История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

Всем казалось, что, пока шли переговоры, король мог бы совершить побег. Большинство людей, ему сочувствовавших, считали, что такую попытку обязательно следует предпринять, и сам король к этому склонялся, полагая, что любая свобода окажется предпочтительнее нынешней неволи. Но затем другие лица стали отговаривать короля от осуществления подобного замысла и в конце концов убедили от него отказаться, приведя его, однако, в сильнейшее душевное смятение. Невозможно себе представить, до какой степени некоторые особы во Франции страшились его побега и какой ужас внушала им мысль о возможном его прибытии туда. Объяснялось же это вовсе не недостатком заботы о безопасности короля, но искренним опасением, что отсутствие должного уважения, с которым он там непременно столкнется, станет для него ударом более страшным, чем тяготы и невзгоды самого строгого заключения. И действительно, во всем христианском мире не существовало тогда двора, которому хватило бы благородства и великодушия, чтобы принять короля с радостью. Не исключено также, что люди, желавшие ему добра, не желали его побега потому, что видели в его заключении самое худшее, что способны уготовить для короля злейшие его враги, ведь пока он оставался в неволе, они могли бы самым основательным образом учредить и укрепить республиканское правление. Никому тогда и в голову не приходило, что они намереваются создать подобное государственное устройство с помощью злодейского убийства — ведь после него титул монарха по закону немедленно перешел бы к другому лицу, которое имело возможность заявить свои права на трон и начать борьбу за их осуществление.

До начала переговоров, но уже после принятия постановления и Декларации о не-обращении, когда с ним обходились весьма сурово, король всерьез думал о бегстве и был уже близок к исполнению своего замысла. Окружали его тогда единственно лишь особы, приставленные теми, кто менее всего желали ему добра, а потому избирали орудия, разделявшие, как им казалось, те же самые принципы. Одним из таких орудий был некто Осборн, молодой человек дворянского происхождения, которого назначили на должность церемониймейстера, что позволяло ему почти неотлучно находиться при особе короля. Достоинство, с которым держался короля, и его любезное обращение с окружающими, произвели за несколько месяцев сильное впечатление на юношу, а потому, из преданности Его Величеству и из сочувствия к его страданиям, он загорелся искренним желанием оказать королю какую-нибудь важную услугу. В качестве церемониймейстера Осборн обыкновенно держал в своих руках перчатки короля, пока тот находился за столом, и вот однажды, воспользовавшись этим обстоятельством, он вложил в один из пальцев перчатки короткую записку, в которой выразил свои верноподданнические чувства. Король не спешил принимать на веру пылкие излияния человека, столь мало ему знакомого, которого, как он отлично понимал, никогда бы не приставили к его особе, если бы не считали сторонником определенного рода взглядов. Однако затем, после более продолжительного наблюдения за Осборном и разговоров с ним в обществе других лиц в саду (где королю дозволялось гулять), Его Величество начал верить в чистосердечие юноши, а потому часто оставлял в своей перчатке записки и таким же способом получал известия от него.

В тамошнем гарнизоне капитаном пехотной роты служил некто Ролф, которого Кромвель послал на Уайт в качестве главного своего конфидента. Человек низкого происхождения и весьма посредственных способностей, Ролф еще рядовым был посвящен во все интриги армии, а впоследствии, будучи одним из агитаторов, по наущению Кромвеля внушал нужные мысли солдатам, на которых имел огромное влияние. Не в силах себя сдерживать, он чрезвычайно скверно и злобно отзывался о короле даже тогда, когда старшие офицеры вовсю изощрялись в лицемерии. Ролф близко сошелся с Осборном и был совершенно уверен, что имеет дело с человеком, готовым на все ради собственного возвышения. И вот однажды, разразившись обычной своей бранью по адресу короля, Ролф воскликнул, что ему очень хотелось бы, чтобы Его Величество поскорее отправился на тот свет, ведь пока он жив, никакое умиротворение страны невозможно. Ему доподлинно известно, продолжал Ролф, что армия желает королю смерти, и что Гаммонд получал из армии письма с приказом устранить его с помощью яда или иным способом, однако он, Ролф, понимает, что осуществить подобный план здесь не получится. А потому, если Осборн пожелает к нему присоединиться, они могли бы забрать короля отсюда, после чего сделали бы свое дело без всякого труда. Когда же Осборн спросил, как можно увезти отсюда короля без его собственного согласия и против воли Гаммонда, Ролф ответил, что короля можно было бы выманить из Ньюпорта, как когда-то из Гемптон-Корта, письмами от его друзей с предупреждением о грозящей ему здесь опасности, после чего он сам захочет отсюда бежать, и тогда его можно будет совсем легко прикончить.

Обо всем этом Осборн немедленно сообщил королю. Король велел Осборну продолжать дружеские сношения с Ролфом и пообещать ему свою помощь в подготовке побега. Король таким образом рассчитывал обратить гнусный замысел Ролфа в средство для собственного спасения. Он рекомендовал Осборну одного из солдат, как человека, на которого тот мог бы положиться. Он также посоветовал ему довериться некоему Доусетту, с которым король был давно знаком и которого теперь назначили охранять черную лестницу. Доусетт и в самом деле был человек честный; к тому же Его Величество просто не сумел бы осуществить побег без ведома и участия лиц, которые могли бы помочь бы ему выбраться из замка и позаботиться о нем впоследствии.

Осборн твердо заверил Ролфа в том, что в конце концов сумеет склонить короля к побегу, хотя король, похоже, все еще питает известные сомнения, опасаясь, быть обнаруженным и схваченным. Во всем этом деле Осборну с большой охотой помогал Доусетт; другой солдат, на котором остановил свой выбор король, также оказался честным человеком и даже сумел соответствующим образом повлиять на нескольких своих товарищей, обыкновенно стоявших на часах в том самом месте, где король намеревался покинуть замок. Наконец, все было готово, и королю передали пилу и напильник; орудуя ими, он, хотя и с превеликим трудом, перепилил решетку на окне, через которое должен был выбраться на волю.

Итак, в назначенную для побега ночь Осборн явился туда, где ему было приказано поджидать короля. Но один из солдат донес Ролфу обо всех его действиях. Догадавшись, что Осборн его обманывает, Ролф велел солдату возвратиться на свой пост и не покидать его; сам же Ролф, а с ним еще несколько надежных солдат, вооружившись, расположились поблизости с пистолетами наготове. В полночь король подошел к окну с намерением выбраться наружу, но, едва принявшись за дело, заметил, что рядом с замком находится больше, чем обыкновенно, людей. Король подумал, что план побега, по-видимому, раскрыт, а потому затворил окно и снова лег в постель. Вот и все, что на самом деле стояло за слухом, который распространился впоследствии — будто король, наполовину высунувшись из окна, застрял в нем и, не способный ни двинуть вперед туловище, ни просунуть назад голову, принужден был звать на помощь — но это чистая выдумка.

О замысле короля Ролф сообщил Гаммонду; тот немедленно направился в комнату Его Величества, где обнаружил, что король находится в своей постели, но оконная решетка надвое перепилена и снята. Заключив отсюда, что сведения Ролфа верны, Гаммонд тотчас же арестовал Доусетта, однако не сумел схватить Осборна, который то ли бежал с острова, то ли где-то на нем укрылся, так что найти его не удалось. Ролф не смог удержаться от того, чтобы не оскорбить Доусетта уже в тюрьме и с издевкой спросил, почему же его король, подойдя к окну, не спустился вниз, ведь он, Ролф, с добрым, отлично заряженным пистолетом, уже готов был его встретить. Когда же Осборн оказался в безопасном месте, он отправил по письму каждому из спикеров, сообщив им обо все случившемся. В Палате общин этими известиями пренебрегли и оставили их без внимания, однако на Верхнюю палату они произвели более сильное впечатление, и пэры с необычной для них ныне настойчивостью предложили общинам немедленно вызвать Ролфа, а Осборну выдать охранную грамоту на сорок дней, чтобы он мог явиться в Лондон и выступить в качестве обвинителя.