Линн Виола - Крестьянский бунт в эпоху Сталина: Коллективизация и культура крестьянского сопротивления
Идеология крестьянского сопротивления распространялась среди сельского населения через многочисленные слухи, кого-то убеждая в том, что конец близок, других — что мир перевернулся и пришла пора свергнуть советского Антихриста. Апокалиптические настроения крестьянства наряду с грабительскими и жестокими действиями государства свидетельствовали о приближающемся упадке крестьянской жизни и культуры. Гражданская война между городом и деревней была не за горами, и, когда она началась, крестьяне восстали, чтобы встретиться с врагом в кровавой битве. Однако насилие они применяли только в крайнем случае. Прежде чем вступить в войну с советской властью, чьи силы намного превосходили их собственные, крестьяне пытались уклониться от попыток коллективизации и раскулачивания посредством как коллективных, так и индивидуальных способов самозащиты. Апокалиптический дискурс крестьянского сопротивления проявлялся и на практике. Крестьяне боролись за то, чтобы подорвать понятия класса и власти в коллективизируемой деревне посредством луддизма, различного рода уловок и самозащиты.
Самозащита крестьянства могла принимать множество различных форм. В данной книге у меня не было цели представить все их многообразие, поэтому речь пойдет о наиболее распространенных, лучше всего отражающих суть культуры сопротивления. Самозащиту крестьянства можно рассматривать как особую форму латентного сопротивления. Несмотря на то что зачастую она ограничивалась мужицкими выступлениями, это не были иррациональные поступки или выходки отсталого крестьянства. Напротив, это была логично структурированная, политически организованная, человечная форма самозащиты. Это мог быть и однозначный прямой протест, однако чаще всего действия крестьян напоминали «оружие слабых»{304}: использование в своих целях образа неразумного мужика, сложившегося в представлении государства, переход на язык врага либо защитные акты сопротивления, такие, как укрывательство или уничтожение источников дохода с целью изменения своего социально-экономического статуса.
Самой наглядной и опасной формой самозащиты являлось то, что советские власти называли «разбазариванием», — уничтожение или продажа скота, инвентаря и даже урожая. Как форма протеста, саботажа или просто способ уничтожения имущества разбазаривание позволяло крестьянам защитить себя от риска, связанного с внедрением системы колхозов. Для крестьян, попадавших под категорию кулаков, разбазаривание служило лишь одним из способов смены своего социально-экономического статуса, или самораскулачивания. Последнее включало в себя и другие уловки вплоть до ухода из деревни вообще, в связи с чем в итоге самораскулачивание превратилось в самораскрестьянивание. Как разбазаривание, так и самораскулачивание представляли собой инверсионные формы протеста: крестьяне пытались кардинальным образом изменить понятие «класса» в деревне, которое насаждали коммунисты.
Крестьяне также предпринимали попытки защищать друг друга. Многие деревни объединялись для поддержки своих соседей, друзей или родственников, которых обвиняли в кулачестве. Фраза «У нас кулаков нет» зазвучала по всей сельской местности, когда крестьяне осознали, что термин «кулак» не разделял их, а, наоборот, являлся важным уравнительным инструментом, поскольку на карту были поставлены интересы всего крестьянства, ведь практически любой мог быть объявлен кулаком. Более того, поддержка или защита кулаков представляла собой скрытую и опасную форму протеста, которая интерпретировалась государством как контрреволюционная деятельность или происки «подкулачникиков». Когда все другие методы были испробованы и не дали должных результатов, крестьяне обратились к наиболее традиционным формам защиты: написанию писем и петиций в вышестоящие властные органы. Они писали как за себя, так и за других, как коллективно, так и индивидуально. Таким образом крестьяне выражали свой протест, пытались адаптироваться к новым условиям, в том числе путем притворства и обмана, однако в письмах слышались также мольба и надежда на справедливость. Государство одержало в ходе коллективизации абсолютную победу Тем не менее крестьянские акты самозащиты не прошли бесследно. Разбазаривание скота приобрело настолько массовый и деструктивный характер, что оказало непосредственное влияние на формирование государственной политики в краткосрочной перспективе и подорвало потенциал коллективного сельского хозяйства в долгосрочной. Ценой исчезновения целой культуры самораскулачивание спасло сотни тысяч крестьян от экспроприации имущества, ссылки и гораздо более тяжелых последствий. В то же время наряду с разбазариванием самораскулачивание оказало значительное влияние на формирование политического и экономического курса государства. Другие формы самозащиты, возможно, и помогли отдельным крестьянам, но, что более важно, как и разбазаривание в деревне, они продемонстрировали государству сплоченность крестьянства и его способность выступать единым классом в защиту своих интересов.
«Уничтожается лошадь как класс»
Период безрассудного забоя скота и обжорства в вымышленном селе Гремячем (описанный в эпиграфе к этой главе) долгое время господствовал в представлениях о крестьянском сопротивлении коллективизации. Говорили, что подстегиваемые слухами и россказнями действия крестьян по всей стране переросли в настоящую вакханалию: забой скота, разрушение имущества и прочие спонтанные и иррациональные поступки, свидетельствующие о массовой панике. По всей видимости, реакция крестьян на политику коллективизации служила примером их взрывного характера, бунтарской природы и стихийности сопротивления: они слепо разрушали, убивали и резали, ни на секунду не задумываясь о своих экономических интересах и собственной судьбе. Ущерб, нанесенный домашнему животноводству и стадам, имел катастрофические последствия. Государство обвиняло в этой бойне кулаков и их агитацию, вследствие которой «темные» и «вспыльчивые» мужики и бабы приходили в неистовое буйство.
Позднейший британский историк марксистского толка Исаак Дойчер, который всегда был рупором независимых идей в литературе, обычно склоняющейся к консенсусу, предложил альтернативный взгляд на массовое уничтожение скота, инвентаря и другого имущества крестьян, происходившее на пике сплошной коллективизации. Он назвал его «величайшим мужицким восстанием луддистского характера»{305}. Тем самым Дойчер попал в самую точку, так как накануне и во время коллективизации сельского хозяйства действительно имел место особый тип крестьянского луддизма. Разбазаривание, или массовый саботаж нового коллективного хозяйствования, было его ключевым компонентом. Крестьяне выражали свой протест против несправедливости «обобществления», которое они считали грабежом, продавая или забивая животных и уничтожая другое имущество. Это была попытка сохранить хоть какие-то результаты тяжкого труда (например, в виде денег, вырученных от продажи), запастись продуктами на время приближающегося голода или, по крайней мере, не допустить, чтобы они попали в руки советской власти. Крестьянский луддизм не был буйной и саморазрушительной вспышкой темных инстинктов озлобленного инфантильного крестьянства; скорее, он представлял собой вполне рациональную реакцию, оправданную с политической, экономической и моральной точек зрения.
Однако официальная концепция разбазаривания была полезна для государства как инструмент создания желаемой политической репутации. Буквальный перевод «разбазаривания» — расточение, и этот термин государство считало самым подходящим для определения крестьянского луддизма. Будучи окрещены «разбазариванием», действия крестьян теряли политический смысл, благодаря чему эта сторона крестьянского сопротивления лишалась своей в высшей степени подрывной политической природы и становилась менее опасной. По мнению властей, крестьяне впали в коллективное безумие, ведущее к саморазрушению, находясь, вне всякого сомнения, под влиянием кулаков и других контрреволюционных элементов. Таким образом, «разбазаривание» являлось одним из тех терминов политического языка советской власти, которые превращали крестьян в «мужиков» и «баб», а их сопротивление — в безрассудную, иррациональную, спонтанную, темную стихийную силу.
Главная причина, по которой власти отказывались признать истинную суть крестьянского луддизма, кроется в политическом противостоянии государства практически со всеми крестьянами, следовавшими «кулацкой» политике и представлявшими наиболее серьезную угрозу коллективному строю сельского хозяйства, государству и нации. Разбазаривание нанесло сокрушительный и почти смертельный удар по коллективистской системе хозяйства. Прежде всего оно привело к катастрофическому уменьшению поголовья скота.
