Евгения Яхнина - Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья
- Идет! До послезавтра!
С утра 27 апреля, взяв с собой оберточную бумагу, веревки и небольшую сумму денег, Жак по поручению тетушки отправился за книгами в богатый дом, где продавалась целая библиотека.
Весна в этом году не предвещала французам ничего доброго
Позади были два неурожайных года. А нынче поля уже пострадали от жестокого града. В городах и деревнях опять не хватало хлеба.
Бремя налогов становилось все тяжелее для населения.
Недовольство охватило всю Францию. В деревнях то и дело вспыхивали крестьянские бунты. Роптал и Париж. А особенно волновалось и роптало рабочее население Сент-Антуанского предместья.
Здесь жили преимущественно мебельщики и мастеровые, изготовлявшие соломенные сиденья для стульев. Кто из них не знал Ревельона! У него на фабрике работало четыреста рабочих, значит, четыреста семей кормилось около господина Ревельона. Но как кормилось, это другое дело.
Ревельон пользовался дурной славой. Еще не прошло и двух лет с тех пор, как он круто расправился с рабочими своей другой фабрики, в Курталине. Рабочие там вздумали бастовать, но с Ревельоном не шути! Он был накоротке с полицией и, чуть что, прибегал к ее помощи.
А сейчас Ревельон снова выступил против рабочих. На собрании избирателей третьего сословия в округе святой Mapгариты он во всеуслышание заявил, что рабочий с семьей может вполне прокормиться на пятнадцать су в день. Поэтому-де он сокращает наполовину жалованье своим рабочим. Но ведь хлеб-то стоил теперь четырнадцать с половиной су - разве не знал об этом Ревельон? А если знал, то чего добивался - не хотел ли просто довести до отчаяния тех, кто своими руками строил его благополучие?
Вдобавок Ревельон редактировал наказ третьего сословия от своего района и, подыгрывая аристократам, отказался включить в него требования рабочих.
Когда о выступлении Ревельона на собрании избирателей узнали в Сент-Антуанском предместье, возмутились не только рабочие с его фабрики, но и другой трудовой люд. Не составляли ли все рабочие и ремесленники одну большую семью бесправных, у которых теперь хотели отнять и то немногое, что они имели?
О том, что рабочие могут еще туже подтянуть животы, говорил на собрании не только Ревельон, говорил и селитровар Анрио. Один стоил другого.
С утра 27 апреля над Сент-Антуанским предместьем как будто нависла тяжелая туча. На бульварах деревья зловеще шелестели листьями, разросшимися так, словно то был не апрель, а знойное лето. Казалось, вот-вот разразится гроза, какое-то общее смятение чувствовалось в воздухе. Словно повинуясь неслышному приказу, лавки стали закрываться, с шумом захлопывались ставни жилых домов. Праздношатающиеся поспешили очистить улицы, не дожидаясь, чтобы их об этом попросили. А на улицах появились новые толпы. Откуда взялось столько людей?
Все взволнованы. В руках палки, жерди. Но что это? Идет группа людей. На вытянутых руках одни несут чучела, изображающие хозяев предместья - Ревельона и Анрио, другие - большой кусок картона с надписью: "Приговор третьего сословия: Ревельона и Анрио повесить и сжечь на Гревской площади!"
- На Гревскую площадь! Там совершим правый суд! - слышатся голоса.
- На Гревскую! - вторят другие.
Все понимают: там собираются уничтожить не самих предпринимателей, а только их чучела. Парижане привыкли к такому зрелищу. Оно служит предупреждением: народ хочет, чтобы хозяева знали и понимали - кары им не избежать.
Еле пробиваясь по мостовой сквозь стену людей, медленно двигается роскошная коляска, в которой сидят два аристократа.
Гамбри отделяется от толпы, подбегает к экипажу, выхватывает из рук кучера поводья и спрашивает у седоков:
- Кто вы такие?
- Моя фамилия дю Тийе.
- А ваша?
- Я - герцог де Люйн, - робко произнес второй.
- В таком случае, кричите: "Да здравствует третье сословие!" Да погромче! - требует Гамбри.
- Да здравствует третье сословие! - покорно крикнули аристократы.
Власти встревожились. Дело не шуточное - ведь в Сент-Антуанском предместье рабочих тысячи. На свои войска для подавления, пожалуй, рассчитывать не приходится, иноземные надежнее. Всего лучше для этого швейцарцы. Их много сейчас скопилось в Версале, где они охраняют королевский дворец.
Часть восставших направилась к роскошному особняку Ревельона, но тут перед ними возникло неожиданное препятствие: охранявшие его военные отряды. Кто же так быстро осведомил полицию? Откуда взялись войска?
Замешательство длилось недолго.
- Друзья! - крикнул Гамбри. Он шел теперь впереди, неся на вытянутых руках модель виселицы с болтавшейся на ней фигуркой Ревельона. - Селитровар Анрио ничем не лучше Ревельона. Идем к особняку Анрио!
И все бросились к дому селитровара. В толпе замелькали длинные шесты. У многих в руках оказался инструмент: у кого молоток, пила, у кого лекало. Это потому, что к восставшим присоединилось много рабочих-инструментальщиков.
- Вот как живут те, кто предлагают нам кормиться на пятнадцать су в день!
В самом деле, пышный дом Анрио с лепными украшениями на стенах и тяжелыми шелковыми драпри на окнах выглядел особенно богатым и роскошным, когда возле него толпились сейчас плохо одетые, истощенные голодом бедняки.
- Тащи мебель! Выноси из дома! Мы устроим сейчас хороший костер!
Десятки крепких рук стали выбрасывать из окон дорогую мебель фабриканта. Внизу ее подхватывали такие же уверенные руки; и восставшие по двое, а то и по трое тащили ее прямо на Гревскую площадь.
- Сжечь ее! Проучим богачей!.. - такова была воля сотен собравшихся людей.
Слухи о восстании в Сент-Антуанском, предместье быстро распространились по Парижу. Толпы рабочих из квартала Нотр-Дам присоединились к восставшим. Появился еще другой плакат: "Пусть будут снижены цены на хлеб и на мясо!"
К рабочим с ревельоновской фабрики присоединились рабочие со стекольной.
- Закрывайте лавки! Идите к нам! - приглашают восставшие владельцев маленьких лавчонок.
Но их голоса перекрывает испуганный возглас.
- Солдаты! Идут солдаты!
В самом деле, солдаты французской и швейцарской гвардии, королевского и драгунского полков вытянулись в линию от Монмартрского бульвара до Сент-Антуанского предместья.
В солдат полетели камни, вывороченные из мостовой. Но разве камни, дубины, жерди, молотки могут противостоять ружейным залпам?
Вот упали первые раненые, среди них - случайные прохожие. Но это не испугало смельчаков. Отчаянная борьба продолжалась.
Как будто очищена мостовая от людей, но это только кажется; там наверху, на крышах, между трубами, засели восставшие, и сверху летят в солдат и полицейских куски сорванной черепицы.
Однако солдаты не дремали. Один из них бросился к Гамбри
- Эй, кто там, подсоби! - крикнул Гамбри.
И паренек лет шестнадцати бросился ему на подмогу. Гамбри дубиной оглушил солдата, и вдвоем они вмиг отняли у него шляпу и саблю.
Еще через минуту Гамбри, вооруженный саблей солдата, насадил первый трофей - солдатскую шляпу - на свою дубинку и высоко поднял ее над головой.
Глава шестнадцатая
ПРИГОВОР ВЛАСТЕЙ
Ничего не подозревая, Жак с тяжелыми тюками, в которых лежали выгодно приобретенные книги, направлялся домой. Он был доволен своей покупкой.
Но добраться до дому Жаку оказалось не так просто: все Сент-Антуанское предместье было оцеплено войсками. Проносили раненых, среди них были и женщины. До Жака долетали отдельные слова:
- Швейцарцам легко стрелять в бедняков, у которых все оружие камни, куски черепицы и дубины!
Богатое население возмущалось в свою очередь:
- До какой наглости дошли! Останавливали кареты и заставляли дворян кричать: "Да здравствует третье сословие!" И тем приходилось подчиняться.
Жак еле добрался домой. Там уже слышали о происходящих событиях
- Какой ужас! Говорят, арестовали многих, многие убиты! - со страхом сообщила ему Виолетта.
А наутро узнали страшное.
Восставшим все-таки удалось пройти на Гревскую площадь и совершить там правый суд: сжечь изображения Ревельона и Анрио. Демонстрантам дали уйти с площади, но в узких улицах их настигли пули. До четырех часов утра продолжалась пальба и охота за восставшими. А потом подсчитали: несколько сот убитых и раненых. А сколько арестовано? Числа не называли, только многозначительно качали головой.
Сестры Пежо ничего не знали, и Жак понадеялся, что ему все расскажет Гамбри.
Жак вышел пораньше из дому. Но тут же на улице услышал от соседей, что Гамбри арестовали вместе с другими "зачинщиками". Говорят, с приговором тянуть не будут. Сегодня же объявят.
Жак сидел в лавке как на иголках. Перед глазами стоял Гамбри, каким он видел его всего два дня назад: решительный, уверенный, веселый. Взбудораженные происшедшим, завсегдатаи кабинета для чтения сегодня не пришли. И Жак решил, что можно пораньше закрыть лавку. Но не тут-то было. Впервые у него произошла ссора с Жанеттой.
