Виталий Бессонов - Тарутинское сражение
Подписанное Беннигсеном приказание Ермолову не могло быть отправлено из Дежурства главнокомандующего без личного распоряжения Кутузова, который не спешил его давать. Задержав приказ до 5 часов вечера, Кутузов поставил под угрозу срыва выполнение принятой диспозиции, что в конечном итоге и произошло.
И.С. Дорохов (1762–1815).
Причина такого поведения главнокомандующего могла быть связана с тем, что 16 октября особое внимание Кутузов уделил не подготовке атаки, а выяснению положения войск противника. Самым первым документом, отправленным из штаба главнокомандующего 16 октября, было предписание Милорадовичу за № 151 с требованием прислать на лошади в Главную квартиру перебежавшего на русские аванпосты французского барабанщика, который «сообщает известия, весьма заслуживающие некоторого внимания»[249]. В тот же день от Кудашева при рапорте от 15 октября был доставлен вышедший из Москвы рядовой Орденского кирасирского полка, имеющий важные сведения[250]. Неизвестно, какие конкретно данные удалось узнать в Главной квартире от этих людей, но несомненно, что Кутузов в тот день старался прояснить расположение неприятельских войск, о котором он получал противоречивые сведения. Накануне, 15 октября, был прислан рапорт Дорохова от 14 числа, в котором сообщалось: «По прибытии моем в селение Ивлинское узнал я от проходящих из Воронова разных мужиков, что неприятель уже 4-й день тянется из Воронова на Можайскую дорогу к Кубенскому»[251]. В следующем рапорте, от 15 октября, Дорохов подтверждал сведения об отступлении неприятеля от Воронова к Москве[252]. Поэтому, 16 октября в приказании Кудашеву (исходящий № 152) указывалось: «если возможно с вашей стороны, получить через поселян достоверное известие о сем движении неприятельском»[253]. Однако, 16 числа в Главную квартиру поступили и другие, не подтверждавшие показания Дорохова, сведения. В рапорте командира Ахтырского гусарского полка Д.В. Васильчикова от 17 октября указывалось, что по данным, собранным от пленных и жителей, центр армии противника расположен в Вороново и окрестностях, а находящееся против русского лагеря войско — неприятельский авангард[254]. Следовательно, с одной стороны Кутузов был извещен об отступлении неприятеля, а с другой — о концентрации его к Воронову. Именно эти противоречивые данные, надо полагать, оказали влияние на задержку в Дежурстве главнокомандующего распоряжений о подготовке к запланированной атаке. Вполне возможно, что Кутузов, не видевший в нападении на неприятельский отряд крайней необходимости, мог отложить приказ к выступлению до выяснения всех обстоятельств.
Для проверки сведений о находившихся в Воронове войсках Кутузов через Коновницына дал Фигнеру соответствующее повеление, которое не было зафиксировано в Журнале исходящих бумаг. 16 октября Фигнер сообщил: «Преступил побывать в неприятельской армии, но где проведал сколько мог и сколько полагал нужным. Армия неприятельская стоит на прежнем месте в 15 верстах от Воронова к Калуге. В Москву недавно пошел отряд, который должен будет прикрывать большой транспорт с провизией (это, возможно, то движение войск, которое зафиксировал Дорохов — В.Б.). В Москве еще и теперь находится вся гвардия. В Воронове стоят 2 пехотных полка, которые могут быть в 2 часа истреблены отрядом генерала Дорохова и моим, за истребление их ручаюсь головою, коль скоро отряд пойдет так, как я его поведу»[255]. После получения этих данных главнокомандующий мог представить реальную картину положения неприятельского авангарда, который не отступал и не имел за собой в Вороново дополнительных сил. Достоверность ее основывалась не на показаниях пленных и жителей, а на сведениях, собранных легендарным партизаном Фигнером непосредственно в лагере противника.
Можно предположить, что только после доставления рапорта Фигнера был возобновлен процесс подготовки атаки неприятеля. Тогда был отдан приказ Ермолову о выполнении данного ему Беннигсеном распоряжения, зафиксированного в Журнале под № 153, и следующим, под № 154, было зарегистрировано подписанное Коновницыным предписание Дорохову. В нем указывалось, чтобы он «соединено с Фигнером действовал на Вороново, где, истребив два полка, отрезывает отступление главному неприятельскому авангарду»[256]. Но необходимое на подготовку войск время было упущено, и Кутузов, лично задержавший доставление приказа, конечно, не мог не знать об этом.
Главнокомандующий, покинувший Леташевку в восьмом часу вечера, по прибытии в Тарутино обнаружил войска неготовыми к выступлению и за это обрушил свой гнев на оказавшихся рядом квартирмейстерских офицеров. Однако не все части были в одинаковом положении. Беннигсен, выехавший к армии в седьмом часу вечера, несмотря на отсутствие предварительных распоряжений Ермолова, сумел подготовить к движению 2-й и 4-й пехотные корпуса. Даже в этих условиях еще оставалась, вероятно, возможность не переносить наступление. В своих записках Голицын, принимавший непосредственное участие в событиях, пишет, что в Тарутино к главнокомандующему явились корпусные командиры «с докладом, что получив в ту же минуту приказание, они готовы выступить немедленно и объявили, что как распоряжение предшествовало несколькими часами назначению, то выступлению армии никакой остановки или перемены в распоряжениях быть не может и умоляли его дозволить им идти. Но сколько убеждения таковые ни казались основательными, однако ж ничто не могло заставить Кутузова переменить данного приказания отложить поход до другого дня»[257]. Достоверность этого факта подтверждается и в предписании Кутузова Ермолову от 17 октября, где говорилось, что по прибытии в Тарутино главнокомандующий «узнал от корпусных там собравшихся господ начальников, что никто из них приказа даже и в 8 часов вечера не получал»[258]. Здесь же указывалось, что начальствующие кавалерией генералы, не получив своевременно распоряжений, направили значительную часть кавалерии за фуражом. Следовательно, можно констатировать, что не все, собравшиеся в Тарутино, генералы, как писал Голицын, высказали свою готовность «выступить немедленно». Сославшись на отсутствие посланных за фуражом для кавалерии и артиллерии людей и лошадей, Кутузов отменил движение, хотя два корпуса правого фланга были готовы выдвинуться на позиции и до рассвета имелось достаточно времени, чтобы организовать запланированное диспозицией ночное движение войск.
Беннигсен пишет, что «в девятом часу, в тот момент, когда я собирался выступить, я получил от князя Кутузова записочку, в которой он просил меня повременить выполнением этого плана; это было весьма прискорбно, тем более, что с этого момента наши намерения не могли оставаться тайною»[259]. Как видно, главнокомандующий достаточно быстро разобрался в Тарутино со сложившейся ситуацией и принял решение (в 8-м часу выехал, в 8 часов еще общался с корпусными командирами, а в 9-м часу уже отменил атаку). Это косвенным образом указывает на то, что Кутузов заранее предполагал ход развития событий и был готов при первой возможности отменить атаку противника, которую не считал целесообразной. Следовательно, на замечание, сделанное в воспоминаниях находившегося в составе 4-го пехотного корпуса майора 1-го егерского полка Петрова, что «не отыскано того, кто остановил ввечеру 4 (16) октября подъем полков с позиции и переход по приготовленным понтонным мостам реку Нару с правого на левый берег ниже села Тарутино»[260], можно ответить, что этим человеком был сам главнокомандующий.
Поведению Кутузова в Тарутино Голицын находит следующее объяснение: «Он (Кутузов — В.Б.) боялся возбудить деятельность Наполеона и придерживался своей мысли выиграть время, чтобы не тревожить его из Москвы. Решившись дать сражение сие, он как бы проявил согласие свое вопреки внутреннего убеждения своего: что время поражать Наполеона не настало еще»[261]. Таким образом, поездка в Тарутино больше походит на предпринятую главнокомандующим публичную демонстрацию своей заинтересованности в атаке неприятеля, которую он должен был отменить вследствие неготовности войск к выступлению. При этом, необычный гнев Кутузова мог быть вызван раздраженностью тем, что его заставляют играть по «чужим правилам» и поступать вопреки своему убеждению. Следуя обстоятельствам, он был вынужден совершить бессмысленный вояж в Тарутино, и, увидев то, что ожидал — неготовые войска, выплеснул накопившиеся в нем эмоции на свое окружение.
По поводу отмены наступления Вильсон 17 октября записал в своем дневнике следующее: «Сегодня утром наши должны были атаковать неприятеля, поэтому еще с вечера я отправился на казачьи пикеты правого фланга к генералу Беннигсену. Но около полуночи он дал мне знать, что маршал (Кутузов — В.Б.) отложил атаку до завтрашнего утра, хотя войска были уже в полной готовности. Чтобы узнать, хорошо ли сидит костюм, портной примеряет его, однако генералу не пристало быть столь неумелым швецом, чтобы нуждаться в испытаниях. Надеюсь, на сей раз не придется платить слишком дорого. Если секрет не откроется, мы должны воздвигнуть еще один благодарственный алтарь Богу-хранителю России»[262].
