Уильям Аллен - История Украины. Южнорусские земли от первых киевских князей до Иосифа Сталина
В год заключения Люблинской унии в Подолии и Волыни была проведена опись земель, еще не имевших владельца. При вступлении на трон Польши последний король из династии Ягеллонов, венгр Стефан Баторий, понял, что его первоочередными проблемами должны были стать раздача земель на восточной границе Украины и создание там крупных поместий. После смерти Батория, во время выборов нового короля, Сигизмунд III Ваза щедро раздавал земли тем членам сейма, которые голосовали за него. По этому случаю два брата Вишневецкие получили обширные поместья на левом берегу Днепра, где с невероятной скоростью возникали новые поселения: Лубны, Ромны, Пирятин, Прилуки и в начале XVII в. — Полтава. К концу XVI в. к западу от Днепра насчитывалось уже несколько сотен деревень. На правом берегу, на границе со степью, комиссия сейма велела старосте города Винницы Колановскому составить отчет о малонаселенном районе Умани. Колановский сообщал в отчете, что эти земли малоплодородны, а сам тем временем присвоил себе весь Уманский район, охвативший всю южную часть более поздней Киевской губернии.
Насколько привлекательной для землевладельцев того времени являлась Украина, демонстрирует литературный документ 1590 г. в пересказе Дорошенко: «Украина — самое драгоценное владение польской короны. Ее поля прекрасны, как елисейские поля. Они тянутся по долинам либо пересекаются холмами и лесами. Пейзаж великолепен и сулит обильные урожаи. Домашней и дикой птицы и зверей здесь так много, что можно подумать, что здесь родились Диана и Церера. Ее ульи так наполнены медом, что забываешь о Сицилийской Геле и Аттическом Гимметте. Виноград тоже растет здесь, и легко можно изготовлять вино. Итальянских орехов так много, что можно подумать, что Украина когда-то располагалась на земле Италии. Невозможно перечислить все ее озера, изобилующие рыбой. О, стоит ли тратить слова, если все можно выразить одной фразой! Это — земля обетованная, о которой Господь говорил Израилю! Молочные и медовые реки текут здесь! Тот, кто хоть однажды побывал на Украине, никогда не уедет отсюда, потому что она притягивает людей, как магнит притягивает железо!»
Легко себе представить, как такое яркое описание воспламеняло воображение польских помещиков, уставших от жизни на тощих песчаных почвах, покрытых чахлыми сосновыми лесами где-нибудь западнее Вислы или на границах Восточной Пруссии. Неудивительно поэтому, что в результате миграции на восток польских помещиков и крестьян бедные и скудные земли Мазовии и Малопольши вскоре совсем опустели. Об этом раздавались даже жалобы в сейме. На Волыни в конце XVI в. численность населения превышала 600 тысяч человек, а если учесть всех тех, кто переехал жить в Подолию, на Днепр и за него, то население всей Украины (исключая Галицию) к началу XVII в. составило 1,5 миллиона человек.
Полякам предоставилась такая возможность разбогатеть, какой у них не существовало за всю их историю. Они вступили на землю обетованную в тот момент, когда их враги и соседи не имели сил им помешать, ибо в Турции начинался первый период упадка, который так прекрасно описал сэр Томас Роу; Россия была накануне Смуты, а германские страны вместе со Швецией — Тридцатилетней войны. Полякам не составило бы труда слиться с разнородным и неотесанным населением новых земель Украины. Главным препятствием для этого стало религиозное соперничество католической и православной церквей; в более набожном веке умному Казимиру IV не составило труда погасить религиозную вражду, вечно тлевшую между поляками, русскими и литовцами. Сигизмунд III Ваза, который правил Польшей в эти решающие десятилетия, не являлся таким фанатиком, каким изображали его клеветники, но он был мрачным и угрюмым человеком, и имперская политика Центральной Европы занимала его посредственный ум гораздо больше, чем проблемы вновь приобретенных земель на юго-востоке.
Проблема оказалась не национальной или религиозной, а, скорее, социальной, а социальная структура Польского королевства оставалась такой, что преодолеть те беспрецедентные трудности, с которыми столкнулось правительство этой страны на Украине, мог только самодержавный владыка, а его в Польше никогда не было.
Стефан Баторий, предшественник Сигизмунда и блестящий любимец польской шляхты, подходил для задачи усмирения дворян и налаживания хороших отношений с крестьянством еще меньше, чем набожный католический король. Юность этого венгерского магната сделала его зеркалом всех предрассудков феодального класса, который считал всех свободных крестьян просто взбунтовавшимися крепостными. Словом, учитывая неисправимые классовые инстинкты шляхты, польская нация была обречена. Обетованная земля Украины стала для Речи Посполитой настоящим кладбищем.
Порядок и законы Польши признавали только три класса: дворяне (землевладельцы), бюргеры городов и полностью зависевшие от своих помещиков крестьяне, которыми надо управлять с помощью господина, владевшего землей, где они жили. Казаки не принадлежали ни к одной из этих категорий, однако все сельское население Украины называло себя «казаками». Умный и энергичный Стефан Баторий столкнулся с проблемой управления казачеством, которую он попытался решить с присущей ему прямотой. Он объявил все земли, не принадлежавшие дворянам, государственной собственностью. Дворяне могли получить их за свою службу короне. Кроме того, эти территории могли сдаваться в пожизненную аренду, но многие из них были населены людьми, упорно продолжавшими считать себя казаками и полагавшими, что они обладают правом называть себя свободными поселенцами, польское же правительство им в этом отказывало. Власти считали их крестьянами помещиков, которым были официально дарованы эти земли, или тех, кто взял их в аренду у правительства. Однако в первые десятилетия XVII в. навязать поселенцам эти представления не удалось. С одной стороны, казаков, поселившихся независимо от правительства в различных районах Украины, было так много, что трогать их оказалось опасным; с другой — незаселенные земли имелись в изобилии, поэтому приезжавшие сюда «предприимчивые» помещики предпочитали выбирать такие районы, где можно было избежать конфликтов с казаками. Большинство украинского населения продолжало жить по старинке, «по своей собственной воле», почти не подчиняясь контролю и, на какое-то время, никем не беспокоимое. Украинцы понимали, что формально им отказали в праве жить так, как они хотели, поэтому они были готовы в любой момент восстать против попыток навязать им силой польские законы.
А тем временем Стефан Баторий успел оценить воинские качества казаков. Его предшественники уже делали попытки составить реестр тех людей, которых можно было назвать настоящими казаками, то есть тех, кто умел воевать. Были созданы казацкие отряды, а в 1578 г. сформированы первые казацкие полки. Число казаков, внесенных в реестровые списки, составляло около 6 тысяч человек, по крайней мере, это число называли казаки в XVII в. Казацкие полки в годы войны входили в состав польской армии. Однако этот эксперимент имел весьма скромные масштабы из-за хронической нехватки денег в польской казне. Кроме того, польская шляхта осталась очень недовольна тем, что в награду за военную службу «холопы» получали дворянство (эта привилегия должна была принадлежать только «свободным» полякам, считавшим военную службу делом чести).
Помимо нескольких тысяч «реестровых» казаков, которые постепенно заняли привилегированное положение и попали в милость к доверявшему им польскому правительству, остались десятки тысяч казаков, не внесенных в реестры, требовавших себе статуса свободных людей, в чем поляки им отказывали. И эти казаки, составлявшие основную массу украинских поселенцев, нашли защитницу своих прав и выразительницу своих чаяний в Запорожской Сечи, то есть в «расчищенном от леса месте за порогами Днепра».
Весьма характерен тот факт, что первым правительственным документом, в котором упоминается Запорожская Сечь, является указ Сигизмунда Августа о ее роспуске. В годы, последовавшие за Люблинской унией, число запорожских казаков, живших там, где польское правительство не могло их достать, стремительно возросло. «После 1570 г., — пишет Кулиш, — за порогами, на островах в низовьях Днепра, подальше от польской шляхты возникло казацкое братство, где все были равны, где атаман, имевший диктаторские права, одевался точно так же, как и все остальные, где роскошные одежды не признавались только в том случае, если храбрая рука снимала их с какого-нибудь убитого турка или татарина. Это братство, которое жило в бедности, потому что так ему захотелось, основало знаменитую Запорожскую Сечь, где хранились большие запасы оружия и пороха, где молодым казакам прививались рыцарские привычки и куда ни под каким предлогом не допускались женщины. Сечь считалась убежищем и домом всех казаков, и все казацкие войска, где бы они ни были, называли себя запорожцами».
