Войтех Замаровский - Их величества пирамиды
Это был фантастический успех. Теперь, в эпоху электронных классификаторов и счетных машин, нам трудно оценить его в полной мере. Даже фундаментальная научная подготовка не позволила Шампольону подойти к решению проблемы прямым путем: ему пришлось преодолевать множество чужих и собственных заблуждений. Прежде всего он исчерпал и отверг Гораполлона II все опыты расшифровки, основанные на его концепции. Оставался один путь: признать, что среди иероглифов могли быть и знаки, передающие звуки. Это и сделал Шампольон. Уже в 1810 году (еще до Юнга) он высказал мнение, что такими фонетическими знаками могли писать чужеземные имена. А в 1813 году Шампольон предположил, что для передачи суффиксов и префиксов египетского языка тоже использовались алфавитные знаки, и даже указал на один такой знак-букву…
Но затем Шампольон отказался от этих правильных предположений, так как к мысли о существовании звуковых иероглифов он пришел почти интуитивно и считал, что они играют незначительную роль. И он снова возвращается к тому, что иероглифы — это не звуковые, а только смысловые знаки.
Однако в 1820 году Шампольоп правильно определяет последовательность видов письма (иероглифика — иератика — демотика), и снова встает вопрос об иероглифах. К этому времени было уже точно установлено, что в самом позднем виде письма — демотике — имеются знаки-буквы. И вот на этой твердой научной основе Шампольон второй раз приходит к мысли, что звуковые знаки следует искать и среди самого раннего вида письма — иероглифики. Чтобы доказать это, он исследует на Розеттском камне царское имя «Птолемей» и выделяет в нем 7 иероглифов-букв. Изучая копию иероглифической надписи на обелиске из храма Исиды (остров Филе), он находит имя Клеопатры. В результате его анализа Шампольон определил звуковое значение еще пяти иероглифов, а после прочтения имен других греко-македонских и римских правителей Египта увеличил иероглифический алфавит до девятнадцати знаков.
Однако вполне возможно, что такими иероглифами-буквами передавали лишь имена поздних чужеземных правителей Египта, а настоящие египетские слова писались незвуковым способом!..
Снова начинаются поиски среди надписей и папирусов в надежде найти доказательства более древнего применения египетского алфавита. По счастливому стечению обстоятельств Шампольон получал зарисовки, сделанные в Египте его другом архитектором Гюйо.
14 сентября 1822 года на одной копни иероглифической надписи из скального храма в Абу-Симбеле, в Нубии, Шампольон заметил картуш с четырьмя иероглифами. Первый знак (солнечный диск) символически изображал бога Солнца, по-коптски читался «ре». Два одинаковых последних — уже известные алфавитные знаки «с». Второй иероглиф мог означать «м». Следовательно, все имя в целом читалось «Ремсс», или «Рамсес», т. е. имя могущественного фараона XIX династии, по Манефону.
Не веря своим глазам, Шампольон схватил другую таблицу с картушем, в котором было заключено три иероглифа. Первый из них (священная птица ибис) символически изображал бога луны Тховта. Два других были уже известные звуковые знаки для «м» и «с». Так было написано имя еще более древнего царя XVIII династии — великого завоевателя Тутмоса.
Шампольон добился своего. Он доказал, что наряду с символическими знаками уже в глубокой древности египтяне употребляли алфавитные иероглифические знаки, и впервые без помощи греческого текста прочитал два древнеегипетских слова. Осознав случившееся, он от счастья потерял сознание. «Я добился своего!» — только и успел воскликнуть он.
Оправившись от потрясения, Шампольон написал «Письмо господину Дасье об алфавите фонетических иероглифов». Бон Жозеф Дасье, филолог и друг Шампольона, секретарь Академии надписей и изящной словесности, незамедлительно передал письмо в Академию. 27 сентября 1822 года Шампольон предстал перед членами Академии с изложением и доказательством правильности своей расшифровки.
В этом «Письме» он рассказал о методе своего исследования и сделал заключение, что у египтян была полуалфавитная система письма, так как они, подобно некоторым другим народам Востока, не выписывали гласных. Шампольон даже высказал предположение, что европейское алфавитное письмо произошло от древнеегипетского.
В 1824 году великий ученый опубликовал свою основную работу об иероглифах — «Очерк иероглифической системы древних египтян». Лишь в 1828 году Шампольону посчастливилось собственными глазами увидеть каменные чудеса на Ниле. Однако до издания своих трудов — «Египетской грамматики» (1836) и «Египетского словаря в иероглифическом написании» (1841) ученый не дожил Обессиленный, без средств на существование и лечение, он умер 4 марта 1832 года от апоплексического удара. Сделал он меньше, чем хотел, но больше, чем кто бы то ни было другой из египтологов до него.
Имя Шампольона стало бессмертным. И поныне каждый египтолог в своей работе опирается на фундамент, заложенный этим ученым.
Шампольон был первым человеком, который появился в Египте со знанием языка древних египтян. Все остальные до него, начиная с арабских завоевателей и кончая учеными из Египетской комиссии, стояли перед надписями на храмах, статуях и обелисках, будучи не в состоянии прочесть их. Только Шампольон мог сделать это, мог перевести их, а благодаря своему знанию истории Древнего Египта еще и истолковать.
В Египет Шампольон прибыл в июле 1828 года во главе научной экспедиции, организованной французским правительством, которое предоставило в распоряжение ученых два корабля — «Исида» и «Хатор». Корабли пришвартовались в Александрии. «Я поцеловал Египетскую землю, — писал Шампольон, — впервые ступив на нее после многолетнего нетерпеливого ожидания». Затем он отправился в Рашид и отыскал место, где был найден Розеттский камень, чтобы «поблагодарить египетских жрецов» за благодарственную надпись 196 года до н. э., которая сыграла «исключительно важную роль в расшифровке иероглифов». Против течения Нила, частично под парусами, а «при безветрии влекомый канатами феллахов, как во времена фараонов», добрался он до Каира и бросил якоря своих кораблей в узком рукаве реки между островом Гезира и Гизе. Он спешил к пирамидам. Вот такими Шампольон и представлял их себе, такими их рисовали и карандашом и в рассказах Денон и Жомар. «Контраст между величиной постройки и простотой формы, между колоссальностью материала и слабостью человека, руками которого возведены эти гигантские творения, не поддается описанию. При мысли об их возрасте можно вслед за поэтом сказать (речь идет о словах Лсконт и Лиля, относящихся к значительно более молодым постройкам в Риме): „Их неистребимая масса утомила время“». В Саккара, которую Шампольон посетил во время осмотра развалин Мемфиса, ему посчастливилось сделать значительное открытие. Его сотрудник Лот выкопал возле полуразвалившейся пирамиды камень с иероглифической надписью. Шампольон прочел на нем царское имя и отождествил его с именем последнего владыки V династии, Онноса, которое Было известно ему из сочинения Манефона. Прошло полстолетия прежде чем подтвердилась правильность его догадки. Пирамида действительно принадлежала этому правителю, имя которого мы ныне читаем как «Унис».
Впрочем, подробно Шампольон пирамидами не занимался: ведь в Египте было еще столько других древних построек, овеянных легендами! А главное — построек, покрытых надписями, больше всего манивших его… После постигшего его разочарования в Мемфисе, от прославленных храмов и дворцов которого осталось лишь несколько развалившихся стен (десятиметровая статуя Рамсеса II, ныне содержащаяся в специальном павильоне, в то время была наполовину засыпана, а известный алебастровый сфинкс еще скрывался под землей), Шампольон со своими коллегами отплыл на юг. В Эль-Амарне среди развалин (как оказалось впоследствии, города Ахетатона) Шампольон обнаружил остатки храма (Египетская комиссия ошибочно считала их остатками городского склада). В Дендере он наконец увидел первый сохранившийся египетский храм. Шампольон добрался до него ночью: «Даже не буду пытаться описать глубокое впечатление, которое произвел на нас этот большой храм, и в особенности его портик. Конечно, мы могли бы привести его размеры, но описать его так, чтобы у читающего сложилось правильное представление о нем, попросту невозможно… Мы пробыли там два часа, находясь в большом возбуждении, обошли залы, и при бледном свете месяца я пытался прочесть надписи на внешней стене». Однако после подробного изучения храма возбуждение улеглось и взял верх ученый: «Хотя эта постройка и является великолепным произведением архитектуры, но скульптурные ее украшения выдают самый дурной вкус. Да простит меня прославленная Комиссия, но дендерские рельефы отвратительны, иначе и быть не может, ведь они относятся к эпохе упадка (к периоду поздних Птолемеев и римлян). В ту пору скульптура уже деградировала, но архитектурное искусство, менее подверженное переменам, сохранило свое благородство, достойное египетских богов и восхищения всех столетий».
