Станислав Грибанов - Хроника времён Василия Сталина
Много лет пройдет с тех пор. Вспоминая однажды тревожные часы ожидания той давней предновогодней ночи, известная актриса кино Зоя Федорова рассказывала мне о майоре Клещеве и, помню, с грустью заметила: «Хороший был парень Ванечка…» Скажет и с этими простыми словами навсегда унесет с собой тайну двух любящих сердец…
В том же декабре в Химках готовилась к перегону на Северо-Западный фронт группа «лавочкиных». Принимал самолеты комдив Захаров. Осенью сорок первого в горячке отступления, уцелев от расправы скорых на руку трибуналов, он был сослан на восток, спустя год помилован и вот вновь собирал под свои знамена авиадивизию.
По-мальчишески обрадовался Георгий Захаров встрече в те дни с товарищем по испанским событиям кинооператором Кармёном. Но однажды приятель пришел к нему и с ходу ошарашил краткой, но достаточно эмоциональной речью:
— Жора, — сказал он, — я пойду и расстреляю Васю…
Представить, что Кармен готовит покушение на сына Сталина, можно было только в бредовом сне, и Георгий Захаров засмеялся:
— И что нынче за мода пошла: чуть что — расстреляю!..
— Нет, нет, я застрелю Васю, — упрямо повторил Кармен, и по его тревожно бегающим глазам, взволнованному голосу комдив Захаров понял, что приятель не шутит.
— Послушай, Роман, — остановил он его, — ты начнешь палить в Васю, он в тебя. Скажи, что хоть произошло?..
А произошла старая как мир, банальная история, в которой оказалась замешана уже знакомая нам Нина Орлова…
В конце октября сорок второго был задуман фильм о летчиках. Василию предложили стать его военным консультантом. Вот что вспоминает о тех днях Светлана Аллилуева:
«Вскоре были ноябрьские праздники. Приехало много народа. К. Симонов был с Валей Серовой, В.Войтехов с Л. Целиковской, Р. Кармен с женой, известной московской красавицей Ниной, летчики — уж не помню, кто еще.
После шумного застолья начались танцы. Люся (так все звали сорокалетнего А.Л. Каплера. — С.Г.) спросил меня неуверенно: «Вы танцуете фокстрот?» Мне сшили тогда мое первое хорошее платье у хорошей портнихи. Я приколола к нему старую мамину гранатовую брошь, а на ногах были полуботинки без каблуков. Должно быть, я была смешным цыпленком, но Люся заверил меня, что я танцую очень легко, и мне стало так хорошо, так тепло и спокойно с ним рядом! Я чувствовала какое-то необычайное доверие к этому толстому дружелюбному человеку, мне захотелось вдруг положить голову к нему на грудь и закрыть глаза (дочери И.Сталина тогда было 16 лет. — С.Г.).
«Что вы невеселая сегодня?» — спросил он, не задумываясь о том, что услышит в ответ.
И тут я стала, не выпуская его рук и продолжая переступать ногами, говорить обо всем — как мне скучно дома, как неинтересно с братом и родственниками; о том, что сегодня десять лет со дня смерти мамы, а никто не
помнит об этом и говорить об этом не с кем, — все полилось из сердца, а мы все танцевали, все ставили новые пластинки, и никто не обращал на нас внимания…»
Никто, надо полагать, не обратил внимания и на Василия с Ниной. Танцуют да танцуют. Но, если быть совсем откровенным, а развитие событий требует того, то придется кое-что уточнить. Свидания Василия и, по признанию многих, самой красивой женщины Москвы после тех танцев продолжились, и довольно энергично. Правда, не в Зубалово.
Неподалеку от бывшего «Яра», где звучала когда-то соколовская гитара, пели цыгане и кутили московские да петербургские знаменитости, стоит своеобразный по архитектуре дом. Резные стебли растений во всю стену, скульптурная группа застывших коней словно напоминают о чертоге песен, любви… Здесь, в квартире — по совпадению, цыгана же! — летчика-испытателя Павла Федрови и встречался Василий с Ниной.
Так уж повелось в веках: влюбленные ничего, кроме радостного перестука своих сердец, не слышат, ничего-то вокруг, кроме самих себя, не замечают. А опытный глаз киношника-оператора Кармена видел многое. Заметил, не упустил он и без оптических линз, как Василий Сталин и Нина потянулись друг к другу. Не случайно в горячке маузер перезарядил: «Застрелю Васю!»
Обошлось, слава Богу, без патронов. А «телегу» на Василия его отцу Кармен все-таки накатал. Сомнения — тревожить вождя всех народов или как-то обойтись, самому разобраться, — конечно были. Но надежду на успех задуманного поддерживала родственная — в прошлом — связь с Ярославским. Миней Израилевич до недавнего времени был тестем Кармена — он не отказал в просьбе. Письмо Иосифу Сталину передал.
Вождь умел ценить добрые дела. И то сказать, мог ли он не помнить книгу Минея «О товарище Сталине», изданную до войны тиражом в 200 000: «Великий кормчий коммунизма товарищ Сталин стоит на своем боевом посту и зорким взглядом изучает деятельность правительств окружающих нас капиталистических государств…» Не оттого ли автора сего творения с благоговением называли партийной совестью? Особенно если припомнить его любимый жанр в телеграфном ключе: «Слушание вашего дела назначено на такое-то. Немедленно выезжайте в Москву. Емельян Ярославский». Во все-то концы российской республики разлетались его приглашения. И шли процессы…
Эх, и строг был идеологический специалист товарищ Ярославский! Но бывшему зятю он все-таки не отказал.
Как же отреагировал Иосиф Сталин на любовное приключение сына? Как всегда, мудро.
Однажды Василий сидел у Федрови не в лучшем настроении и упрашивал своего старого качинского приятеля Морозова:
— Борис, ну, спой мою любимую. На душе кошки скребут…
Любимой у Василия была песня «Выхожу один я на дорогу». Морозов взял гитару, тронул было тревожные струны, но вдруг послышался решительный стук в дверь, она распахнулась и в квартиру вошел начальник правительственной охраны генерал Власик.
— В чем дело? — спросил Василий.
Власик вытянулся по-военному, холодно произнес:
— Вы арестованы! — и уже чуть мягче, не столь официально добавил: — Василий Иосифович… Вот письмо…
Что за письмо — Василий и не читая догадывался. А существенное было выражено достаточно кратко и ясно стремительным — по всей странице — росчерком отца:
«Верните эту дуру Кармену. Полковника Сталина арестовать на 15 суток. И.Сталин».
Как сказал поэт: «Только утро любви хорошо…» В конце сорок второго Василию особенно были понятны эти слова. В самом деле, угодив на гауптвахту в Алешинские казармы, он добросовестно отсидел там, а вышел — его ждал еще один сюрприз. Приказом батюшки полковника Василия Сталина сняли с должности начальника инспекции ВВС и направили в авиаполк — тот самый, который только что потерял своего командира Ивана Клещева.
Полчок, полчок… Крепко пошерстили его в сталинградском-то небе. Петр Кузнецов, Николай Карначенок, Николай Парфенов, Федор Каюк, Иван Марикуца, Иван Стародуб, Иван Пеший, Николай Гарам, Петр Трутнев, Петр Ходаков, Александр Иванов, Александр Зароднюк, Семен Команденко, Володя Микоян, Александр Александров, Александр Кошелев, Иван Избинский, Александр Анискин, Алексей Хользунов, Иван Голубин… Какие же это были бойцы! Как тщательно собирал их Василий, готовя в начале лета к перелету под Сталинград… И вот почти никого не осталось из прежнего состава. Только Вася Бабков, заместитель командира полка по летной части, да комиссар Стельмашук.
Здесь, на Калининском фронте, 32-й гвардейский доукомплектовали летным составом и включили в боевую работу на Великолукском направлении. Из инспекции Василий уговорил лететь с ним в полк Коробкова, Якушина, Семенова, Баклана, Долгушина, Степана Микояна. Так группой на Як-9 и перебрались вчерашние летчики-инспектора на аэродром Старая Торопа.
— Только приземлились, собрались у землянки, — вспоминал потом Степан Анастасович, — вдруг, откуда ни возьмись, «юнкере»! Зенитки открыли по нему огонь, пара машин из дежурного звена пошла на взлет, а немец спокойно разворачивается и, как на полигоне, пикирует на нас. Уже сброшены бомбы. Каждая, когда летит, кажется, предназначена именно тебе. И хотя боевое крещение под Сталинградом я уже прошел, но, прямо скажу, ничего приятного от той встречи с «юнкерсом» не испытывал. Мгновенье — и с кем-то из пилотов скрылся в землянке.
Когда бомбы отгрохотали, все стихло, я пулей кинулся наверх: «Где Василий?» А Вася — живой, весь в снегу! — вылезает из сугроба сапогами вперед, и мы с минуту стоим молчаливые, растерянные. Все тогда обошлось, осколками только три самолета побило. Эх, и смеялись потом: «Ничего себе, командир полка представился боевому коллективу!»
А полк, между прочим, серьезное и вполне самостоятельное хозяйство. Это своего рода оселок, на котором проверяются профессиональные возможности, командирский талант военного человека. Справится, одолеет полковой барьер — дороги витязю открыты. Но пока — смейся или плачь, но коль ты командир, то отвечай за все, а главное — за морально-боевой дух вверенного тебе коллектива и его готовность одерживать над противником победы.
