Борис Апрелев - На «Варяге». Жизнь после смерти
Из моего сомнения меня вывел сам командир «Варяга», высказав уверенность, что мне, как ведающему оперативной частью флотилии, было бы тяжело вернуться, не увидев лично, как дойдет Отряд до Мурмана, и не добившись того, чтобы пережить с ним до конца все его горести и все его надежды.
Это вывело меня из нерешительности, и я ответил, что согласен, но прошу, чтобы на назначение мое на новую должность было бы испрошено согласие морского министра, дабы это не носило характер, что я уклоняюсь от исполнения прежней должности, как только она стала менее боевой и интересной.
Вечером чины штаба, кроме меня, флагманского артиллериста и двух младших флаг–офицеров, уехали в Петроград. Грустно мы простились на вокзале, и я вернулся на «Пересвет».
Через день пришла телеграмма от морского министра с согласием на мое назначение на должность младшего артиллерийского офицера на «Варяг», «временно», как указывалось в телеграмме, «впредь до прибытия Отряда на Мурман».
Этой же телеграммой в распоряжении Адмирала оставлялся еще один младший флаг–офицер по имени Феликс [92].
Старший флаг–офицер послал флаг–капитану вдогонку условную телеграмму, сообщающую все эти новости в таком виде
Флагарт [93] наш вызван в Петроград,
А генерал Петров не рад.
До Дарданелл флагартом он
Идет, Минмором [94] наряжен.
Апрелев, Феликс остаются,
Но с нашим штабом расстаются.
Флагманский артиллерийский офицер лейтенант барон Фитингоф [95] оставался еще на Отряде, чтобы облегчить работу по съемке орудий с «Пересвета».
В телеграмме, вызывающей его, указывалось, что ему срочно надо прибыть на Мурман для установки там орудий на береговых батареях и на уже пришедших противолодочных судах.
Во исполнение этого барон Фитингоф 16 июня вечером со скорым поездом выехал в Петроград.
18 июня 1916 года в 11 часов 30 минут утра я перебрался со своими вещами с «Пересвета» на «Варяг».
Новая обстановка, новое дело. Я сразу почувствовал, как будто упала с души тяжесть. Ответственность моя уменьшилась до размера той должности, которую я теперь принял. Большие планы, большие надежды остались где‑то позади, теперь в голове только забота о патронных и бомбовых погребах, которые находятся в моем ведении, да о противоминной артиллерии, огнем которой, в случае боя, мне надлежит управлять. Нас, артиллеристов на «Варяге», было всего двое, и работы было очень много.
Каюта моя оказалась в нижнем жилом помещении по правому борту. Каюта маленькая, которую так и не успели переделать. Поэтому и шкапик, и умывальник, и койка — все японское. Один маленький иллюминатор и тот так низко над ватерлинией, что на ходу его открывать было нельзя, дай на рейде его можно было держать открытым лишь в тихую погоду.
Зато меня приятно поразил состав кают–компании и команды.
Все вахтенные начальники были из прекрасных офицеров Гвардейского экипажа. Вахтенные офицеры частью тоже из офицеров Гвардейского экипажа, частью прикомандированные к нему.
Команда казалась прямо гигантами после сравнительно малорослых матросов «Чесмы». Громадные люди, с красивыми чистыми лицами, с георгиевскими ленточками на фуражках, с золотой надписью — «Варяг», хорошо одетые, дисциплинированные, производили отличное впечатление. В кают–компании на переборке был помещен большой портрет Августейшего Шефа Гвардейского Экипажа Е.И.В. Вдовствующей Государыни Императрицы Марии Федоровны. На корабле уже был сформирован прекрасный хор песенников и балалаечников, причем в число песенников вошло несколько юнг [96], которые своими еще детскими звонкими голосами очень украшали этот хор.
Только что я успел разложиться в своей каютке и наскоро осмотреть корабль, как наверху раздалась команда: «унтер–офицеры к люкам. Все наверх, с якоря сниматься».
Топот ног и трели дудок показали, что пора выходить на свое место наверх.
Обычная картина съемки с якоря. Команды: «пошел шпиль», «караул наверх». Наконец, последняя связь с родной землей порвана — «стал якорь» и затем: «чист якорь».
«Чесма» держит шары на «малый ход», «Варяг» ложится ей в кильватер. «Шары долой» [97]; оба корабля направляются к выходу из Золотого Рога…
В отличие от обыкновенных выходов в море, команда на палубе молча без приказаний обнажает головы, люди крестятся, смотря на виднеющиеся в городе купола церквей и на горящие на них золоченые кресты.
Прощай, Россия! Увидим ли мы тебя, и когда? Это было 18 июня старого стиля 1916 года в 2 часа дня.
«Чесма» прибавила ход. Крики «ура» толпы, провожающей нас и чернеющей на берегу, уже не слышны. Мы проходим Русский остров. Вот виден бедный «Пересвет». Адмирал ложится на курс, ведущий, возможно, ближе к нему. На палубе «Пересвета» офицеры и команда поставлены во фронт. С «Чесмы» слышны звуки марша, который играет духовой оркестр. У нас на «Варяге» оркестра нет, и наша команда готовится проститься с «Пересветом» криками «ура». С «Чесмы» слабо доносится голос адмирала, крикнувшего в мегафон: «До скорого свидания, молодцы. Бог на помощь!» — и по морю прокатился дружный ответ команды «Пересвета»: — «Покорно благодарим, Ваше Превосходительство», «Счастливо
оставаться, Ваше Превосходительство». Затем громовое «ура», слившееся с криками «ура» с «Варяга» и «Чесмы».
Какая странная русская душа. Всего только несколько месяцев, что Отряд был вместе. Люди еще совсем не привыкли друг к Другу, но, смотря на команду «Варяга», я заметил, как при проходе мимо «Пересвета» у многих на глазах были слезы; многие быстро, точно стыдясь, крестили его. Казалось, будто люди предчувствовали трагическую судьбу этого корабля [98]. Видно было, как им тяжело покидать соплавателя в тяжелую минуту. Те же чувства охватили и офицеров, которые, как более выдержанные, только хмуро молчали, смотря печальными глазами на остающийся за кормою «Пересвет», около которого копошились буксирные пароходы, стояли шаланды и работали водолазы.
Крики «ура» с «Пересвета» замолкли. Мы уже отошли далеко; вот и открытый океан. Тихая зыбь катится нам навстречу. Точно синяя скатерть развернулась перед кораблями. На «Чесме» взвился сигнал: «Адмирал показывает курс», и затем: «Эскадренный ход 12 узлов». Мы идем на середину Корейского пролива.
Жизнь на «Варяге» вступила в обычную колею. По части артиллерийской мы сразу начали приводить все в боевое состояние. Старший артиллерийский офицер все время занимается с артиллерийскими унтер–офицерами и комендорами–наводчиками управлением огнем и наводкой орудий на великолепном новейшем приборе системы профессора Крылова, присланном нам из Петрограда [99].
Плутонговые командиры все свободное время в кают- компании упражняются в управлении огнем на приборе лейтенанта Длусского — тоже одно из гениальнейших русских изобретений.
На мою долю выпали бомбовые и патронные погреба, подача и приборы управления артиллерийским огнем
Самым ответственным делом в условиях тропического плавания были, конечно, погреба, и поэтому я все первые дни похода употребил на то, чтобы разобраться в них, изучить их в совершенстве и обучить всему, что требуется, «хозяев погребов» [100].
Японское море прошли почти при полном штиле. Становилось все более и более жарко. Офицеры и команда во всем белом, у офицеров на головах тропические каски.
Вот и Корейский пролив. Мы идем восточным каналом и приближаемся к тому месту, где 14 мая 1905 года произошел Цусимский бой. Здесь геройски погибли броненосцы: «Князь Суворов», «Ослябя», «Император Александр III», «Бородино», «Наварин» и другие суда 2–й Тихоокеанской Эскадры. Подходя к месту боя, «Варяг» и «Чесма» подымают молитвенные флаги [101]. Начинается панихида; у нас на «Варяге» богослужение состоялось на юте.
Роскошный солнечный день. Спокойное синее море. Плотной группой стоят офицеры. Тесными рядами окружает аналой вся свободная от службы команда — несколько сот человек. Все с обнаженными головами. В черной фелони служит наш судовой батюшка иеромонах отец Антоний [102]. Среди полной тишины раздается его голос «Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков»… и по всей палубе минорным напевом несется ответ нашего прекрасного хора: «Аминь». В самую душу проникают божественные слова Ектении: «О приснопамятных рабех Божиих, вождях и воинах во брани, на месте сем за Веру, Царя и Отечество живот свой положивших и в море погибших. Покоя, тишины, блаженные памяти их Господу помолимся»… Сотни людей осеняют себя крестным знамением, и скорбно звучит над «Варягом»… «Господи помилуй»… Ему, нашему кораблю, уже знакомы давно эти печальные звуки, эта грусть по убитым и погибшим соратникам. Он сам в Русско–японскую войну, недалеко от тех мест, где мы проходим сейчас, испытал жестокий кровавый бой и сам был на дне морском.
