Константин Гордиенко - Чужую ниву жала (Буймир - 1)
- Если на магарыч потратишься, Пугач поставит тебя на выгодную работу, - отвечал Грицко Хрин.
Павло, вспомнив отцовские соображения, усмехнулся: неминуемо приходится угощать приказчика и каждого начальника, тогда еще можно жить...
Стали советоваться, что делать с пашней. Павло-то знает. С малых лет в погонщиках ходил он около плугов, по всяким грунтам шагал. Чтоб он не знал, что делать с пашней? Панского поля ему не жаль - скотину жалеет. И самому тяжко.
Приказчик, осмотрев поле, остался недоволен, поругал за плохую работу. Разве так рыхлят под свеклу? Поковеркали грунт, испаскудили поле, понаворачивали груды - впервой им, что ли, землю обрабатывать? Не засчитает он им этого дня. Эконом посмотрит - на всю округу срам! Тут Павло подал приказчику мысль пустить вперед грудорезы, чтобы они разрезали дерн, потому что иначе не будет прока. Пугач сразу понял - парень, видно, толковый, понимает в пахоте, и сказал, что он сам об этом же подумывал.
Грицко Хрин потешался над приказчиком. Вот так всегда - Пугач где-нибудь услышит какую мысль, соберет людские разговоры, перескажет эконому, будто бы от себя: "По-моему, так бы", - хочет выйти в старшие приказчики, выслуживается перед Чернухой.
Теперь острые, круглые тарелки резали пашню, а следом рала уже не буравили грунт, не переваливали, не волочили дерн, а раздробляли, пушили сбитую под снегом волглую землю. Затем обыкновенные бороны волочили, прикрывали влагу.
И люди теперь не надрывались и скотину не изнуряли. Работа наладилась, немало перевернули пашни, приказчик остался доволен. Заработчики попросили его - далеко им до дому, - чтоб позволил переночевать в хлеву вместе с сезонниками. Хоть места мало, теснота, однако приказчик позволил - им можно, пахоты еще будет немало...
Сколько внимания к ним проявил сегодня приказчик! Хлевы на жердях, без стен, старая кровля нависла до самой земли, толстым слоем настлана солома. Сюда вечером набилось полно сезонников. Труха полуистлевшей соломы разъедала легкие, густой дух пота, земли спирал грудь. Люди стали укладываться, легли в два ряда ноги к ногам, как селедки, никак не повернуться, ни раздеться, ни разуться. Когда улеглись, стали разговаривать - мало ли о чем: кто беспокоится сердцем за дивчину, у кого живот болит. Заморенные, слабые, сразу уснули, захрапели. Соседи Павла, строковые, парни из Бобрика, все не могли забыть панские харчи.
- Хлеб как глина, наелся, так на живот и не ложись, колет, вертелся, жалуясь, молодой сезонник Гнат Стриба. - Кулеш даже потрескался, с вечера варили, целый день нудит, печет в груди.
- Это первые дни так, дальше свыкнешься, - не то насмешливо, не то сочувственно отвечал парню Грицко Хрин.
Сезонники ругали приказчика, обзывали скверными словами - изнуряет людей, шкура, уменьшает часы... На что Грицко Хрин снова замечал:
- Ругайте, не бойтесь, все равно не услышит...
Люди, которые встречались только на заработках, да и то в темноте, по голосу узнавали друг друга, свыкались, становились приятелями. Молодой сезонник Гнат Стриба мечтал вслух: пожаловаться бы пану или эконому на приказчика - может, заступятся... Возникла мысль: кто найдется такой храбрый, кто сумеет подступиться к эконому, пану? Павло все время только прислушивался к этим разговорам, а сейчас подал голос. За то и ценит эконом Пугача, что тот тянет жилы из нашего брата, умеет силы вымотать. Хочет выслужиться. А перед кем, как не перед экономом, паном? Хочет быть незаменимым. Он с планами знаком, мол, умеет расставить силу, с работами управляется. Он с экономом по пашне лазит, водит его, показывает всходы овес, ячмень. "Люди еще сеют, а у нас зеленеет!" Кто ж его на нас и натравливает, как не экономия? За что ему осенью награда, похвала, благодарность? Незаменимый человек для пана, Харитоненко за границу ездит, живет в роскоши, только рукой поведет - все для него сделают верные слуги, экономы, приказчики...
Суровым словом посеял парень сомнения в душе землеробов, которые надумали искать правды у эконома и пана. Как разумно разговаривает видно, с головой...
- За лето семь раз переженится Пугач, - снова жаловался молодой голос в темноте.
- А ты девчат попридержи! - не стерпел Грицко Хрин, насмешливо отвечая на докучливый голос, который мешал спать.
Некоторое время никто не отзывался на мысли Павла - из нужды девушка угождает приказчику, покоряется, чтобы не потерять заработка.
Парни тихонько сговаривались толкнуть ночью Пугача с плотины в воду, чтобы поплавал.
Павло уснул с мыслью о двух ясенях, которые с края села росли у дороги.
18
Люто палило солнце, раскаляло, пересушивало землю. Скручивался и обгорал лист, засыхали огороды. Смуглые, словно закопченные, хлеборобы, изнывая от жары, сбивались в тень под зачахшее дерево. Заплетенные паутиной листья слиплись, ненасытная гусеница объела сады, осталось четверть ягоды, пообгорели цвет, завязь. Люди смотрели на ясное небо, высматривали дождь. Давно не было такой весны.
- У меня уже кадушка в погребе рассыпалась, - жаловалась соседкам Татьяна Скиба.
- Возы под навесом порассохлись, бренчат, ехать нельзя, - сокрушался Иван Чумак.
- Разгневался на людей бог и ключи от дождя закинул, - прорицала старенькая бабуся. - Тыква в этом году уродила, в а одной плети до десяти тыкв - это не к добру.
- Месяц опрокинулся, будет дождь, - трезво сказал, посеяв в сердцах людей надежду, сухонький дед Ивко.
- Смотри, кум, на Псел - рыба плещется, - отозвался старенький Савка.
- Играет брюхом кверху, - подтвердил опытный рыбак Ивко. - Перед дождем наплещется, а потом, заляжет, как свинья. Вон и ряска плавает к дождю.
Увидев толпу, со всей улицы стекались сюда люди, перед невзгодами лихолетья забывали соседские распри, робко приближались, прислушивались к речам. Дед Ивко - народный календарь, от зоркого ока его ничто не скроется.
- На Юрия было пасмурно, должны быть дожди...
Иван Чумак объявил тут приятную новость, что он с Остапом Герасимовичем и с другими прихожанами вчера ходили к батюшке, имели разговор с отцом Онуфрием, просили освятить хлеба. Завтра после богослужения пойдут на поля, - порадовал он соседей. Все с вниманием прислушивались к его словам. С важными людьми знается Иван Чумак, приятельствует, тоже печется об общественном благе. И уж деда Ивка теперь мало кто слушал, когда он объявил, что пересохли бочаги.
Прозрачная, легонькая тучка, как дымок, как клубочек, реяла на востоке. Все взгляды с надеждой тянулись к ней, следили, как разматывалось белое полотнище, отделялось, плыло над полями, лесами, протянулось над рекой. Туманилось небо, затягивалось новыми пепельными тучками, что уже застлали окоем, бросили тень на долину, разбухали, разрастались, нависали над землей, тяжелые, отрадные...
Сколько переживаний, волнений испытали в эти минуты человеческие сердца, трудно рассказать. Затаив дух, следили люди, как находили долгожданные тучи. Боялись слово проронить. Густой, душный ветер поднялся над долиной, затем повеяло прохладой, дети, почуяв свежий ветерок, завизжали, запрыгали. Все село, казалось, повыходило из хат, толпилось на улице, с мольбой смотрело на небо, тревожилось: не обойдет ли долгожданная туча Буймир?
Захар наставил чуткое ухо и уловил - гремит...
Вдалеке глухо пророкотало - это уже все услышали. Прояснились лица.
- Гремит...
- Куда он идет?
- Идет за ветром.
- Минует...
- Наш дождь с другой стороны.
Со взгорья видно далеко. Над Пслом, перед Буймиром раскинулись широкие просторы лесов, полей и лугов. Докуда хватает глаз, буйно колышутся под ветром ярко-зеленые густые хлеба на землях Харитоненки, вовремя посеянные по свекольному полю. Крестьянские полоски завяли, позасыхали; покрытые реденькими всходами, узенькие, они просят дождя, может, тогда отойдут.
Острые, пытливые взгляды пронизывали глухие громады туч, словно старались проникнуть в неведомую злую или добрую волю, которую можно умилостивить молитвами, упросить.
- Над Сумами и Лебедином идет дождь.
- Минует Буймир...
- Крылом зацепит.
- Собака траву щиплет.
- Ветер может повернуть.
- До Ильи дождь идет против ветра, а после Ильи - за ветром.
- Псел почернел, вода похолодала...
Говорили вполголоса, словно боялись рассердить, вспугнуть тучу, непонятную и привередливую, чтоб не обошла Буймир стороной. Туча густела, распласталась на все небо, расправила над Пслом крыло. По черному небу ручьями спадали пепельные полосы, тяжелые, угрожающие. Кое-где посыпался град, выбьет поле... Молния прорезала черную тучу, ослепила глаза, беспрестанный грохот, то стихая, то нарастая, глушил головы. Набежал ветер, пригнул дерево, заломил солому на хате, застлал свет пылью.
Татьяна Скиба, а за ней Чумакова Лукия со страхом метнулись к хатам, вынесли рогачи, кочерги, положили накрест против своих дворов, чтобы, сохрани боже, град не побил поля, огороды и, случаем, не осиротил людей. Вся улица была застлана крестами. Туча надвигалась, расползалась, большие холодные капли застучали по земле, взбивая пыль. Сухая земля от жары заскорузла, задубела, перемучилась и теперь жадно вбирала, пила животворную влагу, распаривалась...
