Глеб Лебедев - Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси
Переход от этого сотрудничества к военной конфронтации феодальных государств в 1164 г. открывает эпоху многовековой борьбы России со Швецией за речные выходы побережья Балтики. Крестовые походы шведов в Финляндию, Ингрию и Карелию 1155-1348 гг., Ореховецкий мир 1323 г., впервые стабилизировавший русско-шведское пограничье и нарушенный в «Смутное время» 1605-1612 гг., Столбовский мир 1617 г., отторгнувший от России прибалтийские земли и крепости у выходов в Балтийское море на 83 года, до начала Северной войны 1700-1721 гг., завершили это многовековое противоборство, по существу, в 1703 г. после основания российской крепости Санкт-Питер-Бурх в устье Невы.
Основанная после взятия шведского Ниеншанца на Охте в мае 1703 г. дерево-земляная крепость «Санкт-Питер-Бурх», позднее — Петропавловская, играла традиционную для допетровской Руси роль города, под прикрытием укреплений которого на ближайшей «Городовой стороне» рос посад из матросских, гребецких, гончарных, дворянских и проч. улиц и слобод. Эта «эмбриональная фаза» развития Санкт-Петербурга, казалось бы полностью направляемая царственной волей основателя, опиралась на архетип классического средневекового города, воспроизводя у выхода к морю традиционные для России нормы урбанизма.
Идеальным воплощением воли Петра Великого следует считать градостроительные проекты, разработанные к 1716 г. Ж.-Б. Леблоном и предполагавшие, в строгом соответствии с теоретическими нормами Просвещения и классицизма, создание центральных кварталов города в кольце укреплений на Васильевском острове.
Однако реальное развитие Санкт-Петербурга осуществилось практически уже в послепетровское время на континентальной, Московской стороне по левому берегу Невы. К 1730-м гг. определилась структурная основа петербургского урбанизма, знаменитое «трехлучье» главных магистралей. Непосредственно продолжая сухопутные дороги, связывавшие новую столицу с Москвой, Новгородом и глубинными областями России, отвоеванными у шведов землями Прибалтики, эти «першпективы» сходились к Адмиралтейству на берегу Невы.
Основанная в 1704 г. как судостроительная верфь, а одновременно — речная крепость (парная Петропавловской), «цитадель» Адмиралтейства буквально воплощала выход России — на Батику, раскрывая в новых исторических условиях культурно-коммуникативный потенциал летописного Пути из Варяг в Греки.
Этот речной восточноевропейский путь выступает важным градообразующим фактором практически на каждом этапе тысячелетнего развития урбанизма Восточной и Северной Европы, лежащей за пределами ареала античной цивилизации Средиземноморья. Генезис городских центров «архаического типа» VIII—IX вв. обеспечивал взаимодействие пришлых элементов Скандобалтийской цивилизации раннего Средневековья с наиболее активными компонентами местных (аграрных) обществ. Сформированная в результате этого взаимодействия великокняжеская власть на рубеже IX-X вв. обеспечивает общегосударственный контроль над магистралью, и служившие средством этого контроля «градки ПВГ’» создают условия для перехода к «классическому типу» средневекового города Х-ХІІ вв., воплощенному в урбанизме княжеской Ладоги, республиканского Господина Великого Новгорода, его «младшего брата» Пскова, великокняжеского Киева, Владимира, Москвы, равно как современных им «королевских городов» Скандинавии.
Цивилизационный потенциал русско-скандобалтийского урбанизма обеспечивал растущее взаимодействие со средиземноморскими первоисточниками, и распространение христианства в этом пространстве, от Корсуня до Нидароса, завершая его адаптацию в формирующуюся феодально-христианскую Европу, нашло адекватное выражение в новых универсальных урбанистических формах европейского градостроительства Средневековья, преемственно связанных с урбанизмом Европы Ренессанса и Нового времени.
Потенциал русско-скандобалтийского урбанизма во взаимодействии с трансконтинентальной системой коммуникаций оказался достаточно высок для того, чтобы в начале Нового времени обеспечить формирование новых урбанистических эталонов на «петербургском этапе» русской истории. Урбанизм Петербурга органично соединил и синтезировал, создавая новое качество градостроительных образцов, урбанистические архетипы Древней Руси, Европы Просвещения и регенерированные основания урбанизма Скандобалтики, наиболее действенные именно на восстановленном в своем общенациональном и государственном значении после победы в Северной войне, возвращенном России, исконном Пути из Варяг в Греки.
«Петербургский синтез», определивший структуру и облик российского культурного пространства в европейской цивилизации XVIII-XX вв., при этом преемственно и органично связывал новую Столицу Российской Империи с предшествующим тысячеkетним периодом русской истории; в архитектурно-урбанистическом выражении, этот приморский и столичный город можно назвать «последним аргументом», наиболее веским и неотразимым, в защиту «норманской теории», если иметь в виду подлинное значение скандо-славянских связей эпохи викингов для генезиса Руси. И не случайно в движении к адекватному самосознанию именно в Санкт-Петербурге с XVIII по XXI век историческая наука России делает и свои первые, и наиболее решительные шаги в освоении первоначальных и ключевых горизонтов отечественной истории. Именно поэтому в высшей степени символично и справедливо, что 2003 год, в общероссийском, европейском и мировом масштабе ставший Юбилейным годом 300-летия основания Санкт-Петербурга, одновременно отмечается и как Юбилей 1250-летия Старой Ладоги, его прямой предшественницы, заметного и весьма значимого центра на магистральных путях эпохи викингов в Северной Европе.
Заключение
Тридцать пять лет тому назад, в 1968 г. А, И. Солженицын закончил работу над документальной эпопеей «Архипелаг ГУЛАГ». Осенью того же года, незадолго до своей смерти, ленинградский археолог И. И. Ляпушкин проверил сигнальный экземпляр своего обобщающего труда «Славяне Восточной Европы накануне образования Древнерусского государства» (МИА 152). Обе работы, формально — малоизвестные, словно исключенные из официального контекста общеотечественной культуры своего времени (запретная книга Солженицына вышла в свет лишь пять лет спустя на Западе и с того времени становится известной на родине благодаря зарубежным радиопередачам; монография Ляпушкина интересовала и оставалась достоянием узкого круга специалистов, в основном, посвященных в состояние проблематики историков и археологов-славистов), — симптоматичны и временем своего появления, и направленностью подхода. Солженицынская эпопея обжигающей правдою о недавнем прошлом (и настоящем) стремилась очистить и пробудить общественное самосознание. Монография Ляпушкина, обращенная к истокам отечественной истории, решала ту же задачу, беспощадно разрушая сложившиеся славяноведческие «мифы», дискредитированные несостоятельностью исторические гипоте-ы, прочно встроенные в систему официальной идеологии (будь то действовавшая концепция акад. Б. А. Рыбакова, корректирующая ее версия П. Н. Третьякова, либо же — пытающаяся непротиворечиво соединить ключевые звенья обеих гипотез, разрабатывавшаяся в последующие десятилетия концепция В. В. Седова).
И. И. Ляпушкин выступил жестким критиком всех этнических интерпретаций — как «славянских» — практически всех известных к тому времени культур позднего железного века, кроме роменско-боршевской (в том числе «сопок» и «длинных курганов» лесной зоны Восточной Европы VIII—IX вв), расчищая поле для поиска «достоверно славянских памятников», формулируя критерии этой достоверности и непосредственно начиная сам этот поиск. Показательно, что он начал его с центрального и крупнейшего памятника лесной зоны — Гнездовского археологического комплекса. Гнездово вполне заслуженно ассоциируется, прежде всего, с «варяжской проблемой». Формируя в 1967-1968 гг. состав своей экспедиции — более чем наполовину участниками «Норманской дискуссии 1965 года» и «Касплянской разведки 1966», молодым поколением археологов Проблемного семинара Л. С. Клейна, — И. И. Ляпушкин определял и неразделимую слитность обеих проблем — происхождения (и расселения в лесной зоне) славян и участия варягов в образовании Древнерусского государства. Взгляды его в обеих этих проблемах были в то время тождественны взглядам его учителя М. И. Артамонова, тот же в своих заключительных работах, в свою очередь, усиливал и ужесточал ляпушкинскую позицию в отношении славянского этногенеза, а в «варяжской проблеме» до конца дней оставался на позициях «радикального норманизма».
Д. А. Авдусина (посвященное городской культуре Новгорода Х-ХІІІ вв., в основном же XII—XIII вв.) демонстрировали, по крайней мере, «готовность к диалогу» с зарубежными коллегами и оппонентами. Однако прежде всего такой диалог должен был завязаться (состояться и дать определенные результаты) внутри нашей отечественной культуры. В том же 1968 году «пражской весны» и советской оккупации Чехословакии в Орхусе (Дания) состоялся международный симпозиум «VARANGIAN PROBLEMS» (7-11 октября 1968 г.). Советская делегация в полном составе на нем отсутствовала. Причины, безусловно, зависели не от участников. Опубликованные тексты свидетельствуют, что объективный историографический разбор проблематики в докладе И. П. Шаскольского, текстология «варяжской легенды» Д. С. Лихачева, источниковедческие исследования археологов А. Н. Кирпичникова и О. И. Давидан и даже выступление формального лидера «советского антинорманизма»
