Александр Елисеев - Социализм с русским лицом
Националист В. Крупенский писал, что «теперь нет, пожалуй, ни одной отрасли производства и торговли, особенно предметами массового потребления и сырьевыми продуктами, где бы не существовало синдикального соглашения с целью удержания цен на безупречном уровне». В соответствии с его рассуждениями, деятельность монополий носила относительно безобидный характер лишь на первых порах, до ликвидации конкурентов путем временного снижения цен. Потом начинается «несуразное повышение цен», так как монополии стали безраздельными хозяевами в одной какой либо отрасли и, пользуясь своим положением, облагают потребителя все новыми и новыми налогами.
Правый публицист С. Бельский заявлял, что синдикаты безмерно обогащают прекрасно спевшуюся кучку дельцов и капиталистов. Он делал печальный вывод: «Дело дошло до того, что трудно указать хотя бы на один предмет широкого, массового потребления, который не был бы обложен чудовищным налогом в пользу явных и тайных промышленных и банковских организаций».
Порой националисты рисовали почти апокалипсические картины вредительской деятельности монополий. Так, «Московские ведомости» в 1916 году восклицали: «Кругом идет вакханалия наживы – промышленные акулы, начиная от мелкого лавочника до блестящего дельца, уже не удовлетворяются барышом сто на сто: разгул жадности толкает на… новое взвинчивание цен, и с этой целью сотни тысяч пудов товара припрятываются куда попало или «забываются».
Националисты обращали внимание на то, что монополистические организации действуют, главным образом, в сфере производства полуобработанной продукции, идущей в дальнейшее производство. «Поэтому, – утверждали «Московские ведомости», – синдикаты обременяют не только потребителя, но и дальнейшие производства, пользующиеся их продуктами».
В пример приводились неоднократные случаи резкого повышения цен в результате деятельности монополий. Так, один из ведущих деятелей Постоянного совета Объединенного дворянства Х.Н. Сергеев делился с делегатами 9-го съезда уполномоченных дворянских обществ (1913 год) следующими наблюдениями: «Я укажу на яркий пример: бывшей осенью, – в самый разгар ликвидации урожая, вдруг не хватило угля, не потому, чтобы действительно угля не было, а потому, что известная организация «Продуголь»… монополизировала это дело и взвинтила цены тогда, когда это ей угодно было. То же самое явление теперь назревает в области нефти… и еще многих производств» («Труды девятого съезда уполномоченных дворянских обществ 39 губерний. 3–9 марта 1913 года»).
Таким образом, монополии приобретали в глазах националистов облик асоциальной силы, возвышающейся над общей массой производителей и потребителей. Они считали, что эта сила совершенно чужда хозяйственным интересам всех социальных групп и препятствует их свободной реализации.
Но правые критиковали синдикаты не только за повышение цен. Они делали их ответственными за возникновение застойных тенденций в экономике.
Крупенский утверждал, что следствием синдикальных соглашений является «застой в области производства, неподвижность техники, создающиеся отсутствием конкуренции, монопольным положением синдикатов».
Зло, приносимое монополиями, виделось националистам и в отказе от использования аграрной сферы. «Московские ведомости» положительно писали о действиях монополий по разработке природных богатств, но отмечали – в России они еще ничего не сделали «в смысле использования производительных сил земли» и хотят при этом «выжать из населения побольше средств при помощи синдикатского треста».
Особую тревогу у националистов вызывало стремление крупного капитала к контролю над политической властью в стране. Они были сторонниками надклассового самодержавно-монархического государства, выступающего в роли общенационального арбитра. Поэтому возвышение буржуазной олигархии не устраивало их. Оно вело к трансформации русского самодержавия в буржуазное демократическое государство.
Правые четко проводили соединительную линию между конституционализмом и плутократией, властью капитала, последнюю, по их мнению, навязывает буржуазия – в случае попустительства ее олигархическим поползновениям. Они кивали на Запад, представлявшийся им образцом подобного синтеза. П. Н. Семенов писал о сверхвласти капитала, о видимых признаках «таких форм ужасающего деспотизма этой власти, каких еще не было в истории эволюции человеческого рабства».
На силу западных плутократий указывал и Липранди: «В Соединенных Штатах Америки парламент находится фактически в руках нескольких крупных капиталистов… наживших свои миллионы при помощи трестов…» Все население страдает от них, возникло мощное антимонополистическое движение, во главе которого стал сам президент Т. Рузвельт. Но все напрасно: представительная система, парламент, находится в «руках синдикатчиков и они полновластно вершат судьбы страны от имени «народа».
Господство крупного капитала грозило, по мнению монархистов, и России. Единственным спасением от него они считали неограниченную монархию – православное, самодержавное государство.
Царь-самодержец, не зависящий от денег, прессы, борьбы за власть, концентрирующий в своих руках политическую и военную мощь огромной Российской империи, выглядел в их глазах надежнейшим гарантом сохранения патриархального строя. И основан этот строй должен быть на согласии всех социальных групп, мирно сосуществующих только при наличии высшего, полностью суверенного арбитража. Именно потому на Западе капиталисты, желающие «держать в своих руках безземельных рабочих и с большим успехом наживать деньги, свергли путем мятежа стеснявшую их власть королей…» (Родной М. Смута и русский народ).
До той же поры, пока есть в России власть самодержца, можно сдерживать олигархические тенденции, не ущемляя экономических интересов буржуазии.
Монополии как раз и рассматривались многими националистами как оптимальная организационная форма для тайной или явной узурпации власти. Правые были склонны к конспирологическому видению мира и любое направление, практикующее хоть какие-нибудь тайные методы для защиты своих групповых интересов, неизбежно связывалось ими с секретными обществами.
Неудивительно, что Бельский считал монополии своего рода масонскими ложами. «Это, – писал он, – новые «ордена» и масонские ложи, двери которых плотно закрыты для непосвященных». «Главным орудием этих могущественных организаций служит золото, но они великолепно пользуются услугами подконтрольных им учреждений и людей».
«Московские ведомости» обвиняли промышленников в том, что они «претендуют на руководящую роль в государстве и готовы потребовать всей полноты власти». «У них повсюду есть своя агентура и ученые профессора, способные научно обосновать пользу монополистических соглашений для России. Более того, даже самоуправление все больше и больше опутывается их сетями».
Шквал критики был обрушен на банки, чьи объединения можно считать своеобразными монополиями. «Московские ведомости», откликаясь на создание в 1916 году совета съездов банков, включившего в свой состав представителей наиболее крупных акционерных банков заявляли: «Объединение банков, несомненно, представляет собой синдикат, который, прежде всего, старается использовать… выгоды материального положения». Они предсказывали, что главное внимание объединившихся банков будет сосредоточено на расширении ссудной и складочной операций, «доставляющих громадные выгоды, ввиду чрезвычайного повышения цен на все предметы потребления».
Более того, банки обвинялись в задержке товаров на собственных складах с целью взвинчивания цен. «Ведь крайне заманчиво, – догадывались «Московские ведомости», – приобрести товар, продержать его три-четыре недели на складе и продать по двойной цене. Практика показала, что те товары, в которых наиболее нуждается население, оказываются именно на складах банков, без содействия которых было бы невозможно задерживать сбыт, вызывать недостаток и таким образом повышать цены».
Газета опасалась, что объединение банков еще более усилит спекулятивный натиск на российских потребителей, ибо «вместо разрозненных действий отдельных учреждений кредита, начнется общее наступление их при совместной поддержке друг друга».
Большое возмущение националистов вызывали банковские операции с процентными бумагами. Они предсказывали значительное усиление этих операций в результате объединения банков. Раньше между ними все-таки существовала некоторая конкуренция. Она облегчала пользование их услугами по организации новых предприятий и по размещению процентных бумаг. Кроме того, конкурентная борьба сдерживала произвол банков, которые опасались отлива клиентов в другие учреждения кредита, согласившиеся на более льготные условия. Но «теперь образование синдиката устранит конкуренцию, и клиенты будут приписаны к банкам вроде крепостных».
