Глеб Лебедев - Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси
Манифестация «Руской земли» сближается с засвидетельствованным «Вертинскими анналами» франков посольством загадочного «хакана русов» к непосредственному предшественнику, отцу и кратковременному соправителю Михаила, византийскому императору Феофилу II в 838 г. (Станг 2000: 48). Со времен Г.-З. Байера (а вслед за ним В. Н. Татищева) этот эпизод остается предметом дискуссий (Татищев 1962: 292-310; см. также: Славяне и скандинавы 1986:189-190; Лебедев, Станг 1999; 136-152). «Русские» дипломаты «свейского рода» (таинственные шведы, от имени не менее таинственного «хакана росов»), в явной конфронтации своего правителя с Хазарией, последовательно, хотя и безрезультатно обратились (в поиске союза?) и к басилевсу ромеев в Константинополе, и к императору франков в Ингульгейме. Археологически эти контакты «русов» с Византией 830-х гг. засвидетельствованы независимыми друг от друга письменными, нумизматическими и археологическими источниками (Лебедев 1985: 254).
Важно, что зафиксированная этими источниками картина русско-хазарско-византийско-скандинавских отношений документально соответствует и показаниям петергофских граффити: скандинавские и хазарские руны, греческая надпись, включенные в древнерусскую систему денежного обращения. Следовательно, по крайней мере экономическую, а вероятнее всего, и политическую сферу воздействия «хакана русов» 838 г. необходимо рассматривать от Балтики до Черного моря, в границах Древней Руси, зафиксированных надежными историческими данными лишь во времена Олега Вещего и Ярослава Мудрого.
В связи с этим возникает вопрос об идентификации и локализации «хакана» «Вертинских анналов». Из имеющихся сведений единственное имя, которое можно почерпнуть в отечественных источниках для этого времени, это — Дир, по ПВЛ, брат и соправитель Аскольда в Киеве. Историками вполне убедительно обоснована реальная разновременность Аскольда и Дира как исторических персонажей, лишь в летописной традиции превращенных в современников и братьев, погибших от мечей воинов Олега (Мавродин 1945: 217-218). Опираясь на реконструкцию масштабов и хронологии политической деятельности Аскольда в Киеве по крайней мере с 860 по 882 г. (Брайчевский 1988), следует предположить, что правление Дира, локализуемого в Киеве как столице его державы, должно быть отнесено к предшествующему отрезку времени (услов¬но: 838-859 гг.).
«Русь Дира» остается загадкой (Лебедев 2002: 24-26). Тот ли это «первый из царей славян», под своим именем фигурирующий в известии арабского географа X в. аль-Масуди (Гаркави 1870: 137), который должен быть признан «первым» и по масштабам, и по времени манифестации во внешнем мире своей государственной власти, память о котором сохраняла «Дирова могила» в Городе Ярослава еще во времена киево-печерских книжников, и послы которого первыми из «русов» достигли двора византийского и франкского императоров? Чем обосновано было его право и возможность заявить о своей державе, противопоставляя ее могущественному в тот момент (после благополучного завершения гражданских войн) Хазарскому каганату? Наконец, и самое главное, — какова была дальнейшая судьба этого политического образования, столь внушительно заявившего о себе в первой трети IX в. и простиравшего свою власть, судя по косвенным данным, от Поднепровья до Ладоги и прибрежья Финского залива?
Судя по всему, первичное объединение в границах «Руси Дира» будущей Киевской Руси оказалось достаточно эфемерным. Распад ее на две самостоятельные общности, Внутреннюю, Низовскую, и Внешнюю, Верхнюю Русь, так же как их соперничество с Хазарией и экспансией викингов, проявились и в изменении динамики денежного обращения (Потин 1970:64-80), и в других процессах, из которых консолидационный возобладал лишь к рубежу IX-X столетий.
Однако исключительную важность представляло бы выявление и углубленное изучение предпосылок этого объединения, равно как его внутренних и внешних коммуникаций, ранних центров и их соотношения, действовавших в его составе политических сил. Перед отечественной исторической наукой по-прежнему неразрешенной стоит проблема адекватного осознания и сходного, ключевого этапа национального становления; отождествления, идентификации, себя — со своими подлинными истоками, достоверного осмысления «а как оно было», где и когда, кто и зачем осуществил те реальные действия, которые и сложились — в генезис Руси.
Проблема возникла, по сути, в творчестве первого киевского летописца, во всяком случае, того из редакторов «Повести временных лет», кто не решился «изъять» из контекста начального летописания — Первое известие о Руси («начася прозывати Руская земля»), но в угоду «придворной конъюктуре» затушевал подлинное содержание этого раннего известия, ибо оно ставило под сомнение легитимность правящей династии Рюриковичей. Собственно в 1118 г. и возникло основное противоречие российской исторической науки, остающееся неразрешенным до сего дня: мы знаем «откуду Руская земля стала есть»; и в то же время мы игнорируем это бесспорное знание, принимая за «точку отсчета» деятельность более актуальной администрации, пришедшей на смену оставшимся безымянными «строителям первой волны»; напрашивающиеся параллели с Россией конца XX века, может быть, помогут прояснить необходимость решения этой исследовательской задачи, единственного, способного обеспечить адекватность национального самосознания.
Триста лет назад, во всяком случае, ситуация повторилась при переходе от «летописной историографии» к становлению исторической науки. Петербургский академик Готлиб Зигфрид Байер (1694-1738), с добросовестностью европейского специалиста, первого профессионального латиниста, эллиниста, ориенталиста России, выполнил поставленную перед ним задачу: первичную систематизацию источников по ранней русской истории. При этом он обнаружил действительно уникальное и новое для тогдашней науки свидетельство, дополняющее и проясняющее «умолчание» летописного текста «Повести временных лет»: запись «Вертинских анналов» Ita anonimus ad А. С. 839. Сведения о «хакане росов» Байер интерпретировал определенно и верно :«задолго до Рюрика народ русский (gentem Rossicam)» имел правителя, титул которого («хакан»), привлекая греческие и арабские источники, можно расценивать как равнозначный титулам «император, автократор (самодержец)» (Bayer 1735: 281).
Официальная монархическая историография ближайших к Байеру поколений этот «неудобный» (паче в эпоху непрерывных дворцовых переворотов середины XVIII века) и фундаментальный вывод обошла молчанием; и продолжала обходить во всех последующих поколениях, без малого триста лет, предпочитая дискуссию, в общем-то бессодержательную, об этническом составе «варягов», раскрытом тем же Байером на тех же страницах и с исчерпывающей точностью и полнотой (Вауег 1735: 280; Лебедев, Станг 1999:136-139).
Начало Руси остается загадкой, «белым пятном», terra incognita, не только для российского общественного самосознания, но, что гораздо опаснее и сложнее, для профессиональной исторической науки России начала XXI века, тысячу лет спустя, то есть на протяжении всего пройденного страной и народом исторического пути России.
Неприемлемость этой ситуации острее и раньше ученых историков осознают современные политики, причем столь различные, как радикальный «правый демократ», депутат и правозащитник Ю. А. Рыбаков и спикер Государственной Думы Г. Н. Селезнев. «Какую Россию мы хотим возродить?., азиатские или норманские порядки… рабство или вольную волю? …вопрос с местом Ладоги в нашей истории остается полем битвы историков под ковром официоза», — комментирует правозащитник материал о ранней Ладоге (Рыбаков 2003:14). Пожеланием исторического исследования, «чуждого кичливости, ксенофобии и замалчивания «неудобных» событий и фактов» открывает спикер тематический выпуск журнала Правительства и Администрации Президента РФ «Древняя Русь» (Селезнев 2002: 1). Но обзорные монографии, многотомные сводные работы, университетские и школьные учебники по-прежнему не в состоянии раскрыть почти столетие начальной отечественной истории, с 750-780-хх по 830-840-е гг., когда, минимум за одно-два поколения до «призвания князей», «начася прозывати Руская земля».
Впрочем, столь же «слепы» к этому известию «Вертинских анналов» о событиях 838-839 гг. и западноевропейские коллеги российских историков. Триста лет историческая наука игнорирует тот факт, что Русская Земля «каганата росов» оказывается ровесницей Империи Каролингов, направляя послов к сыну Карла Великого, правда, в его последние годы и незадолго до распада его Империи (843 г.). Словно на смену ей выступает новая, в перспективе не менее могущественная держава, постепенно поднимающееся на противоположном, восточном краю европейской арены Древнерусское государство восточных славян.
«Русь Дира», видимо, впервые освоила и располагала уже полностью сложившейся системой коммуникаций, замкнутых на магистраль Пути из Варяг в Греки (Lebedev 1980:90—101). Этот путь, не только объединивший восточное славянство с внешним миром, но прежде всего связавший соседствующие различные и взаимозависимые эконом-географические зоны славянского земледельческого хозяйства (древнего высокопродуктивного — на юге, стабильного — в Днепро-Двинском междуречье, нестабильного и дополняемого неаграрными форма¬ми деятельности — в северных землях), предопределил исторические судьбы восточнославянских племен и народов и на последовавшие за скоротечной «эпохой Дира» десятилетия IX в., и на тысячелетие вперед, до формирования современных и суверенных России, Беларуси и Украины. «Русь Дира», безусловно, была исторической предшественницей в равной мере «Руси Аскольда» и «Руси Рюрика», а затем и собственно Киевской Руси на пути «от северного варварства к эллинистически-христианской духовности» (Лебедев 1985: 264; 1994: 146-153) — общем для древнерусской народности, первоосновы восточнославянских народов, а вместе с ними объединившем с их судьбами на этом историческом этапе скандинавские народы.
