Гвин Джонс - Викинги. Потомки Одина и Тора
Но золотой век не наступил. Вопреки всем панегирикам позднейших почитателей Олава сына Трюггви, властвовал он недолго, и для страны это были не лучшие времена. Историки XIII в. с блеском расписывают красоту конунга, его доблесть, силу и мастерство в ратных делах, его труды на благо Норвегии и веры, события его жизни — от сказочного рождения до героической смерти; и тем не менее в действительности мы знаем об Олаве сыне Трюггви очень мало. Ибо он стал легендой — а кому нужна правда о легендарных героях? (54)
Даже когда дело касается его якобы христианского рвения, источники полностью противоречат друг другу. Адам Бременский, писавший в 1080 г., отзывается об Олаве сыне Трюггви с несвойственной ему желчностью: "Кое-кто говорил, что он был христианином, другие — что он отступился от веры, но все сходятся на том, что он был очень искусен в прорицаниях, предсказывал судьбу и верил в гадания по птицам. Оттого он и получил свое прозвище Кракабен (Воронья Кость). Также рассказывают, что он занимался колдовством и держал при себе колдунов, с помощью которых завоевал страну и своими заблуждениями вверг ее в ничтожество" (II, xl (38)). Норвежские и исландские источники говорят нечто прямо противоположное, и в данном случае, вероятно, правы. Едва ли Олав интересовался тонкостями христианского учения, и даже самые ревностные почитатели не приписывают ему стремления к духовным идеалам. Но подобно Хакону Доброму, сыновьям Эйрика, Харальду Синезубому и Свейну Вилобородому, он хорошо понимал, какие выгоды сулит его стране принадлежность к европейскому христианскому сообществу. Как и других викингов, посещавших чужие земли, его поражали величие и богатство церкви и великолепие христианской литургии. Но эти слава, роскошь и братское единение были недоступны для северных варваров. Поклоняться Тору и Одину в те дни значило делать себя изгоями. От принятия христианства немало выиграли бы и Норвегия, и ее конунг; кроме того, это был хороший способ подчинить себе труднодоступные и независимые северные фюльки.
Олав мог рассчитывать на успех в Вике, где почву подготовил еще Харальд Синезубый. Жители западных фюльков от Рогаланда до Фьордов — древней родины викингов — уже приобщились к христианству в своих походах в дальние страны, а также благодаря усилиям Харальда Серая Шкура, но обитатели Трёндалёга были ярыми и упорными язычниками, так же как и их соседи в северном Халогаланде. Возможно, исландские историки, следуя сомнительным преданиям о том, что Олав сын Трюггви принес христианство в их собственную землю, частично приписали ему рвение и заслуги другого конунга — Олава сына Харальда, названного впоследствии Олавом Святым. Они пишут, что все южные и юго-западные земли испытали на себе власть и гнев Олава сына Трюггви, что в Трандхейме он разрушал святилища и повергал наземь статуи богов, после чего повелел построить небольшой торговый город в устье реки Нид, поскольку Хладир, с его памятью о ярлах и идолах, не внушал ему теплых чувств. Спустя годы этот городок превратился в королевский город Нидарос, позднее переименованный в Трандхейм. Столь же могучий удар был нанесен язычеству в Халогаланде. Мало того, нам сообщают, что миссионерский пыл конунга обращался также на торговцев, путешественников и скальдов, которым выпало оказаться при его дворе, он убеждал или вынуждал их принять крещение, а затем отпускал на родину — проповедовать правую веру. С течением времени ему стали ставить в заслугу христианизацию Норвегии (что по меньшей мере преувеличение), Шетландских и Фарерских островов (о чем нам ничего не известно), Исландии (выказавшей небывалую покорность) и Гренландии (совершенно безосновательно). Так он и остался в глазах потомков кровожадным и жестоким ревнителем христианской веры, и исландские биографы охотно возвеличивают его в этой роли.
На самом же деле к 1000 г. положение у Олава сына Трюггви было хуже некуда. Он по-прежнему оставался "морским конунгом" и интересовался исключительно делами прибрежных западных и юго-западных фюльков. В обширные внутренние области Олав даже не заглядывал, и амбиции местных властителей, предоставленных самим себе, быстро и неуклонно росли. Но и на западе Олава не жаловали, ибо в своем показном христианском рвении он начисто забывал и об обязанностях конунга, и о благе подданных. Ситуация в Трёндалёге была еще более тяжелой. Чтобы держать трендов в повиновении и надзирать за их христианским благочестием, Олаву приходилось жить в их землях, и чем дольше он это делал, тем меньше они его любили. За пять лет этот человек, обладавший всеми качествами и талантами хорошего правителя, чей приход к власти, казалось бы, отвечал нуждам и чаяниям страны, сумел отвратить от себя всех подданных. Яростный лев, когда ему потребовались мудрый совет и помощь, оказался бессильным, словно выброшенная на берег рыба.
Между тем враги Олава не дремали. Его прежний соратник, датский конунг Свейн Вилобородый заглядывался не только на потерянные области Ослофьорда, но и на всю Норвегию; Олав Скётконунг, первый шведский конунг, признанный верховным властителем гаутов, жаждал присоединить к своим владениям выгодные в торговом отношении земли западных соседей; кроме того, еще оставался в живых сын ярла Хакона, умный и доблестный ярл Эйрик. Сложившийся союз представлял смертельную угрозу для Олава сына Трюггви, а возможностей для маневра у него практически не осталось. Надо было искать сторонников.
Наши сведения о датском конунге Свейне могли бы быть и полнее. Известно, что он стоял во главе заговора против Олава сына Трюггви, построил военные крепости — Треллеборг, Фюркат, Оденс и, возможно, Аггерсборг и, завоевав Англию, был признан там королем. Но при этом он напоминает некоего северного Лаокона, оплетенного клеветой и злословием своих моралистов-сородичей. Титмар Мерзебургский именует его rex tyrannus; Адам Бременский елейно, но не без яда превращает Свейна в персонажа ветхозаветной истории о грехе, наказании, покаянии и возрождении; "Хроника Роскилле" награждает его раздвоенной бородой и щедро цитирует Адама; Свен Аггесен спорит с Хроникой, но без каких-либо отсылок к источникам; "Сага о Йомсвикингах", как всегда, отличается безудержным полетом фантазии, а Саксон Грамматик пытается составить из всего этого грандиозную компиляцию, где судьба Свейна служит воплощением старой как мир темы mutatio morum aut fortunae. "Gesta Cnutonis" (1040 г.) исполнены восхищения, но не восхищают полным отсутствием фактов. Нам рассказывают о том, как Свейна ребенком похитили йомсвикинги, как шведский конунг Эйрик Победоносный изгнал его из своего королевства, как он скитался в Англии и Шотландии и взял в жены несуществующую Сигрид Гордую (55) — и ничему этому нельзя верить. Правда же заключается в том, что Свейн Вилобородый был выдающимся человеком, но, в отличие от Олава сына Трюггви, разумным и терпеливым. Он всячески способствовал распространению христианства, к которому сам не испытывал особой симпатии, и действовал при этом трезво, но эффективно. Он завоевал Англию исключительно благодаря тому, что поступал осмотрительней, чем его противники, и, опять же в отличие от Олава сына Трюггви, оставил сына более великого, чем он сам, продолжавшего его дело.
Между правящими династиями Скандинавии существовали тесные родственные связи. Шведский Олав Скётконунг был пасынком Свейна, Олав сын Трюггви — его шурином. Сестра Свейна Тюри сначала вышла замуж за Стюрбьерна, столь неудачно пытавшегося захватить Швецию, а после его смерти была отдана в жены Болеславу (Бурицлейву), королю вендов, которого она ненавидела, во-первых, за то, что он был язычником, во-вторых, за то, что он был стар. В отчаянии она бежала в Норвегию, где стала женой Олава сына Трюггви. Еще два брака заслуживают упоминания — сестра Олава сына Трюггви вышла замуж за Рёнгвальда, ярла Вестеръётланда, заклятого врага шведского конунга, и это толкнуло Олава Скётконунга к дальнейшему сближению со Свейном; кроме того, был заключен брачный союз между дочерью Свейна Гюдой и ярлом-изгнанником Эйриком, сыном норвежского ярла Хакона. Фигуры были расставлены, и игроки заняли свои места за доской. Норвежский конунг сделал первый ход.
Шаги Олава нам известны, хотя цели его до конца не ясны. В "Саге об Олаве сыне Трюггви" рассказывается, что летом 1000 г. конунг проплыл от Нидароса вдоль западного побережья Норвегии, собирая сторонников, так что к концу пути у него собрался флот в шестьдесят кораблей, включая Малого Змея и Великого Змея — самый большой корабль в северных морях. Они пересекли Каттегат, и по проливу Эресунн, миновав остров Хведн и оставив в стороне соблазнительные зеленые равнины Зеландии и Ско-не, вышли в Балтийское море. Далее флот двинулся на юг, к острову Рюген в устье Одера. Согласно Снорри, Олав направлялся к Болеславу, отцу его первой жены Гейры и бывшему мужу его нынешней жены Тюри. По настоянию Тюри он и пустился в путь, ибо она хотела вернуть свое имущество, которое осталось у Болеслава, когда она бежала из его опостылевших объятий. Олав и Болеслав встретились как друзья, и Болеслав выплатил полностью стоимость всего имущества Тюри и ее земель. Но, судя по всему, Олав и Тюри имели в виду и нечто другое. Норвежскому конунгу нужны были союзники куда больше, чем приданое. Титмар Мерзебургский упоминает о вражде Болеслава и Свейна; а тот, кто мог заплатить, всегда находил себе сторонников среди балтийских викингов. Снорри утверждает, что даны из Йомсборга-Волина, сопровождавшие Олава на обратном пути, предали его, когда он попал в засаду у острова Свольд, недалеко от Рюгена; в результате он оказался один с горсткой кораблей против огромного объединенного флота Свейна, Олава Скётконунга и ярла Эйрика. Однако Адам Бременский, писавший через семьдесят пять лет после этой битвы, излагает события иначе. По его версии, Олав сын Трюггви (чью память он старательно порочит за то, что тот предпочитал неоперившихся английских клириков избранникам гамбургско-бременской миссии) узнал, что шведский и датский конунги заключили против него союз; природная вспыльчивость, еще больше подогретая словами его жены Тюри, заставила конунга немедленно собрать флот и пойти войной на данов. Однако враги встретили его в Эресунне, там, где пролив "такой узкий, что с берегов Зеландии виден Сконе", и в этом излюбленном месте всех пиратов норвежцы были разбиты наголову, а конунг Олав, видя, что спасения нет, бросился в море и "нашел свою смерть ровно так, как он того заслуживал". Сражение происходило недалеко от современного Хельсингборга. С другой стороны, скальдические строки, посвященные этим событиям, подтверждают, что битва случилась, когда Олав возвращался домой откуда-то с юга (вероятно, из Вендланда). В связи с этим весьма заманчивой представляется следующая версия (хотя и она объясняет не все). Олав пытался противостоять объединенной силе данов, шведов и ярла Эйрика, заключив союз с давним врагом данов, королем вендов Болеславом. Норвежское ополчение, а возможно, недовольные кормчие не ответили на его призыв, и он отправился на встречу с Болеславом всего с одиннадцатью кораблями. Дальнейшее только подтверждает железное правило викингской политики: конунг без флота обречен. У Болеслава было шестьдесят кораблей, и командовал ими ярл-викинг Сигвальди. Не исключено, что Сигвальди действительно предал Олава или увел свой флот из битвы, повинуясь голосу благоразумия (легенда гласит, что он поступил так же и в Хьёрунгаваге), и предоставил Олава своей судьбе. Возможно, история о предательстве придумана для красоты и датско-шведскому союзу противостоял флот в семьдесят один корабль. Но так или иначе, разницы нет: превосходство противника было слишком велико, и Олав, хотя и сражался как герой, потерял и свою страну, и жизнь. Где происходило сражение, неясно; часть доводов говорит в пользу "некоего острова" в проливе Эресунн — Хвенда или древнего архипелага Армагер в районе нынешнего Копенгагена, другие — в пользу неизвестного Свольда неподалеку от Рюгена.
