Джон Уилер-Беннет - Брестский мир. Победы и поражения советской дипломатии
2
Генерал-майор Макс Гофман сидел и ждал внутри мрачных, холодных и неуютных крепостных сооружений Брест-Литовска. Перед ним лежали черные руины города, выступавшие из-под снежного покрова, а простиравшийся за ними бесконечный белый ландшафт, казалось, сливался с хмурым, серым ноябрьским небом. Город был сожжен при эвакуации из него русских войск в июле 1916 г.; когда же триумвират, представлявший собой самую замечательную из всех возможных комбинацию военных в составе Гинденбурга, Людендорфа и Гофмана, который сокращенно называли ГЛГ, впервые разместил здесь свою штаб-квартиру, ему пришлось обосноваться в специальном поезде и столкнуться со многими неудобствами[64].
Солнце безжалостно било в стальную крышу поезда, что делало пребывание в стиснутом пространстве внутри его просто невыносимым. Работать можно было лишь в небольших помещениях, которые были сплошь увешаны штабными картами. Крепость была единственной частью города, уцелевшей от огня; ее быстро оборудовали и привели в место пригодное для проживания и работы, и именно отсюда вышеназванное «трио» вело заключительные «бои» по смещению Фалькенхайна с поста главнокомандующего германской армией и назначению на него Гинденбурга.
Эта цель была достигнута в конце августа 1916 г. и с тех пор, в течение года и трех месяцев, Гофману пришлось работать отдельно от своих партнеров по «великому трио», поскольку именно он фактически возглавлял Восточный фронт, так как номинальный главнокомандующий войсками Восточного фронта фельдмаршал принц Леопольд Баварский был не кем иным, как «свадебным генералом», или попросту подставной фигурой.
Для человека менее выдержанного и обладавшего более слабыми нервами вынужденное напряженное ожидание на Восточном фронте могло оказаться непосильной нагрузкой. Однако у Гофмана, который был «сделан» из стали и китового уса в равной пропорции, не было проблем с нервами (разве он не доказал это под Танненбергом, когда Людендорф просто «сломался» от сильнейшего нервного напряжения?)[65].
У него был мощный череп, короткая стрижка, и наверное, самые блестящие и выдающиеся мозги во всем германском Генштабе, а выдержка, спокойствие и умение держать себя в руках всегда были одними из самых сильных сторон Гофмана. Как только в России произошла Февральская революция, Гофман сделал вывод, что теперь его главная задача состоит в том, чтобы Восточный фронт оставался замороженным, что позволило бы перебросить на Западный фронт столько солдат, сколько было необходимо. Это с успехом удалось сделать, в чем, безусловно, помогло нежелание солдат русской армии идти в бой; благодаря этому Гинденбург и Людендорф сумели, ценой больших потерь, сдержать наступление армий Антанты под командованием Хейга и Найвеля на Зигфридстеллунг. Как признался позднее Людендорф, «если бы русские войска предприняли наступление в апреле – мае и добились бы даже минимального успеха, я не знаю, как Генштабу удалось бы спасти ситуацию».
Когда Керенский предпринял наступление в июне 1917 г., Гофман встретил его со спокойной решимостью и добился успеха. Выдержав удар русских армий в начале наступления, во время которого они растратили все силы, немцам не составило уже труда нанести мощный контрудар, в результате которого русская армия рассыпалась, словно карточный домик. К началу октября на Восточном фронте опять наступило затишье, и Гофман смог позволить себе спокойно наблюдать за тем, какое воздействие на внутреннее положение в России и всю внутриполитическую ситуацию будет оказывать вирус, привнесенный возвращением Ленина в Россию.
В эти ноябрьские дни у Гофмана было мало информации о том, что происходит за линией фронта в глубине России. Падение Керенского и приход к власти большевиков пока не укладывались в какую-то более или менее ясную общую картину. Гофман не знал о том хаосе, который бушевал там, в глубине, за линией русских окопов, в том числе и в столице. Он знал только то, что можно было спокойно перебрасывать войска на Западный фронт, где они были бы должным образом подготовлены и оснащены для выполнения новых задач. Что можно «выжать» из сложившейся ситуации, помимо этого довольно простого и очевидного шага, в располагавшемся в Брест-Литовске штабе главнокомандующего Восточным фронтом не знали.
Ситуация стала для них еще более запутанной и неясной, когда в ставку в Брест-Литовске стали приходить радиограммы, направленные по беспроволочному телеграфу за подписью какой-то неизвестной личности по фамилии Троцкий, в которых выражалось желание нового советского правительства заключить мир. «В настоящее время у нас нет ясного понимания, что происходит», – записал Гофман в своем дневнике утром 8 ноября; тем не менее он настоятельно рекомендовал федеральному канцлеру объявить о желании Германии вступить в переговоры о мире.
Эта неопределенность сохранялась до 13 ноября. Утром этого дня Гофман сделал в своем дневнике следующую запись: «Я не могу пока с уверенностью сказать, объявят ли они перемирие. У нас нет ясной картины того, что происходит во внутренней жизни России сейчас и что произойдет в ближайшем будущем».
Но к полудню того же дня пришли официальные предложения от Троцкого заключить перемирие, а также радиограмма от Крыленко о прекращении боевых действий по всему фронту. Наконец, появилась какая-то ясность и произошло что-то определенное; Гофман доложил об этом по телефону в Крейцнах Людендорфу.
«Можно вести переговоры с этими людьми?» – спросил Людендорф.
«Да, можно, – ответил Гофман. – Вашему превосходительству нужны войска, а это самый простой способ их получить».
То, что Четверной союз должен получить выгоду от сепаратного мира с Россией и попытается это сделать, было очевидным. Положение во всех четырех странах с военной, экономической и политической точки зрения никак нельзя было назвать удовлетворительным. Боевой дух немцев упал до опасно низкого уровня; появились очевидные признаки деморализации, которые с убийственной очевидностью в полном объеме проявились летом 1918 и 1919 гг. Восстание моряков в Киле вызвало очень большую тревогу у правящих кругов и оказало серьезное воздействие на настроения, моральное состояние и боевой дух страны и ее народа. Впервые реально ощутились сила и влияние партии независимых социалистов, что не могло не настораживать. Начались перебои с поставками продовольствия, которые упали до очень низкого уровня; многие люди голодали. Поставки фуража и кормов были также на низком уровне: урожай овса был просто плохим, а запасы сена, которые удалось заготовить, были весьма скудны. Запасы нефти находились на тревожно низком уровне; необходимо было срочно увеличить нефтяные поставки из Румынии. Многие районы страны ожидала перспектива остаться на зиму без электричества.
В то же время национальный дух немцев находился на более высоком уровне по сравнению с их союзниками, и будет справедливым сказать, что весь Четверной союз держался только надеждой на победу германского оружия. Министр иностранных дел Австро-Венгрии граф Чернин писал в письме другу 4 ноября: «Мир срочно необходим для нашего спасения, но мы не можем его достичь, пока немцы не войдут в Париж, а это возможно лишь в том случае, если мы освободимся от Восточного фронта и он будет ликвидирован». Австро-венгерская армия была сильно потрепана в боях. Только в плен были взяты 1 млн 800 тыс. австрийских солдат. Ощущалась крайняя нехватка в резервах живой силы, а общая боевая ценность австрийских войск была крайне низкой. Но если бы удалось вывести из войны Россию, тогда австрийская армия могла бы более или менеее справиться со своими задачами.
Боевой дух в Австро-Венгрии уже практически сошел на нет, да и подъем его был весьма непродолжительным. Убийство наследника престола в Сараеве вызвало настоящий шок, пламя гнева и негодования, однако три года войны, которые для австрийских войск были в целом неудачными, существенно сбили это пламя, и теперь оно едва мерцало. В конце 1917 г. Вена погрузилась в настоящую меланхолию и состояние обреченности, и выйти из этого состояния ей уже больше не удалось. Везде царила удивительная апатия и безразличие к происходящему. В других европейских столицах рьяно стремились вернуть утерянные территории и требовали более активно вести войну; в ряде национальных территорий, составлявших Австро-Венгрию, звучали требования о независимости, но посреди всего этого шума Вена оставалась тихой и голодной; ей нужны были только мир и хлеб; это был город, потерявший душу, деморализованный и безразличный ко всему, который ждал своего конца.
В довершение ко всему опубликование Троцким секретных договоров, заключенных правительствами Антанты, нанесло правительству Австро-Венгрии смертельный удар. Чернин теперь знал, что в планы Антанты входило, ни много ни мало, расчленение двойной империи. Теперь его целью был лишь мир любой ценой, и, настаивая на переговорах с Россией, он в то же время поддерживал проведение секретных переговоров о сепаратном мире, которые бурбонский принц Сикст и граф Мансдорф-Пойли вели с представителями Антанты. Потеряй Австро-Венгрия свою военную силу, ее политическое влияние и роль были бы обречены. Вся австро-венгерская империя держалась лишь силой штыка армии.
