Станислав Грибанов - Хроника времён Василия Сталина
После окончания воздушного боя все наши самолеты вернулись на свой аэродром, за исключением старшего лейтенанта Микояна Владимира».
Не поднялась рука храброго рубаки Ивана Клещева написать, что летчик Микоян погиб…
Архивные документы 434-го авиаполка, летные книжки оставшихся в живых истребителей скупыми строками фронтовых записей доносят до нас напряжение боев в сталинградском небе.
…17 сентября 1942 года. Майор Степан Микоян вылетал в паре с Клавдией Блиновой. Потом они же ходили на задание в составе звена. В тот день полк уничтожил 7 самолетов противника. Погибла Клава Нечаева.
18 сентября. Полк прикрывал станцию Котлубань и уничтожил 15 вражеских самолетов. Погиб Володя Микоян. Был ранен Коля Шульженко.
19 сентября. Опять Котлубань. Наши сбили 17 самолетов. Не вернулись Марикуца, Кузнецов, Команденко и Клещев. Машину Ивана Клещева подожгли в воздушном бою, он получил сильные ожоги, был ранен, выбросился с парашютом, но на следующий день добрался до своих.
20 сентября истребители 434-го сбили 12 самолетов противника. Не вернулись братья Гарам, Иванов, Трутнев.
21 сентября сбили еще 9 машин. Не вернулся Долгушин.
25 сентября полк прикрывал Котлубань, сопровождал на задание группу штурмовиков, вел разведку войск противника. Василий Сталин вылетал на задание в паре с Николаем Власовым. В тот день было сбито 3 самолета противника. Не вернулся Прокопенко…
Хорошо ли, плохо ли дрался 434-й истребительный — кто вправе судить?..
К октябрю 1942-го от полка почти ничего не оставалось. Василий забрал в инспекцию трех Героев Советского Союза — Долгушина, Гаранина и Баклана. С ними — Степана Микояна. Остальные перелетели в Люберцы, где им предстояло освоить истребитель Як-9, — и снова на фронт.
Полк к концу октября переименовали. За Сталинград ему присвоили звание гвардейского и отныне он будет проходить во всех приказах, как 32-й гвардейский истребительный.
Почти полвека жить боевой славе сталинградцев. Под их знаменем пойдут сыновья фронтовиков, внуки. Полк уцелеет даже в ухарские времена Никиты Хрущева. Но обрушится на страну российская смута, и чиновничьим росчерком пера в знаменитую перестройку навсегда оборвется история сталинградской гвардии. Знамя полка сдадут в музей, пилотов разгонят — кому ныне нужна былая слава, какие-то там боевые традиции… Пустые сантименты…
До деревни Синьковка, где проживал солдат, который написал в Кремль о захоронении Володи Микояна, было совершенно невозможно добраться. Вроде бы и область — Брянская — не тайга, в Европе располагается, и районный центр на карте отыскался. А вот Синьковки — ну нигде нет! Но я решил все-таки ехать: печати почтовых отделений подтверждали, что деревня такая все-таки существует.
Добрался до района. В райвоенкомате подтвердили: да, есть и деревня, и Павел Петроченко, отставной солдат. В плену?.. Да, был в плену. Как добраться до него? А никак. Вокруг брянские леса — и волки воют…
Не знаю, что уж меня подтолкнуло действовать более решительно — может быть, беседы с Микояном и, как мне показалось, пробудившаяся в глазах отца искорка надежды что-то все-таки узнать о сыне, — но через полчаса в мое распоряжение был предоставлен какой-то допотопный шарабан, из которого валил дым, в котором кипела вода, однако четырехтактный мотор работал, вращал все, что ему было положено вращать, и мы катили по дороге с выбоинами, оставшимися, похоже, от бомбежек времен Великой Отечественной войны.
Стоит ли говорить, какой неожиданностью для жителей Синьковки оказался прикативший к ним автотранспорт. А шоковое состояние деда Петроченко при виде военного с красной звездой на шапке и передать невозможно! Как я не пытался объяснить, что явился сюда по делу, можно сказать, святому — поиску неизвестного солдата, — дед заикался, отвечал, словно на допросе, и разговорить его кое-как удалось только с помощью бабки.
Вот что я тогда от него узнал.
Осенью 1942 года, оказавшись в плену, Павел Петроченко с товарищами работал в поле — убирали хлеб. Неожиданно из-за облаков вывалился горящий самолет и устремился на колонну немецкой техники — куда-то тянулись танки, машины противника. Дальше все произошло в считанные секунды: удар самолета по той колонне — и море огня!..
Но Павел Петроченко видел и то, как от удара из кабины краснозвездного «ястребка» выбросило летчика. Первыми к месту его падения подбежали немцы, принялись шарить по карманам, и было слышно, как они кричали: «Микоян сын! Микоян сын!» Петроченко припомнил, что летчик был одет в коричневый кожаный реглан. Эту деталь потом подтвердят Володины братья — Степан и Алексей. Немецкие же солдаты, забрав документы летчика, стали снимать с него и сапоги, и тот реглан, но что-то им не удавалось, и тогда они распорядились закопать русского.
На мой вопрос: — кто еще хоронил летчика? — Петроченко назвал своих товарищей по беде. Среди них были москвичи Громов, Сороковой и полтавчанин Головадченко. Больше он ничего не добавил.
Таков конец жизни одного из пилотов 434-го истребительного авиаполка, рядового неба Владимира Микояна.
О боевой судьбе 18-летнего летчика-истребителя была подготовлена публикация. Но с каким трудом она проходила… Казалось бы, какие во всей этой истории военные государственные тайны? Вся-то судьба героя — школьная парта, год в кабине самолета да несколько боев. Однако не так-то все просто оказалось. Члены редколлегии, помню, крепко засомневались и высказали опасения по поводу эпизода с отправкой Володи на фронт. Он-де выразил отцу недовольство своей фамилией — дело семейное. А вдруг с них спросят: «Куда смотрели? Зачем смуту вносите с фамилией члена Политбюро?..» Я сослался на страницы, написанные самим Анастасом Микояном, где он подробно передавал давний разговор с сыном: «Володя бросил тогда даже более резко: “Проклятая эта фамилия — Микоян!..”» Члены редколлегии покряхтели, побурчали и… отважились! Сохранили текст с «подтекстом» — «если уж сам Анастас Иванович…»
А вот фразу о пленных, о последних мгновениях жизни летчика — один из заместителей главного редактора перечеркнул красным карандашом и публиковать категорически запретил. «Вы знаете, где эти люди? А если они где-нибудь там? Сбежали, как предатели? — сурово вопрошал зам: — Прочитают газету и завтра нам привет пришлют?..»
В газете все знали тайную мечту этого полковника — он спал и во сне видел широкие генеральские лампасы… Так что про плен пришлось все убрать, хотя Петр Петроченко прислал письмо, в котором еще раз подтверждал и фамилии товарищей по плену, и тот памятный случай в своей многострадальной солдатской судьбе.
Однако закончим эту грустноватую главу. Знаю, существует статистика таранов — воздушных, огненных. Своеобразная бухгалтерия для пропагандистов. Что ж, выходит, и таран Володи Микояна следует туда занести — для общего счета.
Шерше ля фам…
И все-таки это было счастливое время. Женщины были легкомысленны, а мужчины предавались любимому занятию — войне…» Такой вот юморок. Долетел он с одной из кинолент издалека — с берегов Сены, от народа, говорят, с шибко веселым нравом. Подобные шутки авторами сценария «Фанфан-тюльпан» отпускались не по поводу последней Великой войны. Хотя, признаем, и наши доморощенные — это самые-то стойкие в мире! — книжники да фарисеи тоже как-то прошляпили на виражах во время оно лихих пилотяг Булочкина, Тучу, Кайсарова с их девическим царством. Помните: «Мы парни бравые, бравые…» из «Небесного тихохода»? Может, та песня об ответственном отношении к доверенной боевой технике и расслабила бдительное административное око? Поди ведь как категорично в отношении прекрасного-то пола было закручено: «А девушки потом!» Впрочем, не случайно. Как первыми успели заметить все те же французы: «Шерше ля фам». Что по-русски звучит не так уж и легкомысленно: «Ищите женщину». Итак, в конце тысяча девятьсот сорок второго года именно это несколько своеобразное обстоятельство предопределило ряд событий, от которых в немалой степени зависела судьба гвардейцев 32-го истребительного авиаполка. В одном из вылетов погиб их командир майор Клещев. В воздушных боях с противником только за полтора года войны 23-летний командир полка Иван Клещев одержал 51 победу! А вот погиб он не от руки врага: в яростных воздушных атаках не нашлось равных Ивану…
Рассказывают, что в канун нового, 1943 года Клещев оказался на одном из полевых аэродромов где-то под Тамбовом. Погода была нелетной — хмурая облачность опустилась едва не до самой земли, но Иван твердо настроился встретить праздник в Москве.
«Лечу! — решительно сказал он. — Меня там ждут…» — и, затолкав за бронеспинку истребителя двух гусей, которых заранее достал в соседней деревушке, запустил мотор, захлопнул фонарь кабины и взлетел. А утром в полк пришел крестьянин и сказал: «Там, в поле, самолет. В кабине летчик и два гуся…» Машина Клещева обледенела и неуправляемая упала…
