Борис Апрелев - На «Варяге». Жизнь после смерти
Русь
Широко ты, Русь,
По лицу земли,
В красе царственной
Развернулася.
У тебя ли нет
Про запас казны,
Для друзей — стола,
Меча — недругу?
У тебя ли нет
Богатырских сил,
Старины святой,
Громких подвигов?
Уж и есть за что,
Русь могучая,
Полюбить тебя,
Назвать матерью.
Стать за честь твою
Против недруга,
За тебя в нужде
Сложить голову.
Гонконг — Сингапур
Вы уже много слышали от меня, мои читатели, о «Варяге», но не пришлось нам еще поговорить о том, откуда берется та сила, которая движет корабль. Между тем для такого крейсера, как «Варяг», требовалось примерно 20 000 лошадиных сил, чтобы дать ему скорость в 23 узла.
Полный запас угля на «Варяге» был равен 1300 тонн. Сжигая этот уголь в топках котлов, крейсер получал те лошадиные силы, которые двигали его машины.
В то время паровые котлы на судах были двух основных типов: огнетрубные и водотрубные.
В котлах первого типа раскаленные газы от сжигаемого угля проходили по дымогарным трубкам. Эти последние, окруженные наполняющей котел водой, нагревали ее до нужной температуры.
В водотрубных котлах вода циркулировала по трубкам, которые находились среди раскаленных газов, под влиянием последних вода в верхней части трубок переходила в пар и скоплялась в так называемом паровом коллекторе.
Для военных судов водотрубные котлы представляли больше удобств, чем огнетрубные. В них можно было получать большее количество пара, и более высокого давления. Поднять пары в водотрубных котлах можно гораздо скорее, чем в огнетрубных, что в боевом отношении чрезвычайно важно. Водотрубные котлы легче, чем огнетрубные, и благодаря расположению водогрейных трубок по секциям, в случае повреждения одной трубки, выводится из строя только одна секция, а не весь котел.
Однако в то время, когда строился «Варяг», техника водотрубных котлов еще не стояла на достаточной высоте. На «Варяге» были установлены водотрубные котлы системы Никлосса первоначального типа, и они являлись слабым местом этого крейсера.
Едва он вступил в строй (спущен в 1899 году), как выяснилось, что он никогда не сможет развить ту скорость, которую дал на мерной миле 24,6 узла.
Когда мы приняли его обратно от японцев (в 1915 году), считалось, что крейсер может развить 20 узлов, но при условии полной чистоты водогрейных трубок и при наличии угля высшего качества.
При пробе машин во Владивостоке перед нашим уходом «Варяг» доводил скорость до 16–ти узлов. Во время похода эскадренный ход был 12 узлов.
7 июля 1916 года, в 12 часов дня «Варяг» и «Чесма» снялись с якоря и, имея головной «Чесму», пошли из Гонконга в Южно–Китайское море.
Берега скрылись из вида Знаменитая метеорологическая обсерватория отцов–иезуитов в Зикавее около Ланхая, называемая у нас в шутку — «тайфунный пугач», давала по радиотелеграфу самые успокоительные сведения.
Страшный в этих морях тайфун нам не грозил.
Море было как зеркало… Тропическое солнце жгло невыносимо.
На «Варяге», до наступления вечера, шли обычные работы и учения. Мне на этом переходе пришлось заняться специально приборами управления артиллерийским огнем. Они у нас были старого типа, системы Гейслера. К требованиям, предъявляемым в то время, они в сущности совершенно не подходили. К тому же у нас не было ни их чертежей, ни описания, ни схемы проводки.
Собрав всех гальванерных унтер–офицеров [104], я начал с ними систематически изучать проводку этих приборов, начиная от трансформаторной станции; решил произвести полную разборку одного комплекта этих приборов, перебрать все распределительные коробки и, наконец, составить схемы и описание всей системы и приборов. Эта работа, по моим представлениям, должна была занять одну неделю, в течение которой мы совершим переход Гонконг — Сингапур.
Выполнив в первый день намеченную часть работы, я распростился с моими гальванерными унтер–офицерами, собравшимися на баке «покалякать» у фитиля, а сам прошел на ют, где с наслаждением растянулся на шезлонге, любуясь красотою спустившейся над нами южной тропической ночи.
Наши северные созвездия уходили от нас, все ниже спускаясь к горизонту. Полярная звезда, как маяк, горящий на милом севере, стояла всего градусов на 20 выше горизонта. А с юга блистающим алмазным хороводом подымались новые для нас созвездия южного неба. Тихо было кругом, как в храме, и лишь глухой стук машин, точно биение огромного сердца, нарушал эту тишину, сливаясь гармонически с нею. В такие минуты действительно казалось, что «Варяг» живое существо, что у него своя, отличная от других кораблей, душа, а мы — офицеры и команда, лишь маленькие клетки в его теле
Мне и моему близкому другу старшему артиллеристу лейтенанту В. Г. Гессе [105] не хотелось в эту ночь спускаться в душные каюты, и мы устроились спать рядышком, тут же на юте, прямо на палубе. Ночью стало холодно; мы плотно завернулись в одеяла и заснули так крепко, что нас едва растолкал утром наш вестовой: «Вставайте, ваше высокоблагородие; сейчас палубу будут скачивать. У нас беда, ваше высокоблагородие, людей обварило». Последние слова заставили нас вскочить немедленна «Что ты врешь! Кого обварило?»
Оказалось, в 6 часов утра лопнула водогрейная трубка в котле № 3.
Вырвавшийся пар, по конструкции котла, должен был бы автоматически захлопнуть дверцы топки. Однако автоматическое приспособление не подействовало, и струя горячего пара с ревом вырвалась из топки, увлекая с собою горящий уголь, и обварила трех кочегаров. Из них кочегара 2–й статьи Ивана Королева — тяжело.
Маленькое бортовое помещение в три иллюминатора, отведенное и приспособленное под лазарет на «Варяге», представляло в это утро тяжелую картину.
Дневальные, выставленные на корму и на нос, предупреждали, чтобы не было шума и громких разговоров, и никого не пропускали, кроме тех, кого непосредственно касалось дело ранения трех кочегаров. В белых халатах судовой врач лейб–медик Востросаблин [106] и фельдшера спокойно накладывали повязки на ужасающего вида ожоги несчастных ошпаренных людей. Если простой ожог пальца вызывает нестерпимую боль, то что же должен испытывать человек, у которого паром обожжены руки, ноги и часть тела? Если более 75 % кожи обожжено, то можно с уверенностью сказать, что выжить такой раненый не сможет.
Так, к сожалению, и было с жизнерадостными молодым и прекрасным матросом Королевым.
Он и его сотоварищи по несчастью были перевязаны, и превратились точно в куколок, завернутых в белую марлю и вату; благодаря принятым мерам их страшные боли немного утихли, и раненные, казалось, начали засыпать.
Однако Иван Королев через некоторое время очнулся, стал мучительно стонать, невыразимо страдая от боли; он звал своих родных и ротного командира, который сидел все время у его изголовья, и, точно ребенок, тянулся к доктору, умоляя как‑нибудь облегчить страдания. Звал он и батюшку, который тоже был в лазарете.
Увы, все принятые меры не спасли беднягу.
Ожоги его тела были слишком ужасны, и в тот же день в 12 часов 30 минут дня он скончался. Перед кончиной боли как будто оставили его, и он слабой рукою осенил себя крестным знамением, непрестанно просил он «ротного» и бывшего около него его близкого друга, кочегара, «отписать» на родину, что, мол, он свою «должность справлял как следует» и что никто не виноват в том, что он так пострадал. Со слезами на глазах вышли из лазарета те, кто был у смертного одра этого молодого матроса. Все на «Варяге» были потрясены его смертью.
Назначенные кочегары вместе с санитарами одели тело бедного Ивана Королева в новые «первосрочные» форменку, брюки и сапоги. Плотники в это время спешно отделывали большой деревянный крест, доски которого были шириною равной ширине плеч покойного.
Страшная жара не позволяла ждать прихода в Сингапур, и пришлось совершить погребение в открытом море.
Лишь только крест был сколочен, тело было положено на него и крепко принайтовлено. Сверху оно было покрыто большим кормовым Андреевским флагом [107], к которому были пришиты фуражка покойного и крест–накрест его штык и ножны к нему. В таком виде тело покойного было вынесено на шканцы, поставлено на возвышении головой к кормовому флагу, и над ним, по очереди, до самого вечера кочегары читали Псалтырь.
В конце каждой крестовины в проделанное отверстие было ввязано по «баластине» — чугунного груза весом по 3 пуда каждая. Эти четыре баластины должны были увлечь в пучину моря тело нашего почившего соратника.
