Последний крестовый поход (ЛП) - Элари Ксавье

Надежда на обращение

При жизни Людовика письма, отправленные из лагеря армии крестоносцев, не давали никакого обоснования выбранной цели похода. 12 сентября в письме, в котором Филипп III объявил о смерти своего отца несколькими днями ранее, новый король лишь сообщил, что Людовик высадил армию "в порту Туниса, у входа в Африку, которую он хотел, если Господь позволит ему, посвятить христианскому богослужению, как только грязь сарацинских и берберских народов будет изгнана и уничтожена". Что это значит? В какой-то степени, через два или три года после крестового похода, Жоффруа де Болье делает явным намерение, переданное покойным королем его сыну. Людовик, объясняет он, еще до принятия креста обменялся посольствами с королем Туниса. Кроме того, некие доверенные люди, показали Людовику доброе расположение тунисского короля к христианской вере, объявив, что он легко станет христианином, если только сможет воспользоваться подходящим моментом и удержаться на троне, не боясь своего народа. "Ах, если бы я только мог видеть, как это произойдет, если бы я мог быть крестным отцом и защитником такого сына!", — сказал тогда Людовик. За несколько месяцев до своего отъезда, в день Сен-Дени (9 октября) 1269 года, король посетил торжественную мессу, отслуженную в аббатстве в честь покровителя королевства. Церемония, по словам Жоффруа де Болье, ознаменовалась важным событием. В тот день крестили "известного" еврея (к сожалению, имя его не сохранилось) и среди его крестных родителей был сам король и другие великие люди королевства (в Средние века крестных родителей всегда было несколько). За несколько дней до этого посланники халифа прибыли к королевскому двору и присутствовали на церемонии. Очень тронутый, король, как говорят, попросил их доложить своему господину, что он, король Франции, охотно согласится провести всю свою жизнь в сарацинской тюрьме и никогда больше не увидеть солнца, если король Туниса и его народ станут христианами. Жоффруа де Болье добавляет, что желание короля в этом отношении было тем сильнее, что когда-то христианская вера процветала в этом регионе Африки, особенно в Карфагене, во времена святого Августина, и могла процветать снова, а затем распространиться во имя чести и славы Иисуса Христа. Людовик считал — и это всегда повторял его духовник — что если великая армия крестоносцев прибудет в Тунис, то король города воспользуется возможностью обратиться в христианство, чтобы избежать не только собственной смерти, но и гибели всего своего народа.

Мог ли Людовик действительно верить в осуществление плана, который в ретроспективе кажется нам таким неправдоподобным? Это был не первый случай, когда предвзятая идея привела армию или народ к катастрофе. Но Жоффруа де Болье на этом не останавливается. В конце концов, продолжает он, король Туниса все еще мог отказаться от обращения (что он, очевидно, и сделал), но его город было легко взять, как и всю окружающую область, а Тунис был полон золота и серебра и наполнен бесконечным богатством. Взятие Туниса означало бы завладение сокровищами, которые были бы очень полезны для финансирования отвоевания Святой Земли. Наконец, для убедительности Жоффруа добавляет, что король Туниса оказывал султану Египта важную помощь, так что победив его, Людовик таким образом все равно помог бы Святой Земле. В любом случае, поход в Тунис не противоречил обету, данному в 1267 году, который предусматривал проход в Святую Землю, напротив, взятие Туниса должно было подготовить отвоевание Святых мест. Если все сложилось не так, как планировалось, заключил Жоффруа де Болье, следует винить в этом грехи крестоносцев и уповать на волю Божью^[115].

Роль Карла Анжуйского

До недавнего времени историки не слишком доверяли объяснениям — несколько надуманным, надо признать — духовника короля Жоффруа де Болье. На самом деле, предположить, что халиф, придерживавшийся ортодоксальной альмохадской догмы, рассматривал возможность обращения в другую веру, сегодня кажется демонстрацией полного незнания реальности. Более чувствительные к интересам власти, чем к вопросам веры, многие историки подвергали сомнению роль брата Людовика, Карла Анжуйского. Так поступал великий историк Шарль-Виктор Ланглуа и многие его коллеги, возможно, под влиянием колониальной экспансии конца XIX века, когда Французская республика получила в свои руки Тунис и построила собор Людовика на холме Бирса, сердце древнего Карфагена^[116]. Предшественники Карла на сицилийском троне, как мы уже видели, обложили тунисского халифа цензом, смысл которого по-разному воспринимался тем, кто его платил, и тем, кто его получал. Аль-Мустансир прервал выплату, когда Манфред пал. Всегда заботившийся о своих правах, Карл Анжуйский потребовал восстановления выплат, и его посланники с этой целью посещали двор халифа. Разве Карл не убедил бы своего брата силой вырвать то, что его послам не удалось получить от хафсидского правителя путем переговоров?

В действительности Карл Анжуйский не проявил особого рвения к новому крестоносному проекту Людовика. С одной стороны, связь между двумя братьями, между которыми было тринадцать лет разницы, никогда не была такой сильной, как вероятная привязанность, которую Людовик испытывал к двум другим своим братьям, особенно к Роберту д'Артуа, погибшему при Мансуре. Несколько раз Людовику приходилось умерять амбиции Карла, в частности, когда в 1254 году он заставил его отказаться от претензий на графство Эно, которое тот пытался захватить. По словам Гийома де Сен-Патюса, одного из агиографов Людовика, король охотно напоминал своему брату, что во Франции есть только один король, и даже брат короля должен ему подчиняться. Это знаменитое утверждение Людовика о королевской власти очень правдоподобно, тем более что оно подтверждается другими свидетельствами. Так на предложение Папы выдвинуть претендентом на трон императора одного из его братьев, Роберта, Людовик, как говорят, ответил, что тому достаточно быть братом короля Франции^[117].

Историки сходятся во мнении, что в 1265 году Людовик не хотел разрешать Карлу выступать в поход для завоевания Сицилийского королевства, несмотря на настоятельные призывы Папы сделать это. Хотя доказательств этому нет, Людовик, должно быть, думал, как и многие его современники, что сицилийский крестовый поход будет в ущерб крестовому походу в Святую Землю, а тех, кто погибнет на службе Карла Анжуйского, сражаясь с другими христианами, будет не хватать при отвоевании Иерусалима. Однако, приняв решение, Людовик всегда поддерживал брата. Следует отметить, что экспедиция Карла не могла состояться если бы Людовик не согласился одолжить ему крупные суммы денег с весьма неопределенной перспективой возврата. Многие из армии, завоевавшей Сицилийское королевство, были приближенными к Людовика, начиная с его самого близкого советника Пьера ле Шамбеллана и коннетабля Франции Жиля Коричневого, сеньора де Трасинье. В целом, король разрешил баронам и рыцарям покинуть королевство и последовать за Карлом и это решение имело далеко идущие последствия. Более того, экспедиция была крестовым походом, провозглашенным Папой, проповедуемым легатом, финансируемым церковной десятиной и наделенным теми же привилегиями, что и заморская экспедиция. Даже когда, после побед при Беневенто и Тальякоццо, все угрозы были устранены Людовик сохранил это благожелательное отношение к своему брату. В сентябре 1269 года Карл Анжуйский поручил своему советнику Жану де Клари набрать 1.000 рыцарей и воинов во Франции. И даже готовя свой собственный крестовый поход, Людовик не возражал против этого^[118].

Для короля Франции главным оставалось то, что Сицилийское королевство станет удобной перевалочной базой на пути в Святую Землю. В ожидании прибытия армии крестоносцев на острове велись подготовительные работы. Как мы уже видели, король Франции сам отправил мастера Оноре с заданием изготовить осадные и метательные машины, которые понадобятся армии. Контракт, заключенный 29 мая 1269 года на аренду генуэзского корабля, и письмо Людовика своему брату от 23 июля того же года явно указывают на Сиракузы, расположенные на юго-востоке Сицилии, как на место сбора армии. В то время, по крайней мере официально, целью Людовик был Египет или Святая Земля^[119].