Джон Уилер-Беннет - Брестский мир. Победы и поражения советской дипломатии
Поскольку революция, как было официально провозглашено, произошла в интересах солдат, матросов, рабочих и крестьян, то было необходимо, чтобы их представители также были среди членов делегации.
По иронии судьбы именно эти представители, которым отводилась в общем-то вспомогательная роль, были более колоритными и запоминающимися, чем их коллеги-революционеры, составлявшие костяк делегации. В их задачу входило быть своего рода «витриной» революционной демократии; для них участие в такого рода мероприятии было совершенно из ряда вон выходящим делом, и им так и не удалось полностью освоиться в совершенно непривычной для них обстановке. Среди них был солдат Николай Беляков, средних лет, невысокого роста, крепко сбитый, угрюмый, насупленный и молчаливый, напоминавший чем-то барсука; типичный старый солдат, как говорят англичане, «старина Билл», которого можно встретить в любой армии. Другим представителем был матрос Федор Олич, высокий и симпатичный, которому очень шла его аккуратная морская форма; однако он явно чувствовал себя неловко в непривычной для него обстановке. А вот молодого рабочего Обухова эта обстановка нисколько не смущала. Он относился к происходящему с легкостью, как будто ему просто предложили покататься на машине и он теперь наслаждался этой «автопрогулкой». На его смуглом лице отражалась некоторая дерзость, но в то же время легкий юмор и природная веселость; он сидел развалившись на сиденье вагона, из-под растегнутой жилетки виднелась черная рубашка; при этом казалось, что он демонстрировал безразличие к происходившему.
Наконец, крестьян представлял Роман Сташков – пожилой, добродушный и простой человек с волосами и бородой серо-желтоватого оттенка, грубоватым обветренным и обожженным солнцем лицом, которое было покрыто множеством глубоких морщин. Он был совершенно сбит с толку происходящим вокруг него и, несмотря на новые времена, называл своих коллег-революционеров, бывших, как и он, членами делегации, на старый манер – «барин». В состав делегации он попал буквально в самый последний момент. Когда все уже ехали на вокзал, вдруг, буквально в машине, вспомнили, что в составе делегации нет представителя крестьян; за окном мелькали безлюдные ночные улицы Петрограда, и все были в замешательстве по поводу того, как исправить столь досадное упущение.
Машина завернула за угол, и вдруг они увидели человека в крестьянской одежде, одиноко бредущего по улице с мешком за плечами. Машина остановилась.
«Вы куда идете, товарищ?»
«На вокзал, барин, извиняйте, товарищ», – ответил пожилой прохожий.
«Садитесь, мы вас подвезем». И машина сорвалась с места.
На лице пожилого человека выражалась скромная радость тем неожиданным вниманием, которое ему оказали. Однако, когда машина стала подъезжать к Варшавскому вокзалу, на его лице отразилось беспокойство.
«Мне не на этот вокзал надо, товарищи; мне на Николаевский, я ведь за Москву еду».
«Ну уж нет», – подумали про себя Иоффе и Каменев и стали расспрашивать старого крестьянина о его политических взглядах.
«Вы к какой партии принадлежите?»
«Эсер я, товарищи, – последовал ответ, несколько обескураживший спрашивающих, – у нас в деревне все эсеры». «А вы правый или левый?»
То ли тон спрашивающего, то ли что-то еще подсказало старому крестьянину, что в этой компании лучше не произносить слово «правый».
«Левый, товарищи, конечно. Самый что ни на есть левый».
Этого оказалось вполне достаточно, чтобы в делегации появился «полномочный представитель российского крестьянства», который был так необходим, к тому же до отхода поезда оставалось совсем немного времени.
«Вам не нужно возвращаться в деревню», – сказали старому крестьянину. – Поедемте с нами в Брест-Литовск заключать мир с немцами».
Немного уговоров, немного предложенных денег – и вакантное место в делегации оказалось заполненным. Сташков отправился вместе с делегацией в Брест-Литовск, где ему предстояло представлять «силу и голос народа».
Помимо «полномочных народных представителей» в состав делегации входили девять морских и армейских офицеров во главе с адмиралом Василием Альтфатером; среди них был и подполковник Фокке, который позднее написал воспоминания, являющиеся ценным источником информации. Эти люди имели несчастье оказаться в крайне двусмысленном и унизительном положении. Не по своей воле оставившие свои посты, будучи фактически оторванными от выполнения своих обязанностей, они были принуждены давать советы и консультации военно-технического характера правительству, которое, по их мнению, готово было пожертвовать территорией России ради заключения мира любой ценой. Они ехали как овцы на заклание; в их душах была пустота и горечь от осознания того, что они фактически участвуют в предательстве своей страны. Однако позднее, когда они увидели, как Иоффе и Каменев ведут на переговорах настоящий бой с противоположной стороной, их отношение к новой власти несколько смягчилось; офицеры стали работать с энтузиазмом. Троцкий даже сказал об Альтфатере, что «в вопросах мира он более большевик, чем сами большевики». Правда, переход на сторону новой власти не спас адмирала от трагической и жестокой смерти во время «красного террора», последовавшего после покушения на Ленина в августе 1918 г.
Потрепанный войной поезд громыхал в южном направлении, унося делегацию, которую Фокке образно назвал в своих воспоминаниях за ее «пестрый» состав «зверинцем», навстречу предстоящим переговорам, и, наконец, прибыл в Двинск, где проходила передовая линия окопов русской армии. Здесь она была с бурным восторгом встречена солдатами – к радости революционеров и разочарованию и отчаянию офицеров – членов делегации. Близкая перспектива заключения мира вызвала всплеск энтузиазма и надежд у солдат, и депутаты съезда 5-й армии заверили делегацию, что она может спокойно работать, так как армия готова «уничтожить любое осиное гнездо контрреволюции», пока будут идти переговоры.
Советскую делегацию уже ждали; ее должны были разместить внутри крепостных сооружений Брест-Литовска. Сама ставка и штаб Восточного фронта размещались в нескольких крепостных бараках; два таких барака с подготовленными соответствующими помещениями были выделены для размещения прибывающей советской делегации. Питаться все участники переговоров с обеих сторон должны были в общей столовой. В самые первые дни переговоров проблема постановки на довольствие довольно многочисленной советской делегации оказалась для германской интендантской службы довольно затруднительной, и прибывшим пришлось питаться на первых порах по сокращенному рациону, однако проблема была быстро решена с присущей немцам организованностью и четкостью, и советская делегация была вскоре обеспечена довольно обильным питанием, на том же уровне, как и другие участники переговоров[69].
Условия перемирия, которые Центральные державы собирались предложить России, были разработаны Людендорфом еще в мае 1917 г. и одобрены как канцлером, так и другими членами Генерального штаба. Эти условия ясно выражали стремление Германии поскорее остановить военные действия на одном из фронтов и не содержали ничего несправедливого или унизительного для России. Военные действия должны были быть прекращены, а войска оставаться на тех позициях, кторые они занимали на момент заключения перемирия. Предполагалось, что для заключения перемирия на подобных условиях потребуется не более нескольких часов, однако все оказалось не так просто.
Советская делегация прибыла в Брест-Литовск для ведения пропаганды не в меньшей степени, чем для ведения переговоров. Поэтому в начале переговоров советская делегация выступила с предложением об их полной гласности, а когда это предложение было принято, Иоффе выступил с длинным заявлением, в котором изложил принципы большевиков по вопросу о мире и призвал все воюющие страны прекратить войну и заключить всеобщий мир на основе этих принципов. После него в течение часа выступал Каменев, который выразил сожаление, что в официальных заявлениях германского и австрийского правительств нет никаких свидетельств их желания и готовности заключить всеобщий мир на той незыблемой основе, которая была провозглашена и создана Октябрьской революцией.
После этого широкого предварительного вступления Иоффе сформулировал три следующих конкретных предложения по условиям перемирия:
1. Перемирие заключается сроком на 6 месяцев.
2. Военные и морские силы Германии выводятся с Моонзундских островов и из акватории Рижского залива.
3. Никакие германские войска не могут быть переброшены с Восточного фронта на другие фронта; они даже не могут быть отведены для отдыха на специально подготовленные для этого квартиры и казармы.
Относительно первого пункта Гофман предложил в ответ заключить перемирие сроком на 28 дней, которое было бы автоматически продлено до тех пор, пока одна из сторон не захотела бы выйти из него, уведомив об этом за неделю до выхода из соглашения. Относительно второго пункта Гофман сказал, что «подобные условия могут быть предложены лишь побежденной державе». А вот по третьему пункту он с легкостью дал согласие, поскольку большинство войск уже было переброшено с Восточного фронта на Западный еще до начала переговоров о перемирии. «Поэтому, – пишет Гофман в своих воспоминаниях, – я принял предложение русских, что во время перемирия, которое вот-вот должно было быть заключено, никакие войска не могут быть переброшены с Восточного фронта, за исключением тех, которые уже находились в пути или приказ на переброску которых был уже отдан».
