Юрий Скуратов - Вариант дракона
Многие из этих денег, как мы потом выяснили, вообще не уходили из Москвы — вместо Чечни они переадресовывались за границу и исчезали там.
В связи с хищением этих денег мы расследовали несколько дел. Самое крупное — Беслана Гантемирова. Гантемиров активно боролся против Дудаева, получил звание полковника, стал мэром Грозного.
Город, надо отдать ему должное, он контролировал. Под рукой у Гантемирова находилось более трех тысяч боевиков. С такой армией можно контролировать что угодно, не только Грозный.
Его надо было арестовывать, но особое мнение на сей счет было у ФСБ и МВД. Арестовать решили, только когда он перестал поддерживать Завгаева и отношения между ними обострились. Через некоторое время Гантемиров сбежал в Турцию, деньги же, которые он довольно ловко оприходовал в своем личном хозяйстве, оказались в Израиле. Перечислены были на коммерческие счета.
Вообще-то Гантемиров, похоже, не думал, что мы его арестуем, но мы арестовали его во время очередного приезда в Москву.
Дело было расследовано и передано в суд. Гантемиров получил солидный срок, — получил по заслугам, но вот недавно, когда я уже работал над этой книгой, экран телевизора принес весть: Гантемирова по указу президента России помиловали и освободили из-под стражи. Он вновь потребовался в Чечне. Если не сказать больше… Не удивлюсь, если Гантемиров возглавит Чечню и известными ему методами начнет «восстанавливать» разрушенное войной хозяйство.
Теперь о деле двух подрывниц-террористок, Тайсмахановой и Дадашевой. Всем, конечно, памятен взрыв на вокзале в Пятигорске. Подрывницы были задержаны практически с поличным.
Когда мы их арестовали, началась некая кутерьма, хоровод вокруг прокуратуры. И тут, замечу, не лучшим образом повел себя Иван Петрович Рыбкин, в то время секретарь Совбеза. Несмотря на неопровержимые данные, имеющиеся у нас, он — видать, идя на поводу у своих чеченских друзей, и прежде всего Масхадова, — стал доказывать нам, что Тайсмаханова и Дадашева не могли сделать того, что сделали. Они вообще, дескать, в это время находились в другом месте, и вообще это такие милые дамы… Хотя Радуев, например, обещал рассчитаться за их арест несколькими взрывами в крупных российских городах. Подрывницы опознаны были очевидцами, и задержали-то их, собственно, когда они бежали с места взрыва, и документы по этому делу были собраны неотбиваемые, серьезные.
Дело довели до суда. Террористки получили свое. Расскажу об одном интересном эпизоде, связанном с расследованием. Дадашева прислала мне письмо. Она просила предать благодарность следователю прокуратуры Николаю Петровичу Индюкову за его кропотливую, вдумчивую работу, за то, что он к подследственной отнесся не как к преступнице, а как к обыкновенному человеку, попавшему в беду. «Если бы не он, — писала она, — я никогда бы не дала правдивых показаний!»
Масхадов всячески отрицал причастность этих женщин к взрыву. И понятно почему. Тогда бы сильно пострадал и его собственный авторитет, и авторитет Чечни в глазах иностранцев. Откровенные признания террористок выбили из рук Масхадова эту карту.
А последующие события и, в частности взрывы на Дону, в Дагестане, стали логическим продолжением террористической политики Чечни. А этих девиц-террористок готовил и направлял в Россию Хархароев. Одна из них была любовницей Радуева. Собственно, Радуев, как потом выяснилось, лично ставил перед ними «боевую» задачу.
Масхадов написал письмо Степашину с просьбой помочь ему в освобождении арестованных чеченок.
Степашин в это время отдыхал и попросил меня дать ответ Масхадову. Я ответил, что дело передано в суд, прокуратура не имеет права оказывать давление на судей, как суд решит, так и будет.
Суд вынес обвинительный приговор. Сейчас террористки отбывают наказание в одной из колоний Вологодской области. Этот случай очень красноречиво свидетельствует о том, что крупные государственные чиновники такие, как Рыбкин, — пытаются оказывать давление на следствие. Ну чего стоило Ивану Петровичу поднять телефонную трубку и позвонить мне? Я бы дал ему точную справку, все растолковал. Но нет, вместо этого Рыбкин решил подыграть Масхадову.
Следующий сюжет. Он связан с расследованием Главной военной прокуратурой фактов, связанных с организацией ввода войск в Чечню, в частности тех случаев, когда сотрудники ФСБ вербовали солдат в танковую колонну, чтобы отправить их в Грозный. Большинство ребят, согласившихся на это ради заработка, там и остались, сгорев в танках. Правовой базы у этой акции не было никакой. Мы провели доследственную проверку. Степашин сильно занервничал. Занервничал и кое-кто из президентской администрации.
Слабость военной прокуратуры и пассивность в этом вопросе Демина, возглавляющего ее, не позволили вскрыть до конца этот нарыв. А надо было бы выяснить роль высших должностных лиц, в том числе и президента, в организации и финансировании этой операции и дать точную правовую оценку. Но это не было сделано.
Разбирались мы и в вопросах с пленными. Из бюджета были выделены немалые деньги для выкупа попавших в беду людей. Часть денег, конечно, пошла на выкуп несчастных ребят, угодивших в чеченские зинданы, а часть была просто-напросто разворована. Чиновники наживались даже на таком святом деле, как освобождение пленных.
В результате получилось, что центр — хочу верить, того не желая, стимулировал последующие захваты людей с целью получения денег. Отрицать этот факт — факт расцветающей с помощью Москвы работорговли — невозможно.
Еще одно темное пятно, которое мы пытались высветить и расследовать, но и это не удалось сделать, — это факт остановки федеральных сил на последнем этапе войны — собственно, этих остановок было много, но таких позорных, как последняя, когда боевики были загнаны в горы, оказались без баз, без боеприпасов, запаниковали, — не было. Оставалось дожать их чуть-чуть, совсем чуть-чуть, сделать последнее движение, но из Кремля пришел неожиданный приказ: «Остановить боевые операции».
Помню, как переживал Куликов, он ходил мрачнее тучи:
— В наших рядах — предатели!
Мы знаем, кто эти люди, их фамилии существуют не только в памяти — они есть в оперативных сводках, и придет время, они будут названы.
Если сейчас, например, взяться за размотку контактов Березовского с чеченцами, в частности с Мовлади Удуговым, проследить за всеми его действиями, челночными поездками, то можно выяснить не только кто давал приказ нашим частям остановиться, — можно прояснить многое другое. В результате за все это заплатили жизнью тысячи ребят, одетых в солдатскую форму, наших ребят, наших сыновей. Всякие переговоры, которые наши «дипломаты» вели с чеченцами, приводили к одному — к потере стратегической инициативы и к гибели солдат. После каждых переговоров все приходилось начинать сначала.
Погибших ребят, увы, не вернешь. До сих пор под Ростовом-на-Дону стоит целый поезд, где в вагонах-рефрижераторах лежат наши неопознанные солдаты. Их около тысячи. Чтобы опознать останки, идентифицировать их, нужны деньги. Денег нет. Я ходил с письмом к президенту, просил деньги, получил нужную визу, но денег как не было, так и нет.
С Завгаевым у меня сохранились добрые отношения до сих пор. Он совершенно искренне боролся за Чечню в составе России, делал все, что от него зависело, но… но обстоятельства оказались сильнее. И сильнее меня. Доку Гапурович совершенно прав, считая, что проблему Чечни создала Россия, — и я с этим согласен.
С ним пытались когда-то бороться, как с первым секретарем обкома, боролся тот же Хасбулатов, — но бороться надо было не с Завгаевым. Он искренне обрадовался, когда в республику приехал Дудаев. Думал — советский генерал, поможет уберечь Чечню от беды, но на Дудаева сделали ставку сепаратисты, и сам генерал оказался лютым националистом. Из блока Завгаев-Дудаев ничего не получилось.
Мы расследовали и ситуацию, почему в Чечне было оставлено так много оружия.
До сих пор в прессе проскакивают суждения, что чеченцев вооружили специально, что к этому причастен бывший министр обороны Грачев, что за оружие были получены большие деньги… На деле картина была другой. Просто с вывозом оружия из Чечни мы запоздали, а потом оказалось — вывезти его уже нельзя. Если только с кровью. Потому и был придуман договор «пятьдесят на пятьдесят»: пятьдесят процентов остается чеченцам, а пятьдесят вывозит Министерство обороны, — этот договор родился от безысходности. Иначе бы в Чечне осталось все оружие, все сто процентов…
С самого начала центр проводил бездарную политику по отношению к Чечне. Если бы Москва действовала иначе — более умно, более деликатно, более интеллигентно, что ли, — чеченский нарыв никогда бы не вспух.
А вспух он на ровном месте.
Александр Иванович Лебедь, будучи секретарем Совбеза, сдал Россию, подписав известное Хасавюртовское соглашение. Мы четверо — я, Куликов и Ковалевы (министр юстиции и директор ФСБ) — были против и написали довольно резкое письмо президенту.
