Войтех Замаровский - Их величества пирамиды
Из Дендеры Шампольон направился в Луксор, тогда не слишком приглядный городишко, возникший на развалинах древних Фив. Посетил на набережной храм Рамсеса и Аменхотепа, перед которым тогда еще стояли два обелиска (позже, в 1836 году, один из них был увезен в Париж, где по сей день украшает площадь Согласия), и большой храм бога Амона в Карнаке, причем определил отдельные этапы его длительного строительства, посетил гробницы в Долине царей и развалины храма Хатшепсут. «Все, что я видел в Фивах, приводило меня в восторг, все эти постройки на левом берегу, хотя они бледнеют в сравнении с гигантскими каменными чудесами, окружавшими меня на правом… Порой кажется, что древние египтяне мыслили масштабами людей ростом в сто футов!» Затем, осматривая все вокруг тем же восторженным и одновременно критическим взглядом ученого, он продолжил со своими коллегами путь на юг, к Нильским порогам, к Элефантине и Асуану, к храму Исиды (на острове Филе, или Пилак), прелестный Траянов павильон которого был для Шампольона «на самом деле всего лишь римским». И всюду он копировал надписи, тут же их переводил и истолковывал, сравнивал архитектурные стили и устанавливал различия между ними, определял, к какой эпохе относятся те или иные находки. Он делал открытие за открытием и продвигался вперед одновременно на всех фронтах, притом в составе экспедиции у него был лишь один помощник — его итальянский последователь и друг Ипполито Розеллини из Пизы. «Могу со всей ответственностью заявить, — писал Шампольон на рождество 1829 года, — что наши знания о Древнем Египте, особенно о его религии и искусстве, значительно обогатятся, как только будут опубликованы результаты моей экспедиции».
Полтора года провел Шампольон в Египте. Прошел его из края в край, в арабском одеянии, с бритой головой и в большом тюрбане, в мягких желтых сапожках; для остальных членов экспедиции это был лишь костюм, для него — мимикрия, давшая ему возможность полностью слиться с народом Египта. Благородные беи и простые феллахи называли его «Мой брат!», что для приверженцев пророка вовсе не пустая фраза. В любой самой жалкой деревушке знали о нем, знали, что он «вернул речь мертвым камням». Однако в своей лихорадочной деятельности он допустил непоправимую ошибку: совсем забыл о себе. «Он превратил ночи в дни», — как сказал о царе Менкаура Геродот. Только Шампольон тратил время не на пиры, а на работу. Изнурял себя, не раз получал солнечный удар, дважды его без сознания выносили из подземных гробниц, но, едва придя в себя, он снова туда возвращался. При таких нагрузках даже целебный египетский климат не мог вылечить его от туберкулеза. Когда в декабре 1829 года он вернулся домой, дни его были сочтены. Он успел обработать результаты экспедиции, но опубликовал их уже Розеллини.
Для только что родившейся науки египтологии экспедиция Шампольона имела основополагающее значение; кроме того, она послужила примером для подражания. Прусский король Фридрих Вильгельм IV, который, как и его предшественники, во всем руководствовался парижской модой, а в лучшие минуты изображал из себя мецената, с «благоволением и интересом» принял предложение Александра фон Гумбольдта, знаменитого путешественника и естествоиспытателя, тоже организовать экспедицию в Египет. Король обещал ее участникам «отеческое и монаршее благоволение, в том числе и необходимую финансовую поддержку», и словно в доказательство того, что «никогда ни в чем не умел добиться серьезных успехов, кроме как в искусстве выставить себя на посмешище», выдвинул условие: экспедиция должна укрепить на Великой пирамиде написанную иероглифами табличку с его именем и всеми его титулами. Гумбольдт, приняв во внимание обещанную сумму в размере 30 000 талеров, разумеется, принял его условие и тут же предложил поставить во главе экспедиции Рихарда Лепсиуса.
«Это сын одного из ваших чиновников, надворного советника, — ответил Гумбольдт на вопрос короля, кто это такой. — Исключительный человек. Учился в университетах Лейпцига, Гёттингена. Берлина. Историк, знаток древних языков, археолог. В Париже занимался у учи геля Шампольона Сильвестра де Саси, в Турине — у коллеги Шампольона Розеллини для господина Летрона подготовил материалы для книги по истории Египта». Это была исчерпывающая информация, лишь одного в ней недоставало: этот человек родился в 1810 году, т. е. ему было тридцать лет, и он мог показаться королю неоперившимся юнцом. На случай, если бы король спросил его об этом у Гумбольдта был готов ответ: он но только подающий большие надежды ученый, но и способный организатор, а главное — приверженец новшества, известного, правда, еще древним грекам и майя, но которое может иметь значение для повышения боевых качеств солдат его величества. Дело в том, что он занимается спортом, как называют это англичане, особенно плаванием, коньками и альпинизмом. А если бы и этого было недостаточно, у Гумбольдта на руках был последний козырь: Лепсиус вдобавок хороший шахматист и пианист. Учитывая личные пристрастия короля, это могло стать решающим аргументом. Но дальнейших вопросов не последовало, и Лепсиус получил назначение. А в придачу к нему обещание короля, что он прикажет изготовить красивые вазы для Мухаммеда-Али и напишет ему личное послание.
После двухлетней подготовки Лепсиус пустился в путь и 18 сентября 1842 года оказался в Александрии. Его экспедиция состояла из восьми человек, которых он выбирал так, как делается в подобных случаях: эксперт по вопросам архитектуры Эрбкам был его двоюродным братом, остальные члены — друзьями молодости. В отличие от Шампольоиа он не взял с собой повара, зато взял духовного пастыря, тоже старого приятеля. Для экспедиции были характерны строгость и дисциплина, с местными жителями члены экспедиции держались корректно, но без излишнего панибратства, вместо тюрбанов и галабий носили одежду европейского покроя и цилиндры. Вазы и послание короля сотворили чудо: Мухаммед-Али, которого игнорировали все европейские монархи (по крайней мере с марта 1811 года, когда он позвал 480 мамелюкских беев на пир по случаю примирения и тут же приказал своим телохранителям перебить их всех на месте) был настолько польщен таким вниманием, что подписал фирман, дававший Лепсиусу «неограниченное право на любые раскопки и исследования, где только он пожелает». Да еще предложил ему воинский эскорт, а затем выдал ему фирман — «генеральное разрешение на вывоз всех добытых древностей и вообще любых предметов», даровав этот фирман «своему другу и родственнику королю Фридриху Вильгельму IV из Пруссии».
Лепсиус наилучшим образом воспользовался своими привилегиями и полученными деньгами. Он пробыл в Египте более трех лет (до декабря 1845 года) и добрался до самой Нубии. Под воинской охраной он работал спокойно, без всяких эксцессов, измерял, наносил на карту, составлял документацию, перерисовывал, вел подробный дневник раскопок, во всем действовал методично, с вошедшей в пословицы немецкой пунктуальностью. Интересно отметить, что на все полевые работы, включая жалованье рабочих и оплату транспортных средств, ушло 36 400 талеров (примерно 100 000 позднейших марок), тогда как на публикацию результатов экспедиции потребовалось 80 000 талеров. Трофеи были исключительными как по количеству материальных находок, так и по количеству полученных научных сведений. Привезенные Лепсиусом древние предметы, многие из которых он спас от известковой печи, легли в основу великолепной египетской коллекции Государственного музея в Берлине, эти экспонаты и поныне остаются гордостью музея. С приобретенными сведениями он ознакомил мир в сотнях научных работ, и особенно в двенадцатитомных «Памятниках Египта и Эфиопии» (1849–1859), которые по праву были названы «внучатыми отпрысками» «Описания Египта». Лепсиус разрешил ряд вопросов египетской филологии, мифологии, истории искусства, но наибольший вклад он внес в установление египетской исторической хронологии. И хотя в исходной ее дате, как мы теперь знаем, ошибся на тысячу лет (а Шампольон на две тысячи), все же внес порядок и ясность там, где другие видели лишь хаос имен без указания дат. Из отдельных эскизов о жизни Древнего Египта он создал картину его истории, разделив ее (по Манефону) на три эпохи — Древнее, Среднее и Новое царства. Этого деления мы придерживаемся по сей день. Лепсиус больше, чем кто бы то ни было до него, преуспел в отгадывании загадок, связанных с пирамидами. Он определил имена ряда их обладателей и время правления каждого, выяснил, что пирамиды строились в эпоху Древнего и Среднего царств, в Новом уже не строились. В период своего полугодичного пребывания на месте прежнего Мемфиса, или Меннефера, он изучил поля пирамид от Абу-Роаша до Лишта и Иллахуна, описал 64 пирамиды, 30 из них открыл сам. Правда, дальнейшие исследования на протяжении последующих ста лет, показали, что ряд объектов, которые он принимал за пирамиды, были постройками другого типа и, наоборот, в иных полуразрушенных постройках он не распознал пирамид, однако это отнюдь не принижает его заслуг. Прочесал он, разумеется, и окрестности Гизе, а на Великой пирамиде укрепил табличку с именем и титулами своего монарха, добавив к иероглифам прусскую орлицу и железный крест. Впрочем, на этой исхоженной земле он задержался ненадолго, а занялся обследованием менее изученных пирамид в Абусире, Медуме и Саккара. Лепсиус был первым, кто наметил этапы эволюции пирамиды: от древнейшей формы царской гробницы с плоской крышей к гробнице со ступенчатой надстройкой и гробнице в виде правильной пирамиды. Он создал также интересную теорию «постепенного роста» пирамиды, по которой ее величина зависела от длительности правления того или иного фараона. И хотя сейчас паука отказалась от этой теории, в то время это был шаг вперед, потрясший устаревшие представления, что заслуживает положительной оценки.
