Гельмут Гюнтер - Горячие моторы. Воспоминания ефрейтора-мотоциклиста. 1940–1941
Поздоровавшись с Эвальдом, я молча раскрыл седельный ящичек. Он был явно не в духе, что-то проворчал и вообще всем своим видом показал, что мне сегодня ничего не перепадет.
– Эвальд, мне было очень хотелось забрать свою сигаретную пайку. Ребятам на передовой страсть как хочется курить. А курить нечего.
Сам я не курил и до сих пор жертвовал свое табачное довольствие Эвальду. Мой тон возымел действие.
– Ладно, ладно, только вот не надо ТАК! Обожди секунду, я тут припас для тебя кое-что!
И я получил презент: банку ливерной колбасы, несколько банок сельди и бутылку шнапса. Сельдь была в томатном соусе. Мы получали такие консервы еще в Элльвангене, затем в Голландии, потом во Франции и в Сербии. Чем мы питались в Кирхдорфе? Дежурным блюдом была рыба в томатном соусе. Видимо, так и останется до тех пор, пока из моря не выловят последнюю рыбину и не усохнет последний помидор. Эти баночки для моих товарищей не предназначались. Как-нибудь обойдутся. Дело в том, что я обожал рыбные консервы в томатном соусе.
Перед тем как я вернулся в батальон, шпис велел мне довезти новичка – молодого светловолосого солдатика, стоявшего со своим вещмешком с самым потерянным видом возле мотоциклов.
– Давай залезай! Кстати, меня зовут Хельмут!
Новичок объяснил, что он назначен колясочником, что его зовут Альберт, и мы отправились в путь. Тогда я и предположить не мог, что этот новенький станет незаменимым человеком в нашей компании. Лишь позже мы узнали его историю.
Альберт был швейцарцем. Его отец был офицером русской армии в царской России. В 1917 году после Октябрьской революции отец эмигрировал в Швейцарию. Там он женился на немке, и у них родился сын, которого назвали
Альбертом. Альберт свободно говорил по-немецки с легким швейцарским акцентом. Но куда лучше он говорил по-русски! И мы быстро узнали об этом! И его русский язык стал своего рода нашим ценным достоянием. Теперь уже не было необходимости прибегать к изнурительному языку жестов в общении с местным населением. К тому же большую пользу Альберт приносил и командованию. Но как раз это нас интересовало меньше всего.
По прибытии на командный пункт батальона Бахмайер, у которого бутылка водки торчала прямо из кармана, распорядился разместить Альберта в моей землянке. Пришлось расширить ее из расчета на двоих. Изредка постреливала артиллерия, а так было спокойно. Со стороны русских снова зазвучал громкоговоритель. Теперь они передавали партийные песни НСДАП. Судя по всему, русские обновили технику.
– Ну и как тебе здесь? Неплохо, а? Не в каждом подразделении такое сыщешь!
Альберт недоуменно взглянул на меня и спросил:
– Неужели это и есть война?
В ответ я ни слова вымолвить не смог.
– Да, да, именно так. А ты что же, предпочитаешь, чтобы вокруг все гремело и разлеталось в куски? Включая людей? Нет уж, по мне уж лучше музыка. Погоди, погоди… еще насмотришься на настоящую войну!
Я был слегка шокирован таким рвением молодого солдата.
И вдруг он спросил:
– А почему бы и нам не попробовать тот же прием?
Сначала я даже не знал, что ответить.
– Ага! Понятно. Ты предлагаешь пропеть им «Интернационал», а потом обратиться к солдатам Красной армии и предложить им перебежать к нам? Только ты позабыл, братец, что они не понимают по-немецки.
И тут Альберт заговорил по-русски, да так бегло, я даже подумал, а не подсунул ли мне наш шпис замаскированного ивана. Альберт говорил громко, отчего даже Вернер и Лойсль пробудились ото сна.
– А знаешь, раз ты так чешешь по-русски, твоя идея не так уж и плоха. Весь вопрос в том, одобрит ли ее наш Старик. Сходи к нему. Если надо, мы и без музыки обойдемся. Или на губах маршик исполним – впрочем, выйдет слишком тихо. Нет, серьезно, достань себе мегафон или там рупор хотя бы, и – вперед!
Нас так захватила идея заняться контрпропагандой, что мы сразу и не заметили проходившего мимо унтерштурмфюрера Хильгера. Оказалось, его появление объяснялось «проверкой боевого духа личного состава». Альберт изложил ему свой план. Поначалу Хильгер отнесся к нему с явным недоверием, но потом усмехнулся. А затем, ни слова не сказав, ушел, оставив нас пребывать в неведении.
– Альберт, он наверняка принял тебя за ненормального, – предположил я.
Но вскоре Альберта вызвали на командный пункт, и его почти до конца дня не было. Мы особого значения этому не придали и улеглись вздремнуть.
Альберт вернулся, когда уже темнело. В руках у него было нечто походившее на самодельный мегафон. Изготовили его службы обеспечения, как выяснилось. А на КП батальона заготовили листок с несколькими фразами, которые Альберту предстояло произнести по-русски через мегафон, предварительно выучив их наизусть.
– Генеральная репетиция при командире прошла удачно. Стены дрожали, – доложил Альберт.
Уже совсем стемнело. Для проверки лично явился адъютант батальона. По мнению Альберта, расстояние до позиций русских было великовато, хотя оно и составляло всего 150 метров, может, чуть больше. И наш новичок, зажав под мышкой свой мегафон, отправился общаться с русскими. Темнота работала на него, но что, если русские вышлют группу захвата или откроют огонь?
Я интуитивно понимал, что Альберт – человек незаурядный. К тому же мы всего о нем не знали. Например, не знали того, что он ночью в туман переплыл на лодке Боденское озеро, чтобы в Линдау, на немецком берегу, записаться в ваффен СС. Мы были уже не первогодки, и эти первые недели в России научили нас многому. А этот парень едва прибыл на фронт, но вел себя так, будто ничего его не трогает и не беспокоит.
– Ничего, посмотрим и все узнаем, – подытожил Хильгер, забравшись в окоп рядом.
Сам я русского языка, к сожалению, не знал, но думается, этот Альберт и вправду задумал достучаться до солдат противника. Убежденным тоном он обращался к каким-то Виктору и Сергею и обрисовал ситуацию. Потом вдруг умолк ненадолго. И начал свою проповедь уже из другого места. И потом, к нашему удивлению, иваны отозвались. Альберт ответил им.
Бог ты мой, в нашей фронтовой практике ничего подобного не было до сих пор! Это был в принципе новый метод! Русские снова что-то сказали, Альберт снова ответил. И давно вышел за рамки предписанного унтерштурмфюрером Шраммом текста. И говорил свободно, явно импровизируя. А импровизировал он, судя по всему, весьма неплохо. На ходу реагировал на наверняка каверзные вопросы русских. И тут терпение русских иссякло – они попытались утихомирить нашего Альберта пулеметным огнем. Скоро Альберт вернулся, отдышавшись, он с улыбкой до ушей стал рассказывать. И перечислил все доводы, которые пытался вдолбить русским.
– Знаешь. Если бы не ты, мы и не представляли, что такое возможно. Это означает – выигрывать войны без единого выстрела! – не скрывал восхищения Лойсль.
Пулеметный огонь вскоре затих. Адъютант исчез куда-то. А Альберт, наш неутомимый Альберт снова продолжил свои монологи. Произнеся несколько фраз, он менял позицию, если русские открывали огонь, и продолжал снова.
В конце концов он охрип и едва мог говорить. Смысла не было продолжать, но он из чистого упрямства продолжал обращаться к русским солдатам. Откровенно говоря, мы не ждали выдающихся результатов от этой вылазки. Просто нам было интересно – хоть что-то новенькое, и это что-то все же вывело русских из равновесия.
Русские несколько пытались атаковать нас. Но безуспешно. Поняв, что их атаки ни к чему не приводят, прекратили их. Насколько я понимал, наш участок стратегической роли не играл, но мы были даже рады, что нам достался столь спокойный участок.
– Стой! Кто идет? Пароль! – послышался окрик стоящего в боевом охранении.
Перед Лойслем стоял кто-то с поднятыми вверх руками. Дело было ночью. Схватив винтовки, мы на всякий случай заняли оборону. Но это был русский. Самый настоящий русский! Альберт что-то прокричал ему по-русски, а потом Лойслю:
– Пусть подойдет. Он хочет сдаться!
Мы с тревогой вглядывались в темноту, зная, что пулеметчики справа и слева от нас сидели за пулеметами. Если что не так, этот иван станет первой мишенью. Русский, не опуская поднятых вверх рук, медленно повернулся. Подошел унтершарфюрер Бахмайер. В ходе краткого допроса пленного выяснилось, что это молодой солдат, рядовой и что через нейтральную полосу ползут еще девятеро русских – офицер и восемь человек рядового состава. Этого молодого русского отправили проверить обстановку и привести своих товарищей.
Пока все шло нормально. Но мы были, невзирая ни на что, настроены весьма скептически. Не прошло и нескольких минут, как к нам пожаловали – ни много ни мало десять человек русских. Мы, прихватив с собой и Альберта, тут же отконвоировали их на командный пункт батальона. Там каждого из них допросили через переводчика – разумеется, Альберта. Офицера заставили обождать. Я подошел к нему. Он немного говорил по-немецки, кстати, как многие русские, и у нас даже состоялось нечто похожее на беседу. Никакого страха он мне не внушал. Он был примерно моим ровесником и выглядел вполне обаятельным парнем. Русский с благодарностью принял предложенный мной ломтик шоколада. В ответ он угостил меня щепоткой махорки, сам свернул цигарку из газетной бумаги. Но я – повторяю – был некурящим. Он понял. И закурил сам. Ну и вонища! А русскому хоть бы что – сидел и пыхтел, выпуская дым через нос. Когда его спросили, с какой целью он перешел к нам, он молчал. Тут от тыловиков прибыл грузовик, русских погрузили в кузов и увезли[7].
