Александр Прасол - От Эдо до Токио и обратно. Культура, быт и нравы Японии эпохи Токугава
Восхождение на Фудзияму. Источник: AR
Выход паломники нашли ближе к концу XVIII века. В 1780 году в черте города, на месте нынешнего университета Васэда, построили рукотворную мини-Фудзияму и договорились считать ее эквивалентом священного оригинала. Назвали макет соответственно: Фудзидзука (холм Фудзи) — и для усиления родства завезли камни с настоящей горы. Теперь для восхождения в соседнюю провинцию можно было не ехать. Ежегодно 1 июня, в день открытия сезона паломничества на Фудзияму, столичные любители священной горы собирались у холма и имитировали ритуальное восхождение. А взобравшись на него, с глубоким чувством смотрели на далекую Фудзияму и приобщались: в хорошую погоду ее видно из столицы. На холм продолжали привозить небольшие камни с настоящей горы, все больше приближая макет к оригиналу. И за все эти хорошие дела просили у богов удачи, заступничества и избавления от хворей. Вскоре столичная имитация Фудзиямы стала очень популярным местом.
Не остались в стороне и монастыри с храмами. Как уже говорилось, паломничество в один из известных храмов каждый приличный японец должен был совершить хотя бы раз в жизни, но жизнь такой возможности часто не предоставляла — и поэтому храмы пошли навстречу паломникам. Они вывозили священные реликвии (как синтоистские, так и буддийские) в какой-либо небольшой храм в густонаселенной местности и устраивали, как сказали бы сейчас, выездную презентацию. Экспозиция реликвий не только укрепляла веру и авторитет храма, но и засчитывалась посетителям как паломничество к настоящему святому месту, с прикладыванием к путевому листу оригинальной храмовой печати. Такие выставки назывались дэкайтё (букв. выездное раскрытие святыни) и были крупными событиями. Людей заранее оповещали о них через расставленные повсюду информационные щиты (косацу). Выездные сессии часто устраивали старейшие и известнейшие храмы страны, такие как Дзэнко (основан в 644 году), Сэйрё (896 год), Нарита сансё (939 год).
Рукотворная мини-Фудзияма
Со временем появился другой, не менее мощный стимул для организации храмовых экспозиций — деньги. За деньгами выезжали в крупные города, в первую очередь в Эдо. Первая такая экспозиция прошла в столице в 1670 году, после чего практика быстро укоренилась. В 1720 году устраивать дэкайтё в столице храмам разрешили не чаще, чем один раз в 33 года, и с разрешения бакуфу. За годы правления Токугава только длительных, сроком более месяца, экспозиций в Эдо прошло более полутора тысяч. Это был важный фактор городской жизни. Местом проведения таких мероприятий чаще всего (166 раз!) становился небольшой, но очень популярный буддийский храм Эноин, основанный в 1657 году в память о жертвах великого пожара годов Мэйрэки. Храм Дзэнко (префектура Нагано), например, в удачный год за одну выездную сессию мог собрать в столице до 10 тысяч рё золотом.
Рядом с такими деньгами просто не могли не появиться мошенники. В 1814 году во время “выездного раскрытия святыни” храм Цубои хатиман (Осакский округ) выставил изображение и личные вещи военачальника XIV века Кусуноки Масасигэ (1294–1336). Вскоре, однако, выяснилось, что экспонаты, на которые с благоговением взирали паломники, это подделка, взятая напрокат в столичной закладной лавке. Выставку со скандалом закрыли.
В современной жизни японцев принцип символического участия в некоем большом деле органично слился с понятием виртуальной выгоды. Как и повсюду в мире, японские супермаркеты завлекают покупателя условными баллами, которые он получает за каждую покупку. Чем дороже покупка, тем больше баллов на счету — и тем больше выгод рисует ему воображение в будущем. На японцев, с учетом их экономно-сберегательной психологии, этот прием действует сильнее, чем, например, на американцев, привыкших больше тратить, чем копить. Во всяком случае сегодня многие японские супермаркеты регулярно объявляют странноватые распродажи — по обычным ценам. Во время таких распродаж меняются только баллы, начисляемые покупателю (их дают в два или три раза больше). Чтобы не застрять в пробке, магазины в дни таких “распродаж” лучше объезжать стороной: столпотворение там напоминает выездную сессию храма на старинных гравюрах. Покупатели стремятся в магазин не затем, чтобы купить товар дешевле, что можно понять, а чтобы получить больше условных баллов. Это понять труднее — ведь эти баллы “сработают” в будущем, и только при условии новых покупок. Судя по всему, принцип “как бы экономии” работает исправно.
Глава 4
Любовь и семья
Брак как социальный контракт
Как и сегодня, в эпоху Токугава люди вступали в брак для продолжения рода. Обеспечение устойчивой связи между предками и потомками считалось делом серьезным, и полагаться в нем на романтическую любовь, которая сегодня есть, а завтра нет, было по меньшей мере легкомысленно, если не безответственно. Поэтому организацию семьи брали на себя люди опытные, умудренные жизнью. В отличие от Европы в Японии семью религиозными скобами не крепили и не требовали от супругов “любить друг друга вечно, пока смерть не разлучит их”. Право расторжения брака имел только муж — для этого ему нужно было написать соответствующую бумагу и вручить жене или ее родственнику-мужчине. Причину развода можно было и не указывать: “Муж имеет право развестись со своей женой по одной прихоти, не давая никому отчета в сем поступке” [Головнин, 1816]. Жена развестись с мужем по своей инициативе не могла, однако имела право поставить вопрос о разводе. Правда, только в двух случаях: если муж без ее согласия распоряжался ее личным имуществом (например, сдавал в скупку одежду, украшения) либо исчезал на 10 (позднее на 12) месяцев. Соответствующее заявление в обоих случаях подавала не сама жена, а ее отец или брат. Измены мужа или побои поводом для развода не считались.
Был еще один, исключительный путь к разводу без согласия мужа: бегство женщины в специальный буддийский монастырь, который так и назывался — “бракоразводный” (энкиридэра). Выбрав этот путь, женщина обязана была прожить в монастыре три года послушницей, после чего получала право на развод. Таких монастырей в Японии было всего два — Токэй в Камакура (префектура Канагава) и Мантоку в Ота (префектура Гумма). Понятно, что таким способом брак расторгали немногие женщины.
Развод
Органически присущее японской культуре стремление к согласию и компромиссу определяло подход и к расторжению брака. Беглянок принимали в храм не сразу и не безоговорочно. Сначала женщина получала убежище на гостевом дворе, а затем, успокоившись и изложив обстоятельства дела, обращалась к настоятелю с просьбой принять ее в послушницы. За это время хозяин двора в качестве посредника связывался с покинутым мужем и выслушивал его версию произошедшего. Мужчины встречались на нейтральной территории (на другом постоялом дворе), и посредник уговаривал мужа пойти на мировое соглашение — дать жене развод, раз уж она решилась на побег. Это часто удавалось, и далее все шло по обычному гражданскому сценарию. Если же муж упорствовал, посредник докладывал об этом в храм, и женщина в силу обстоятельств непреодолимой силы становилась на два-три года монахиней. Считалось, что за это время она может забыть о прошлом и начать новую жизнь. После пребывания женщины в храме Магистрат по делам религий признавал ее брак расторгнутым вне зависимости от желания бывшего супруга. За последние 150 лет эпохи Токугава через храм Токэй в Камакура прошли 2 тысячи женщин, ушедших от своих мужей [Танно Акира, 2010].
Отец С детьми. Источник: НА
К семейной любви японцы относились не совсем так, как в христианской Европе. Супруга можно было не любить вовсе: было вполне достаточно ответственного отношения к семейно-супружеским обязанностям. А если какая-то другая любовь начинала мешать исполнению этих обязанностей, ее осуждали. Конфликт чувства и долга часто приводил к трагедиям и выплескивался на страницы бульварных однолистных газеток, которыми развлекали горожан с XVII века. Пожары, преступления и двойные самоубийства положительно сказывались на тиражах, особенно двойные самоубийства — они считались поступком не только безнравственным, но и преступным. Покончивших с собой влюбленных запрещалось хоронить по обычному ритуалу, а если попытка самоубийства оказывалась неудачной и один из влюбленных оставался в живых, его казнили. Если же в живых оставались оба самоубийцы, их на три дня выставляли к позорному столбу: в Эдо, в районе Симбаси, существовало специальное “лобное место”. После этого обоих переводили в касту неприкасаемых (хинин). (На Руси, как известно, самоубийства тоже не приветствовались. Самоубийц казнили за одну только попытку. В петровском Морском уставе 1720 года было записано: “Кто захочет сам себя убить и его в том застанут, того повесить на райне (рее — А. П.), а ежели кто сам себя убьет, тот и мертвый за ноги повешен быть имеет”.)
