Николай Капченко - Политическая биография Сталина. Том 2
За органы бдительности во всесоюзном масштабе, за чекистов, за самых малых и больших.
Чекистов у нас имеется десятки тысяч героев, и они ведут свою скромную, полезную работу. За чекистов малых, средних и больших. (Аплодисменты, крики «Ура». «Да здравствует товарищ Ежов».)
Тов. СТАЛИН продолжает. Не торопитесь, товарищи, торопливость вещь плохая, сидите смирно, успокойтесь. Я предлагаю тост за всех чекистов и за организатора и главу всех чекистов — товарища Ежова. (Бурные аплодисменты)[1004].
Некоторые авторы считают, что Ежов сосредоточил в своих руках такую власть, что сам вождь начал опасаться его. Так, например, автор книги о Ежове пишет: «Хозяин уже опасался и той власти, которую сосредоточил в своих руках этот маленький и с виду послушный человек, и ореола народного героя, созданного Ежову в последнее время. А вдруг у него хватит ума спровоцировать какие-нибудь выступления, приписать их ближайшему сталинскому окружению, а потом, подавив все это, взять власть в свои руки, оставив Сталина чисто номинальным правителем — Сталин допускал это и в конце тридцать седьмого уже решил избавиться от Ежова. Но сразу это теперь не сделаешь. Ежов не Ягода, слишком сильны позиции и очень популярен, да и время сейчас не то. Надо постепенно подрубать ему корни, продолжая пока гладить по головке»[1005].
Какой-то резон в таких рассуждениях есть. Однако, как мне представляется, Сталин ничуть не переоценивал возможности Ежова, для этого он его слишком хорошо знал. И замедленный, постепенный ритм отстранения Ежова от власти был продиктован не столько опасениями вождя, что Ежов может поднять руку и на него, сколько тактикой самого Сталина. Он, как правило, тщательно готовил свои политические ходы и о них не догадывались даже его ближайшие соратники. И проводил их не в авральном порядке, а подготовив для этого соответствующую почву. А это требовало времени.
На первый взгляд, Ежов обладал огромной властью, будучи кандидатом в члены Политбюро, секретарем ЦК, председателем Комиссии партийного контроля и в дополнении ко всему — наркомом внутренних дел, т. е. вершителем судеб не только простых граждан, но и высокопоставленных партийных и государственных деятелей. Однако не следует преувеличивать его реальной власти. Он не представлял собой фигуру серьезного политического формата, а был лишь орудием в руках вождя. Все сколько-нибудь важные решения он принимал только с санкции Сталина. Как говорится, без разрешения последнего он и шага сделать не мог. Так что, повторяю, на мой взгляд, версия, согласно которой Сталин устранил Ежова из-за опасений, что тот решится на выступление против хозяина, выглядит скорее умозрительной, нежели реальной.
Процесс постепенной подготовки отстранения Ежова занял несколько месяцев. В апреле 1938 года Ежов был по совместительству назначен наркомом водного транспорта — в дополнение ко всем занимаемым им постам. Уже одно это совместительство отчетливо обозначило мрачную перспективу, которая открывалась перед «железным наркомом». Еще более явным признаком скорой замены Ежова явилось решение Политбюро от 21 августа 1938 г. о назначении Л. Берия первым заместителем наркома внутренних дел с освобождением от этой должности Фриновского — человека Ежова. Через две недели Берии присвоили звание комиссара государственной безопасности 1-го ранга. В сентябре 1938 года ПБ приняло постановление об изменении организационной структуры НКВД. Начальником первого Главного управления государственной безопасности был назначен Берия, его заместителем — В.Н. Меркулов — один из будущих фигурантов нашего повествования[1006].
В том же сентябре 1938 года было принято постановление ПБ об утверждении в ЦК ВКП(б) ответственных работников. В этом постановлении подробно перечислялись номенклатурные должности, подлежащие обязательному утверждению ЦК. По существу, все сколько-нибудь важные должности в ряде ведущих наркоматов (внутренних дел, обороны, иностранных дел, оборонной промышленности, ВМФ и др.) подлежали утверждению со стороны Сталина. Хотя и прежде высшие номенклатурные должности занимались лицами, которых утверждал по существу лично Сталин. Новое постановление еще более расширяло круг этих должностей, что свидетельствовало о стремлении вождя сосредоточить в своих собственных руках буквально все важнейшие рычаги государственного управления[1007].
Если оценивать значение всех этих мер, то становится очевидным одно — Сталин решил свернуть широкомасштабные репрессии (ни в коем случае не прекращая их полностью!), заменить Ежова другой фигурой, а на отстраненного наркома внутренних дел возложить ответственность за все, как тогда выражались, перегибы в проведении «великой чистки». Нарком Ежов сделал свое дело и он должен (а не может, как Мавр у Шекспира) уйти.
Тот факт, что Сталин поручил Маленкову выступить с докладом на пленуме, явно свидетельствовал о принятом принципиальном решении вождя постепенно подготовить устранение Ежова. Как всегда, спешки он не проявлял, тем более, что здесь был особый случай — устранение и открытое развенчание Ежова могло самым прямым и недвусмысленным образом поставить под вопрос всю «великую чистку». Пойти на такой шаг Сталин, естественно, не мог. Отстранение Ежова не должно было бросить тень на всю репрессивную политику Сталина, и тем более тень на самого вождя. Ежов, естественно, был козлом отпущения, причем таким, смещение которого воспринималось с бурным (но при этом молчаливым) одобрением буквально во всех слоях общества, начиная с членов Политбюро и кончая простыми людьми. Принимая решение о смещении Ежова, вождь, кроме всего, не без оснований рассчитывал на получение дополнительного политического капитала: общественная молва приписывала ему заслугу в этом деле, поскольку именно он распознал сущность и опасность ежовщины и положил ей конец.
Как вспоминал авиаконструктор А. Яковлев, Сталин однажды сказал ему, когда речь зашла об аресте невиновных людей:
— «Да, вот так и бывает. Толковый человек, хорошо работает, ему завидуют, под него подкапываются. А если он к тому же человек смелый, говорит то, что думает, — вызывает недовольство и привлекает к себе внимание подозрительных чекистов, которые сами дела не знают, но охотно пользуются всякими слухами и сплетнями… Ежов мерзавец! Разложившийся человек. Звонишь к нему в наркомат — говорят: уехал в ЦК Звонишь в ЦК — говорят: уехал на работу. Посылаешь к нему на дом — оказывается, лежит на кровати мертвецки пьяный. Многих невинных погубил. Мы его за это расстреляли».
После таких слов создавалось впечатление, что беззакония творятся за спиной Сталина. Но в то же время другие факты вызывали противоположные мысли»[1008].
Конечно, возмущение Сталина тем, что Ежов «многих невинных погубил», было справедливым и полностью оправданным. Столь же обоснованным было и его негодование в отношении запойного алкоголизма, которым страдал железный нарком. Однако жесткая оценка вождем своего ставленника и протеже выглядела, по меньшей мере, запоздалой и явно показной — ведь он и до этого не мог не знать, что творил Ежов, причем в основном по собственным указаниям Сталина. Кое в чем, разумеется, он проявлял и собственную инициативу, чтобы выслужиться перед вождем и продемонстрировать свою безграничную лояльность, что расширяло рамки и масштабы репрессий. Но в целом он с самого начала играл роль послушного орудия в руках Сталина. И историческая вина за тот период, который прочно вошел в советскую историю под названием ежовщины, лежит прежде всего и главным образом на самом Сталине. Ежовщину можно назвать Варфоломеевской ночью, затянувшейся более чем на два года.
Интересно проследить, как проходил сам процесс отстранения Ежова и замены его на посту наркома внутренних дел Берией. На этот счет в распоряжении историков имеется ряд версий, достоверность которых примерно одинаково относительна. Одна из них принадлежит Н.С. Хрущеву. В своих мемуарах он пишет: «Однажды, когда я был в Москве, приехав из Киева, Берию вызвали из Тбилиси. Все собрались у Сталина, Ежов тоже был там. Сталин предложил: «Надо бы подкрепить НКВД, помочь товарищу Ежову, выделить ему заместителя». Он и раньше ставил этот вопрос, при мне спрашивал Ежова: «Кого вы хотите в замы?». Тот отвечал: «Если нужно, то дайте мне Маленкова». Сталин умел сделать в разговоре паузу, вроде бы обдумывая ответ, хотя у него уже давно каждый вопрос был обдуман. Просто он ожидал ответа Ежова. «Да, — говорит, — конечно, Маленков был бы хорош, но Маленкова мы дать не можем. Маленков сидит на кадрах в ЦК, и сейчас же возникнет новый вопрос, кого назначить туда? Не так-то легко подобрать человека, который заведовал бы кадрами, да еще в Центральном Комитете. Много пройдет времени, пока он изучит и узнает кадры». Одним словом, отказал ему. А через какое-то время опять поставил прежний вопрос: «Кого в замы?». На этот раз Ежов никого не назвал. Сталин и говорит: «А как вы посмотрите, если дать вам заместителем Берию?». Ежов резко встрепенулся, но сдержался и отвечает: «Это — хорошая кандидатура. Конечно, товарищ Берия может работать, и не только заместителем. Он может быть и наркомом»[1009].
