От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав
Высказавшись за продолжение сотрудничества во имя всеобщего мира, Молотов заметил в то же время, что «будет у нас и атомная энергия, и многое другое» и закончил утверждением:
– У нас нет более важной задачи, чем задача закрепить нашу победу, которой мы добились в непреклонной борьбе и которая открыла путь к новому великому подъему нашей страны и к дальнейшему повышению жизненного уровня нашего народа. Мы не можем забыть обо всем этом и должны требовать от стран, развязавших войну, хотя бы частичного возмещения причиненного ущерба. Нельзя оспорить справедливость этого желания советского народа. Не следует и проходить мимо того, что решения Берлинской конференции трех держав о репарациях с Германии еще не получили удовлетворительного движения вперед. Однако среди нас нет сторонников политики мести в отношении побежденных народов… Не обиды за прошлое должны руководить нами, а интересы охраны мира и безопасности народов в послевоенный период.
Так совпало, что 8 ноября в палате общин выступал Черчилль. Речь была посвящена только что прозвучавшей внешнеполитической программе Трумэна, но британский премьер упомянул и Советский Союз. Он выразил «чувство глубокой благодарности, которой мы обязаны благородному русскому народу» и «величайшее восхищение» по отношению к Сталину – «этому подлинно великому человеку, отцу своей страны, правившему судьбой своей страны во времена мира и победоносному защитнику во время войны». Никогда публичные слова Черчилля так не контрастировали с тем, что он реально думал и конфиденциально писал. На следующий день сообщение ТАСС с изложением основных положений речи напечатала «Правда».
Сталин 10 ноября из Сочи шлет гневную шифровку «Молотову и другим членам четверки» – Берии, Маленкову и Микояну: «Первое. Считаю ошибкой опубликование речи Черчилля с восхвалением России и Сталина. Восхваление это нужно Черчиллю, чтобы успокоить свою нечистую совесть и замаскировать свое враждебное отношение к СССР, в частности, замаскировать тот факт, что Черчилль и его ученики из партии лейбористов являются организаторами англо-американо-французского блока против СССР. Опубликованием таких речей мы помогаем этим господам. У нас имеется теперь немало ответственных работников, которые приходят в телячий восторг от похвал со стороны Черчиллей, Трумэнов, Бирнсов и, наоборот, впадают в уныние от неблагоприятных отзывов со стороны этих господ. Такие настроения я считаю опасными, так как они развивают у нас угодничество перед иностранными фигурами. С угодничеством перед иностранцами нужно вести жесткую борьбу. Но если мы будем и впредь публиковать подобные речи, мы будем этим насаждать угодничество и низкопоклонство. Я уже не говорю о том, что советские лидеры не нуждаются в похвалах со стороны иностранных лидеров. Что касается меня лично, то такие похвалы только коробят меня». Это был прямой и резкий выпад против Молотова. Он был единственным в «четверке», кто встречался со всеми названными западными лидерами и контролировал содержание публикаций по внешнеполитической проблематике. Обвинение в потере пролетарской бдительности звучало весьма серьезно.
Молотов думал легко отделаться, ответив Сталину на следующий день: «Опубликование сокращенной речи Черчилля было разрешено мною. Считаю это ошибкой, потому что даже в напечатанном у нас виде получилось, что восхваление России и Сталина Черчиллем служит для него маскировкой враждебных Советскому Союзу целей. Во всяком случае, ее нельзя было публиковать без твоего согласия».
После этого гнев Сталина на какое-то время смягчился. Так, письмо Молотову «для пятерки» от 11 ноября было деловым, выпадов против наркома иностранных дел не содержало. И содержало в себе ответ на вербальную ноту Гарримана: «Как видно из ответа Правительства США, последнее не хочет видеть разницы между положением Японии в период разоружения японских вооруженных сил (август-сентябрь), когда Главнокомандующий действовал без какого-либо контроля и контрольного органа союзников, и положением после окончания их разоружения, когда появилась необходимость создания контрольного органа союзников. Исходя из этой концепции, Правительство США, по-видимому, намерено сохранить в основном без изменения все права и привилегии Главнокомандующего, которыми он пользовался в период августа-сентября, когда он создавал и изменял режим в отношении Японии, создавал и распускал японское правительство по своему личному усмотрению, без ведома союзных представителей в Японии. Но такая концепция исключает необходимость создания какого-либо контрольного органа, заслуживающего того, чтобы назвать его контрольным органом. Советское правительство не может согласиться с такой концепцией…
Сталин признавал и продолжает признавать, что на США ложится больше ответственности в делах Японии, чем на остальных союзников, но он никогда не соглашался с тем, чтобы ответственность несли только США, ибо он считает, что ответственность несут также и те союзные державы, войска которых приняли активное участие в деле разгрома японских вооруженных сил…
Советское правительство считает также целесообразным, чтобы при решении вопросов в Дальневосточной консультативной комиссии был сохранен принцип единогласия главных держав. Этот принцип успешно применялся в Европейской консультативной комиссии».
Эта позиция была немедленно доведена до американской стороны. Вопрос о контрольных органах для Японии заходил в подготовленный американцами тупик.
Гарриман 19 ноября пришел к Молотову с весьма неожиданным предложением:
– Если бы советское правительство пожелало послать свои войска в Японию для участия в ее оккупации, то американское правительство и Главнокомандующий приветствовали бы подобное решение. Эти советские войска не имели бы отдельной зоны оккупации, а вошли бы в состав вооруженных сил, находящихся под командованием Макартура. Британское правительство, например, обратилось к США с предложением послать 30 тысяч британских войск в Японию. Думаю, что в этом заинтересовано, главным образом, австралийское правительство.
– А не обращалось ли к США китайское правительство с просьбой об участии китайских вооруженных сил в оккупации Японии? – поинтересовался Молотов.
Гарриман был не в курсе.
– Но если советское правительство пожелает послать свои войска в Японию для участия в оккупации на таких условиях, то США отнесется к этому так же благожелательно, как и к предложению об отправке в Японию войск других союзных держав.
Такой вариант Кремль, означавший признание подчиненного положения, не сильно заинтересовал. Как и переданный тогда же Гарриманом ответ Вашингтона по Дальневосточной комиссии, который гласил: «Правительство Соединенных Штатов готово принять следующие поправки к своим предложениям относительно Дальневосточной комиссии:
В соответствии с желанием советского правительства обеспечить путем взаимной консультации решение основных вопросов, как, например, основных изменений в конституционной структуре или в режиме контроля Японии, Правительство Соединенных Штатов было бы готово включить в положения о работе Комиссии статью, предусматривающую, что директивы, касающиеся основных изменений в конституционной структуре или в режиме оккупации Японии, будут издаваться только после предварительной консультации и соглашения в Дальневосточной комиссии».
К этому Гарриман добавил «Устное заявление», где говорилось, что «лишение Главнокомандующего, путем требования единогласия четырех держав в Совете, полномочий вносить изменения в состав Японского Правительства означало бы лишение его существенной и основной власти, необходимой для осуществления своих приказов».
Молотов, взяв, как обычно, время для подготовки официального ответа, 23 ноября обозначил пределы советских уступок по контрольному механизму на очередной встрече с Гарриманом. Главная мысль звучала так: «Советское правительство полагает, что процедура голосования в Дальневосточной комиссии должна обеспечить осуществление принципа единогласия четырех союзных держав не только в вопросах, касающихся основных изменений в конституционной структуре или в режиме контроля над Японией, но и в таком вопросе, как смена всего японского правительства в целом, включая и премьер-министра. Вместе с тем советское правительство находит возможным, чтобы в необходимых случаях Главнокомандующий мог принимать решения о смене отдельных министров японского правительства после соответствующей предварительной консультации с представителями других союзных держав в контрольном органе».
