Владислав Реймонт - Последний сейм Речи Посполитой
- Ты знаешь наши условные знаки, а сам не принадлежишь к нашему союзу?! - с тревогой в голосе проговорил Заремба.
- Знаю, но даю тебе честное слово, что признался в этом тебе первому.
Они вышли на Замковую площадь, запруженную экипажами, прислугой и солдатами. Посредине, под сенью вековых деревьев, стояли пушки под зелеными чехлами, из-под которых выглядывали медные жерла, направленные на замок. Солдаты в зеленых узких мундирах и блестящих черных касках, с ружьями к ноге, запирали кордоном пролеты улиц, не пуская на площадь толпу. Часть их расположилась бивуаком у ящиков и фургонов позади пушек или стояла караулом у моста и над замковыми рвами.
- Аргументы "союзников" для недовольных, - заметил Заремба, указывая на пушки.
-Только для блага Речи Посполитой и спокойствия заседающих депутатов, - иронизировал Воина, поминутно раскланиваясь со знатными вельможами и депутатами, едущими на сейм.
Замок возвышался на высоком берегу Немана, четко рисуясь в воздухе своими стенами, башенками, крышами мезонинов, куполом часовни и статуями над главным фронтоном. Со стороны города он был окаймлен глубоким рвом, усаженным шпалерой стройных тополей; через ров был перекинут каменный широкий мост с балюстрадой по обеим сторонам, на которой красовались мраморные вазы и амуры. Каменная высокая арка, увенчанная аллегорическими группами из цветного фарфора, с изящной работы коваными железными воротами и богато позолоченными гербами вела на широкий двор, застроенный зданиями разнообразной архитектуры, недавно отремонтированными к сейму.
Большой амарантовый флаг с орлом и всадником на коне развевался над воротами в знак пребывания короля и происходящих заседаний высокого сейма.
Его величество король проживал в замке с семьей, немногочисленным двором и штатом. Лишь прикомандированные для охраны его величества части польской и литовской гвардии вместе с "ура-артиллерией", как прозвали ее шутники, помещались в полуразвалившихся флигелях, расположенных неподалеку от замка.
В замке же помещались и обе палаты сейма. Все поблизости было окружено частым кордоном егерей под командой высших офицеров, настолько предупредительных, что каждый раз, когда к мосту подъезжал какой-нибудь знатный сановник или депутат, раздавался резкий голос команды, гремели барабаны и солдаты брали на караул.
- Не скупятся на парад для них, - шепнул Заремба после шумного приема, оказанного Ожаровскому.
- Они подкупают тремя способами: золотом, обманом и лаской - и каждый из трех достигает цели.
- Неужели Новаковский тоже в числе депутатов? - удивился Заремба, завидя старого приятеля, вылезающего у моста из экипажа в новом воеводском кунтуше.
- Игельстрем его назначил, а дукаты избрали, - саркастически объяснил Воина. - Он - важная персона, усердный примиритель, незаменимый во все возможных компромиссах, а посему всегда участвует от имени сейма во всех делегациях к Бухгольцу и Сиверсу. И до того самоотвержен в служении отчизне, что не обращает даже внимания, платят ли ему рублями или талерами.
- Я знаю его уже по слухам, и знаю, какова цена его честности.
Они перешли мост и, миновав ворота, остановились у подъезда сейма перед широко раскрытым входом в широкое фойе, наполненное уже людьми и гулом голосов. У дверей, ведущих в зал заседаний сейма и кулуары, где помещались разные канцелярии, в этот день несла караулы польская гвардия, но с ружьями без штыков и пустыми патронными сумками.
- Идет ломжинский Катон, Кривоуст Скаржинский. Я вас познакомлю, пусть он тебе что-нибудь процицеронит; сам я не любитель ораторской трескотни.
Скаржинский, известный своей эрудицией в государственных делах, высоким красноречием и горячим патриотизмом, тепло поздоровался с Войной; Зарембе же напомнил о давнишнем знакомстве с его отцом; но, прежде чем он успел о чем-нибудь заговорить, его подхватили проходившие депутаты и увлекли в угол фойе, где стоял стол с холодными закусками: заседания затягивались нередко до поздней ночи. Заремба, не смущаясь этим, последовал за ними и остановился чуть-чуть в стороне.
- На кого это ты так заглядываешься? - услышал он вдруг голос Новаковского, неожиданно очутившегося рядом с ним.
Он указал глазами на стоявших вокруг Скаржинского депутатов.
- Достойная компания, - скорчил Новаковский презрительную гримасу, уводя его к окну. - Мазурская шушера. Ты не представляешь себе даже, кого видишь: ведь это те самые горячие оппозиционеры, о которых печальная молва идет уже по всей Речи Посполитой.
- Первый раз в жизни их вижу, - с живостью ответил Заремба.
- Так знай же: вот этот лысый пьяница с физиономией голодного просителя - это ливский депутат Краснодембский; рядом с ним прячется самый отчаянный брехун сейма, депутат от Вышгорода Микорский; позади него топорщится захолустный Цицерон - Шидловский из Цеханова; а вот этот барин в потертом кунтуше и пеньковой портупее у сабли - это Цемневский из Ружи, отчаянный якобинец, осмелившийся в палате прекословить самому его величеству; а вот тот, у стены, высокий с проседью, строящий из себя важную персону, - это ломжинский депутат Скаржинский, прозванный Кривоустом и словно самой природой отмеченный за клевету и высокомерие; последний, высокий черный с остренькой, как кинжал, физиономией и крючковатым носом, Кимбар из Упицы, достойный преемник треклятой памяти Сицинского, перечислял он с ненавистью, по временам словно душившей его, от чего на его веснушчатых щеках выступал кирпичный румянец. - Компания еще не в полном составе, но в общем все это мерзкие бунтари, сеймовые брехуны, ограниченные головы и фракционеры. Должен тебя еще посвятить: все они избраны на сейм за московские деньги, - прошептал он еще тише и злобнее, - а кроме того, не одного из них Игельстрему пришлось экипировать и снабдить кормовыми на дорогу в Гродно. Зато всех, кто не разделяет их убеждений, они считают предателями и заявляют об этом. Чернь их уважает, ибо они рисуются Катонами, надевают на себя личину Кориоланов, а между тем, если бы не наши хлопоты, сейм из-за этих крикунов давно был бы разогнан на все четыре стороны. К счастью, имеются еще истинные патриоты, - разглагольствовал он, не преминув хвастнуть при этом своими великими заслугами на службе государству.
Заремба был не очень рад этим интимным излияниям на людях, тем более что Скаржинский бросил в его сторону подозрительный взгляд. Но приспешник Игельстрема, исчерпав общественные темы, принялся с таким же жаром рассказывать интимные случаи из жизни крупнейших фигур сейма, с особым каким-то удовольствием предавая их огласке.
- Все это очень интересно, но я не любитель копаться в чужих сплетнях, - перебил его раздраженно Заремба.
Новаковский снисходительно улыбнулся и шепнул значительно:
- Но тот, у кого в руках эти интимные проделки, может в случае нужды нажать на стыдливо скрытую мозоль и повести лицо, замешанное в сплетне, как на веревочке.
- Это верно, такие секреты много значат в разных интригах.
Заремба посмотрел на часы. Новаковский поспешил его предупредить:
- Ждем епископов, они поехали на обед к Сиверсу.
- Не очень-то торопятся на заседание. Мне бы хотелось послушать прения.
- Сведу тебя на хоры. Думаю, что сегодня председатель не прогонит публику.
Повел его по узкой лестнице и многочисленным коридорам, слабо освещенным сальными свечками, воткнутыми в прикрепленные по бокам стенные канделябры.
- Прошение я уже сочинил. Надо только подписать его и подать в канцелярию. Ну, как, ты не взвешивал моего совета? - бросил он между прочим.
- Попытаю сперва счастья у короля, - ответил Заремба уклончиво.
- Как хочешь. Вчера опять двое юнкеров, из бывших вольноопределяющихся, получили от Цицианова капитанские погоны и богатую экипировку. Если бы ты обратился к нему, твоя просьба увенчалась бы несомненным успехом.
- Познакомь меня с ним, - предложил Заремба под влиянием мелькнувшей у него в голове новой идеи.
- С удовольствием. Складывается даже так удобно, что он будет сегодня у меня. Значит, после заседания я беру тебя с собой, ко мне на ужин. Ты себе не можешь представить, какой это просвещенный человек, как он к нам расположен. А кроме того, как-никак - правая рука Сиверса...
- Тем искреннее мне придется им восторгаться, - ответил Заремба, пожимая ему руку, но после его ухода вздохнул с глубоким облегчением и стал осматривать зал заседаний сейма.
Зал, где происходили заседания, был очень высокий и длинный, с белыми стенами, рассеченными высокими окнами, придававшими ему вид храма, только с более скромным убранством. Сходство еще больше усиливали сводчатый потолок, раскрашенный голубыми розетками, с каждой из которых свешивались на позолоченных цепях четыре бронзовые люстры, по пятидесяти восковых свечей каждая, и висевшие между окнами портреты королей в коронационных нарядах.
