Станислав Грибанов - Хроника времён Василия Сталина
А полк, между прочим, серьезное и вполне самостоятельное хозяйство. Это своего рода оселок, на котором проверяются профессиональные возможности, командирский талант военного человека. Справится, одолеет полковой барьер — дороги витязю открыты. Но пока — смейся или плачь, но коль ты командир, то отвечай за все, а главное — за морально-боевой дух вверенного тебе коллектива и его готовность одерживать над противником победы.
Что же сохранилось для потомков в архивных документах того времени о настроениях гвардейцев? Ну вот, скажем, послание начальника политотдела дивизии подполковника Корпуснова замполиту 32-го гвардейского Вячеславу Георгиевичу Стельмашуку. В нем говорится, что в 169-м полку «имели место пораженческие высказывания начальника связи полка старшего лейтенанта Геворгяна, который только по настоянию вышестоящего органа был разобран в партийной организации и исключен из партии… Подобные им факты, — отмечал начпо, — говорят о том, что заместители командиров по политчасти настроения людей не знают…»
Нешуточное это дело на войне — пораженческие настроения. Правда, с чего бы в начале сорок третьего-то? Сталинградская битва свершилась, одолели врага и под Ленинградом — блокаду прорвали. Чем Геворгян был недоволен?.. Какие там еще настроения?..
«Предлагаю: вести решительную борьбу и немедленно пресекать распространение различных слухов» — таково было решение начальника политотдела дивизии. Им следовало руководствоваться и командиру полка. А комиссар Стельмашук на подобные документы умел реагировать. Уже через день после вышеупомянутых указаний Вячеслав Георгиевич отправил ночью Корпуснову свое политдонесение, в котором сообщалось, что в 32-м гвардейском истребительном авиаполку «вся ППР (то бишь партполитработа. — С.Г.) была направлена на дальнейшую реализацию на практике приказа НКО № 375 и развитие у летного состава наступательного духа». В то же время комиссар не преминул напомнить своему начальству, что в полку «по-прежнему питанию младшего состава не уделяется внимания вышестоящих органов, несмотря на мои неоднократные требования. Дальнейшее такое состояние питания младшего начсостава может привести к истощению и заболеваниям последних…»
То, что комиссар Стельмашук знал настроение своих людей в отличие от тех, кто допускал в боевых коллективах пораженческие высказывания, свидетельствуют и другие документы. Архивы Великой войны сохранили для истории факты. Например, такой: «В ночь с 3 на 4 января техник по вооружению Юдин и старшина Аникин самовольно ушли в деревню, купили за 1000 рублей одну бутылку самогонки, выпили и в 2 часа ночи явились на аэродром…»
Как же не знал настроения людей комиссар Стельмашук! Все записано: «На последних наложено взыскание, и их поступок осужден».
Да-а, однако 1000 рублей за одну бутылку самогона… Согласитесь, многовато. За сбитый «мессершмитт» летчику выплачивалось 2000 рублей. Значит, мощный истребитель со всеми его приборами, часами, пушками, снарядами — одного бензина на целый колхоз! — стоил лишь две поллитровки. Что-то не сходится. Тут или наши финансисты «шмиттов» слишком дешево ценили, или в деревнях цен не знали.
Впрочем, с этим крестьянством комиссару гвардейского 32-го полка забот на войне и без самогонки хватало. Однажды в боевом коллективе, в целом здоровом и морально устойчивом, имел место один разговор. Политдонесение комиссара сообщает о нем следующее:
«Старшина эскадрильи старший сержант Архипенко В.И., украинец, беспартийный, ранее занимался сельским хозяйством, середняк. В колхозе работал трактористом, в полку с июля 1942 г. У товарища Архипенко имел место разговор о том, что Ленин в начале советского периода указал, что земля принадлежат крестьянам. Это выполнялось до 1929 г. Вслед за этим начался период коллективизации, и настроение крестьянства резко упало. В доказательство этого приводил пример о том, что коллективизированное крестьянство новых западных областей и республик с началом войны с Германией не только нас не поддерживало, но и стреляло по нашим войскам и эвакуируемому населению…»
Что тут говорить! Старшина эскадрильи В.И. Архипенко был явно в чем-то неустойчив. Возможно, классовое чутье подкачало — как-никак середняк в прошлом. Возможно, у старшины партийной зрелости недоставало — не случайно в беспартийных ходил. Так что родился документ в популярном для многих исторических периодов жанре прикрытого доноса: «По этому вопросу предприняты меры по тщательному наблюдению, изучению самого Архипенко…» Просто и ясно.
Для повышения кондиции партполитработы в авиационных частях и подразделениях как в военное, так и в мирное время большое значение имела простая советская песня.
Помните энтузиазм по Хаиту? Вместо крыльев — стальные руки, вместо сердца — пламенный мотор. И так полетели — погудели все выше и выше! Веселенькую программку для Воздушного Флота предложил в 30-х годах товарищ Хаит. В буквальном смысле — по нотам.
Однако тот энтузиазм — по Хаиту — во что он обходился сталинским соколам?
К примеру, 1939 год.
31 марта погиб заместитель командующего ВВС Белорусского военного округа Герой Советского Союза полковник А.А.Губенко.
11 мая в одном самолете разбились Герои Советского Союза комбриг А.К.Серов и майор П.Д.Осипенко.
28 июля погиб Герой Советского Союза комдив В.С. Хользунов.
В сентябре не стало известного летчика-испытателя Т.П. Сузи.
16 сентября погиб дважды Герой Советского Союза майор С.И. Грицевец.
И это только известные всей стране летчики, чьи портреты помещались на газетных страницах в траурных рамках. А сколько было неизвестных…
Еще накануне войны Сталин провел заседание, на котором спросил командующего ВВС П.В. Рычагова об аварийности в Военно-воздушных силах. Павел Васильевич, 30-летний главком, не имевший страха ни перед противником в бою, ни перед гневом начальства, ответил: «Аварийность и будет высокая. Потому что вы нас заставляете летать на гробах…» Сталин покраснел, остановил суровый взор на Рычагове — все замерли. И тогда, выдержав паузу, с известным акцентом он произнес: «Вы не должны были так сказать». Повторил эту фразу еще раз и распорядился: «Заседание закрывается…»
В годы решительной перестройки вместе с выпущенным на волю джинном из старой заплесневелой бутылки вырвалось столько едкой пыли, столько мусора, грязи, что потомкам долгие годы придется разбираться, где во всем этом правда, а где ложь, где искреннее желание понять — кто мы? куда идем? — а где очередной обман с корыстной целью.
«Огонек» как-то предложил читателям мемуары учительницы, в классе у которой учились вместе Тимур Фрунзе и Василий Сталин. Старушка ли запамятовала, литератор ли постарался, но коль мазать дегтем — так от души. И нарисовали одного мальчика (Тимура) ангелом, а другого (Васю) — чертом. У Васи будто и улыбка была мефистофельская, будто он что-то знал или чуть даже сам не соучаствовал в репрессиях Кремля. Масса всяческих эпизодов в «Огоньке» ловко так пристраивается друг за другом, и невольно сокрушаешься по поводу сына Сталина, мол, одного поля ягода. А вот комсомолец Тимур — этот молодец, с него пример брать надо.
Все бы хорошо. И жизнь Тимура Фрунзе, действительно, пример чести и благородства, так не хватающих многим постаревшим его ровесникам. Но вот с сыном-то Сталина Тимур вместе никогда не учился! У них разница в два года была. Василий уже два лейтенантских кубаря носил, пилотировал боевой истребитель, когда Тимур школу только заканчивал…
Таким же образом кто-то запустил «утку» об Иосифе Сталине: будто после того разговора накануне войны с Рычаговым, оставшись не вполне довольным прямотой главкома, вождь распорядился — и Павла Рычагова арестовали. Эта версия и пошла гулять по свету.
Но вот передо мной документы, предоставленные Комитетом государственной безопасности. Арестованный Рычагов — его фото, анкета, протоколы… Ксерокопия скрыла всего лишь один абзац (дело простое: наложил белую полоску на текст — и тайна покрыта мраком). Но тайна та — пребезобразное бесчестие одного из тех, кого на неделю раньше Рычагова арестовали. Именно он — это было в первый же день войны — счел возможным оклеветать Павла Рычагова. Тогда-то его и взяли.
Вместе воевали в Испании, вместе сражались на Халхин-Голе, решали проблемы развития предвоенной авиации. Советские энциклопедии хранят хрестоматийный портрет прославленного героя: твердый взгляд волевого лица, высочайшие награды, ромбы на петлицах. И вот — донос…
Их и расстреляли вместе, может, с разницей лишь в несколько минут. Пытали доносчика на главкома или не пытали — добровольным навет был — кто теперь знает. Строки протокола сохранили его имя. Но дрогнул кто-то в КГБ — не решился раскрыть тайну до конца. Признаюсь, и у самого рука не поднялась написать фамилию того человека. Да, пожалуй, и не это главное. Больше беспокоит совсем другое — очередная подделка истории под новые веяния.
