Робер Клари - Завоевание Константинополя
Познакомимся вкратце с личностью и творчеством хрониста; чтобы затем разобраться в идейном содержании его записок.
Биографические сведения об авторе в их социально-историческом контексте. Культурный мир и духовный облик хрониста
Мы мало знаем о жизни Робера де Клари и об обстоятельствах, при которых был написан его труд. Документальные свидетельства о Робере де Клари более чем скудны. Кое-какие сведения рассеяны в его собственном произведении, но они весьма отрывочны: это вскользь оброненные, беглые заметки. Сам хронист показывает крайнюю скромность относительно своей персоны. Автор почти нигде не подчеркивает личный характер свидетельств хроники (в отличие от Жоффруа де Виллардуэна) и тщательно избегает упоминания о себе в первом лице[4]. Даже перечисляя (гл. I) рыцарей, отправившихся в крестовый поход, Робер де Клари не включает себя в этот список[5].
Самое раннее упоминание о семействе Клари встречается в церковной грамоте из Амьена от 1146 г. Ничто не указывает здесь на принадлежность семейства к феодальному классу. В течение последующих 40 лет источники хранят полное молчание относительно Клари. Лишь в 1195 г. в одном документе всплывает имя Жиля де Клари, отца хрониста: к этому имени тут присовокуплено уточняющее социальный статус его обладателя обозначение — miles (рыцарь)[6]. Из других документов конца XII в. видно, что Жиль де Клари был вассалом Пьера Амьенского. Сохранились две дарственные грамоты последнего (от 1195 г. и от 1202 г.)[7], в которых Жиль де Клари значится свидетелем со стороны дарителя. Имя Робера де Клари впервые встречается — вместе с именем его отца — в грамоте от мая 1202 г.[8], когда «Пьер Амьенский собрался отправиться в Иерусалимское паломничество». Это единственный чисто документальный источник, где фигурирует имя Робера де Клари.
Что знаем мы о нем из его собственной хроники? В основном только то, что он участвовал в крестовом походе, находясь в окружении своего сеньора Пьера Амьенского, и что, кроме того, в походе принимал также участие младший брат Робера — клирик Альом (гл. XXVI). Причем даже передавая эпизод, в котором Альом де Клари выступает главным действующим лицом, хронист не делает ни малейшего намека на то, что имеет в виду своего брата: об этом можно лишь догадываться[9]. Известно еще, что к 1206 г. Робер де Клари, вероятно, вернулся на родину: сохранились два перечня реликвий, переданных им в дар Корбийскому аббатству (от 1206 г. и от 1213 г.)[10].
Хроника Робера де Клари заканчивается сообщением о смерти Анри д’Эно, второго государя Латинской империи, основанной западными завоевателями на месте уничтоженной ими Византии. Поскольку дата его кончины — 20 августа 1216 г., постольку очевидно, что в то время Робер де Клари еще здравствовал. Относительно каких-либо последующих событий, с которыми он мог быть знаком, источники полностью умалчивают. Мы не знаем даже даты смерти Робера де Клари. Уцелели лишь кое-какие фрагментарные данные о других лицах из этого семейства[11]. Так, клирик Альом, брат хрониста, ставший каноником в Амьене, скончался в 1256 г. В документах встречаются случайные упоминания о поздних потомках семьи Клари: в начале XIV в. — о некоем Бодуэне де Клари из Амьенского епископства; около середины того же столетия — о Жане де Клари по прозвищу Ланселот (он фигурирует в грамоте как «конюший, сеньор Жезенкура»). Какие-то Клари жили еще в XVI в., но ведут ли они свое происхождение от крестоносца Робера де Клари или от иных лиц, входивших в XII в. в то семейство, не установлено.
Как ни скудны дошедшие до нас сведения, они позволяют судить о семье де Клари и о самом хронисте в контексте социальной истории Пикардии на рубеже XII — XIII вв.[12] Робер де Клари принадлежал к мелкопоместному феодальному семейству, которое, по-видимому, лишь незадолго до описываемых в его хронике событий приобрело благородный титул и стало именоваться «де Клари». Эта местность (в настоящее время — Клери-ле-Пернуа, к северу от Виньянкура, между Фликскуром и Канаплем, в районе Камбрэ) была подвластна сеньору Амьена, от которого, надо думать, Клари получили и свой титул и свой феод. Его размеры были весьма скромными[13]. Клари были связаны с сеньорами Амьена[14] не только узами феодальной зависимости, но и личной преданностью, о чем, в частности, свидетельствуют панегирические выражения, употребляемые Робером де Клари, когда он говорит о своем сюзерене — Пьере Амьенском (гл. I, XLV, XLVII. XIVIII, LXXV, CIII)[15].
Слой мелких рыцарей (milites) был наиболее обширной, социально поднимавшейся частью класса феодалов в Пикардии XII в.[16] Вместе с правом владения феодальной собственностью они постепенно приобретают титулы и фамильные прозвища. Конная военная служба превратилась для них в почетное дело. Мало-помалу они образуют своего рода военную аристократию, стоявшую, правда, гораздо ниже сеньориальных семейств высшего ранга, которые составляли замкнутый круг «малой элиты» (domines), владельцев замков[17]. Тем не менее как общественная группа milites возвышаются, их подписи начинают фигурировать в документах.
Пикардия была в основном областью аграрной экономики, но постепенно тут вырастали и города. Они вступали в борьбу с феодальными сеньорами за автономию (восстание Ланской коммуны и др.) и зачастую ее добивались (Нуайон — около 1110 г., Аббевиль — около 1184 г., Сен-Кантен — в 1195 г. и т. д.)[18]. В Амьене, главном городе Пикардии (в начале XII в. он занимал площадь всего в 10 га, а его стены тянулись лишь на 1300 м), получало все большее распространение сукноделие. В начале XIII в. амьенские сукна уже продавались на шампанских ярмарках и даже экспортировались в другие страны (например, в Италию). Развитие городов, ремесел и торговли сказалось и на сельском хозяйстве, которое стало интенсифицироваться: в некоторых районах, в частности в окрестностях города и аббатства Корби, начали возделывать масличные культуры, красители; здесь применялись водяные мельницы[19]. Сельское хозяйство требовало применения труда земледельцев различного хозяйственного профиля. И если раньше владетельные сеньоры набирали свои дружины из всего свободного населения деревенской округи, то теперь воинская служба превращается в постоянное занятие строго определенного круга семейств: они поэтому легко приобретают и поместья и титулы. Социальный статус milites упрочивается. Но хотя дистанция между nobiles и milites со временем сокращается, хотя происходит сближение военной аристократии обоих уровней[20], все же большинство miltes остаются на низших ступенях феодальной иерархии. Это обстоятельство само по себе питает в их среде перманентное недовольство знатью.
Земельная собственность, пожалованная семейству Клари, не могла обеспечить ему сколько-нибудь значительных доходов[21]. Правда, Пикардию пересекали торговые дороги, по которым направлялись обозы английских и фламандских купцов, везшие в южные и западные провинции Франции шерсть, зерно, ткани. Однако milites вроде Клари не извлекали каких-либо выгод из этой торговли. Кормившим их «ремеслом» являлось военное дело.
Неудивительно, что естественным развлечением для рыцарей, живших в этом узком провинциальном мирке и связанных главным образом с воинской службой, были ратные состязания, турниры, праздники, которые время от времени устраивались и в резиденции сеньора Пьера Амьенского — Виньянкуре (в 4,5 км от Клери-ле-Пернуа).
Вести о подготовке нового крестового похода, о проповеди Фулька из Нейи, призывавшего всех «верных» облачиться в доспехи с изображением креста, получили поэтому широкий отзвук среди пикардийского рыцарства. Оно не участвовало ни в Первом (1096—1099 гг.), ни во Втором (1147—1149 гг.) крестовых походах[22]: milites не могли тогда позволить себе даже незначительных расходов на «вооруженное паломничество» в Св. землю. Да и в Третий крестовый поход (1189 — 1192 гг.) из Пикардии отправились лишь несколько представителей знати, в их числе Дрэ де Фликскур-Виньянкур, отец Пьера Амьенского. Напротив, для участия в Четвертом походе «взяли крест» многие рыцари. Наряду с видными сеньорами и служителями церкви (Пьер Амьенский, его брат каноник Фома де Фликскур, Гюг де Сен-Поль, братья Гийом и Конон де Бетюн, Юсташ и Ансо де Кайо, Жак д’Авень) мы встречаем в перечне, приводимом хронистом (гл. I), лиц, чьи имена менее известны: Робер и Ангерран де Бов, Умбер де Конде, Бодуэн де Боревуар, Гийом д’Амбревиль, Матье де Валинкур, Юсташ де Кантела, Ренье де Трит, Валес де Фриуз, Жерар де Мананкур, Николя де Майи, Гюг де Бове, Гийом де Фонтэн, Альом ле Сане, Валон де Сартон, не считая самого Робера де Клари и его брата Альома. Итальянская исследовательница А. М. Нада Патроне насчитала среди участников Четвертого крестового похода 26 выходцев из Пикардии (Р. Фоссье отыскал в источниках всего пятерых рыцарей из этой области[23]). Как относительно ни мало это число само по себе, оно все же указывает, с одной стороны, на некоторое улучшение экономического и социального положения пикардийских рыцарей. Чтобы отважиться на заморское предприятие, нужно было располагать минимумом денежных средств (для приобретения оружия, доспехов, коня, для содержания двух конюхов); недостаток денег мог быть отчасти возмещен получением их взаймы, но взять в долг мог только тот, кто обладал известным престижем и пользовался доверием заимодавцев. Многие пикардийские участники крестового похода действительно прибегли именно к этому способу. С другой стороны, однако, тот факт, что почти два с половиной десятка milites сочли подходящим для себя войти в долги, лишь бы не упустить представлявшийся теперь случай отправиться в Св. землю, косвенно свидетельствует о сохранявшейся скудости их материальных ресурсов, а значит, и о том, что они не могли быть удовлетворены своей жизнью. Заморская земля манила рыцарей, надо думать, не в последнюю очередь, перспективами обогащения, которые сулила успешная война «за дело креста». Религиозные мотивы играли подчиненную роль.
