так, ваша светлость.
- А кем доводится вам Ульрих фон Гуттен, этот скверный виршеплет, впавший в Лютерову ересь и смущающий умы своими подстрекательскими пасквилями? - спросил кардинал.
- Двоюродным братом,- сокрушенно отвечал Филипп.- Однако я все равно очень люблю его,- добавил он, поборов смущение.
Кардинал благодушно улыбнулся.
- Ну что же: ваша семья нашла кого противопоставить ему. Ваш брат, епископ Мориц,- истинный столп веры. А ваш батюшка, бургомистр Кёнигсхофена? А граф Нассау, ваш крестный отец?
- Благодарю вас, ваше высокопреосвященство,- низко поклонился Филипп.
- Давно ли вы видели императора? - с каменным лицом осведомился герцог.
- Не более трех месяцев назад. По прибытии в Испанию я имел счастье лицезреть его в Толедо.
- Вы, кажется, его старый знакомый? - все так же безразлично спросил герцог.
- С восьми лет, ваша светлость, я состоял при его особе, а потом он отправил меня на службу к его величеству королю Фердинанду.
Герцог, словно вызнав у Филиппа все, что ему было нужно, подозвал дочь. Беседа была коротка, молодые люди едва успели обменяться несколькими словами, как, повинуясь немому приказу отца, Бланка отошла, шепнув Филиппу:
- Завтра вечером я с моей дуэньей буду гулять в саду Алькасара.
Было еще светло, когда Филипп вернулся в гостиницу маэсе Родриго, где остановился и Федерман.
- Господин капитан-генерал в своих покоях. Он только полчаса назад пришел и, конечно, еще не спит.
Дверь была приотворена. Гуттен без стука вошел в комнату и при свете ночника увидел Федермана, сидящего в изножье кровати. Ему почудилось, что он плачет.
- Что с тобою, Клаус? Отчего ты в таком унынии?
- Да так, пустое,- отвечал тот, тщетно пытаясь принять бодрый вид.Наши хозяева братья Вельзеры отменили мое назначение.
- Что ты такое говоришь?
- То, что ты слышишь. Воспользовавшись тем, что я, как помощник Альфингера, несу ответственность за все его огрехи и промашки, они заменили меня неким Хорхе Спирой. Этот малый превосходно знает, откуда ветер дует, и шагу не ступит, не посоветовавшись сперва с Вельзерами. Ну ничего, Филипп: я все-таки остался вторым человеком в Венесуэле, а ты, стало быть, передвинулся на третье место.
Рано утром трактирщик Родриго разбудил Гуттена:
- К вашей милости прибыл монах из Германии и привез известия от епископа Морица.
- От Морица? Скажи, что я немедля спущусь к нему.
- Никуда не надо спускаться, господин Гуттен,- звучно проговорил кто-то по-немецки, и Филипп, обернувшись, увидел монаха, голову которого окутывал глухой капюшон.
Это бесцеремонное вторжение взбесило Гуттена, но незнакомец, нимало не смутясь и не спрашивая разрешения, уселся на единственный табурет.
- Весьма рад видеть вас,- произнес он, уставясь в пол.- Его преосвященство епископ Эйхштадтский посылает вам свое благословение.
- В добром ли он здравии?
- Его мучила подагра, но лекари утверждают, что божьим соизволением этот недуг скоро пройдет. Епископ Мориц,- сказал он, немного помолчав, советует вам безраздельно довериться новому начальнику экспедиции Хорхе Спире, к которому он питает приязнь и уважение.
- Я сызмальства приучен повиноваться,- сухо отвечал Филипп,- и не привык обсуждать тех, кому должен подчиняться.
- Епископ Мориц особо ценит ваше благоразумие,- сказал монах, откидывая капюшон.
Филипп с изумлением увидел перед собой Георга фон Шпайера, человека со шрамом.
- Почему вы оказались в обличье францисканца? Почему вас называют Хорхе Спирой?
- Выслушайте меня, господин Гуттен,- с обычной своей властностью сказал Шпайер.- Прежде всего не спрашивайте, почему я оберегал вас по пути в Геную, ибо есть тайны, которые надлежит хранить как зеницу ока. Скажу вам только, что у банкиров Вельзеров длинные руки и они ревностно пекутся об интересах короны, независимо от того, известно об их деяниях императору или нет.
От этого сухого, неприязненного тона Филиппа бросило в дрожь.
- Перемена же моего имени объясняется очень просто: испанцы, среди которых я прожил немало лет, на редкость не способны к изучению чужих наречий. Не в силах правильно выговорить мою фамилию, они окрестили меня Хорхе Спира. Теперь о моем одеянии: это не маскарад. Я - член братства францисканцев и в зависимости от обстоятельств меняю мирское платье на сутану. Да, я не только воин и купец, но и служитель бога,- процедил он сквозь зубы,- надеюсь, вы не истолкуете мои слова превратно.
- Ни в коем случае,- не задумываясь, отвечал Гуттен.- Готов повиноваться вам. Приказывайте - я подчинюсь.
- Что ж, преосвященный Мориц не ошибся, так лестно отозвавшись о вас. Теперь я и сам вижу: вы добросердечны и старательны. Если бы это зависело от меня, я тотчас бы сделал своим помощником именно вас. Но делать нечего, придется вам пока побыть на третьем месте,- снова раскатился он своим каркающим смехом.-, Могу я рассчитывать на вашу преданность?
- В полной мере, сударь.
- Прекрасно. Если все в порядке, как уверил меня Альберт Кон, мы отплываем через четыре дня, из Пуэрто-де-ла-Саль, севильской гавани. Спустимся по реке до Санлукара-де-Баррамеды, где соединимся с остальной флотилией. Ступайте с богом. Избегайте сомнительных знакомств.
Несмотря на то что до отплытия оставалось очень мало времени и великое множество дел, Филипп не позабыл юной герцогини и ее слов, сказанных ему в Алькасаре. Образ красавицы неотступно преследовал его.
Спира, сидя за широким кедровым столом, давал своим подчиненным последние наставления.
- Никакой сутолоки и беспорядка,- говорил он, обращаясь к Лопе де Монтальво,- лошади - в трюме. Ты, Гольденфинген, отвечаешь за то, чтобы суда шли на равном расстоянии одно от другого: десять вар (Мера длины, равная 83,5 см). Да, вот еще что: передайте своим людям, чтобы, прощаясь с женами и детьми, не устраивали душераздирающих сцен на пирсе. Воину хныкать не пристало. До захода солнца, перед возвращением на суда, пусть лижутся, сколько их душе угодно.
Федерман, держась с вызывающей надменностью, и не думал скрывать своего раздражения, то и дело вставляя едкие замечания.
Совет окончился в девятом часу вечера, и Гуттен опрометью бросился в Алькасар. Ждать ему пришлось изрядно, но вот наконец в сопровождении дуэньи и четы карликов из-за деревьев появилась Бланка.
- Приветствую тебя, о неустрашимый боец! - нараспев произнесла она.
Гуттен, вздрогнув от неожиданности, устремился к ней, а Бланка, глядя прямо ему в глаза и сохраняя полное самообладание, приказала дуэнье:
- Донья Ремедиос! Ступайте-ка в часовню да помолитесь, не особенно торопясь. И вы тоже,- обратилась она к карликам.
- Даже не подумаю,- твердо и не без злорадства ответила старуха.
- Донья Ремедиос! Или вы поступите, как я велю, или я скажу отцу, а карлики подтвердят, что вы у меня на глазах отдались здешнему капеллану.
