Созерко Мальсагов - Адский остров. Советская тюрьма на далеком севере
Только благодаря чуду, прямому Божьему помыслу, могло свершиться невозможное; и мы — я и четверо моих товарищей — уверовали в чудо и только о нем молили Бога. Он вел нас тридцать пять дней через Карельские болота и приграничные леса, а на тридцать шестой — вывел к Куусамо, в Финляндию.
Глава 2
Воплощение наших планов
Тщательная разведка — Приезд Бессонова — Наша группа составлена — Нужна большая изобретательность — Критический момент
Мысль о побеге постоянно не давала мне покоя еще на Кавказе, в тюрьмах чрезвычайных комиссий Батума, Тифлиса, Владикавказа и Грозного. По прибытии на Соловки я сразу же начал выяснять, какие для этого имеются возможности. В Северных лагерях наведение подобного рода справок должно производиться с исключительной осторожностью.
При расспросах и выяснении обстоятельств необходимо проявить большую тонкость и деликатность. Нельзя с уверенностью сказать, кто именно из заключенных — агент ГПУ, а кто ваш единомышленник. Не редки были случаи, когда заключенные, образованные, вызывающие чувство симпатии люди, предавали своих товарищей.
Зимой 1924-25 годов я сблизился со студентом-медиком Николаевым. Он сообщил мне, что подготавливает побег. Мы, однако, не пришли к общему согласию относительно последующего этапа в осуществлении плана. Николаев настаивал на необходимости бежать вглубь России, имея при себе все нужные документы (он обещал их подделать).
Как уже говорилось в предыдущей главе, ему самому удалось полностью реализовать задуманное. Я же, напротив, был сторонником побега за границу, по двум причинам: даже если нам удастся бежать, чекисты очень скоро смогут найти нас, останься мы в России; Кавказ — конечная цель моего пути — находился слишком далеко от Соловков, и я никак не мог быть уверенным, что доберусь туда. Итак, пока Николаев успешно пробирался через Кемь и Петроград в Москву, я томился на Соловках в ожидании более благоприятной возможности.
В одну из февральских суббот 1925 года на Соловки прибыл новый этап с контрреволюционерами. Среди арестантов находился бывший капитан Драгунского полка из личной охраны Его Величества по фамилии Бессонов. Он не провел в лагере еще и двух дней, когда спросил меня: «Как вы относитесь к мысли о побеге? Я довольно скоро намерен бежать отсюда».
Из опасения, что он может являться шпионом ГПУ, я ответил: «Я и не думаю никуда бежать. Мне и здесь хорошо».
Но скоро я поближе узнал Бессонова. Его выслали в Тобольск за «контрреволюцию» и неоднократные попытки бегства из тюрьмы. Но он все таки ухитрился совершить побег из Тобольска и добрался до Петрограда, где полгода провел на свободе. Затем Бессонов вновь попал в руки ГПУ, которое приговорило его к расстрелу. Но приговор был заменен пятью годами Соловков, с последующей ссылкой в Нарынский район. В лагере он держался независимо, не скрывал своего презрения к чекистам и не подчинялся приказам персонала.
Мы решили бежать в Финляндию. Каждый из нас искал среди заключенных спутников для рискованного путешествия. Бессонов пришел к выводу, что наиболее подходят два поляка — Мальбродский и Сазонов. Мальбродский был особенно нужным спутником поскольку располагал компасом. Находясь в тюрьме Минской ЧК, он упрятал свой компас в куске мыла, и тайно провез его на Соловки. Никаких карт местности у нас естественно не было. Направление нашего похода определялось однозначно — на запад. И для этого компас имел решающее значение.
Только те из заключенных, которые работают вне лагеря имеют шанс бежать. В последнее время администрация поручала мне составлять списки арестантов, назначаемых для выполнения различных внешних работ. Но мне самому чекисты не позволяли выходить за проволочный забор, т. к. давно подозревали меня в намерении бежать. Я столкнулся с трудной задачей — составить список, с включением в него нужных нам людей, а также с внесением туда своей фамилии.
Как правило, для внешних работ составляются группы из пяти тире двенадцати человек. Нам не было нужно такое количество людей. Следовало набрать группу, включавшую бы уже названных четырех заключенных (Бессонова, Мальбродского, Сазонова и меня) и еще одного надежного «контрреволюционера». Мне удалось вписать кубанского казака, которого мы не о чем заранее не предупредили.
Но успеху мероприятия препятствовало одно обстоятельство. Каждая группа включала в себя арестантов, входящих в состав одной трудовой роты. Бессонов относился к пятой роте, а Сазонов — к седьмой. Хоть я и рисковал привлечь внимание к списку, и без того составленному с большим трудом, мне, тем не менее, удалось включить всех наших в одну группу.
Ранним утром 18 мая 1925 года две партии заключенных были выведены на работу за пределы лагеря. Группа из шестой роты направлялась рубить лес на берегу неподалеку от Кеми, а другая, наша, — мыть бараки красноармейцев на самом Поповом острове. Это обстоятельство грозило сорвать весь наш план, т. к. с Попова острова невозможно убежать.
Все это время чекист но фамилии Мясников особенно внимательно наблюдал за мной. Иногда он говорил, что прежде был гусаром, иногда — матросом, иногда — сослуживцем Дзержинского. В лагере Мясников занимал должность помощника командира трудового полка. И находясь под его наблюдением, я был вынужден искать повод для того, чтобы именно нашу (а не другую) группу направили в лес. После минутного раздумья я подошел к заключенным из шестой роты и сказал: «Ребята, да вы же просто окоченеете в лесу в своих лохмотьях и лаптях. Вам бы лучше отправиться в бараки». Наши же, заранее готовясь к побегу, подлатали одежду и починили обувь.
На наше счастье, как раз в этот момент Мясникова куда-то вызвали, и я, подведя нашу группу к охране, сказал: «А теперь, товарищи, идем работать в лес».
Никогда еще мое сердце не билось так сильно, как в ту минуту. Нам выделили конвой из двух красноармейцев, и мы пошли на работу.
Глава 3
Наш побег: первый этап
Первоначальный успех — По нашим следам — Бессонов в роли диктатора — Следы наших преследователей — Западня
Мы рубили лес до восьми часов утра. Именно в то время проезжает товарный поезд, следующий с Попова острова в Кемь. Поэтому бежать в это время было бы очень опасно. Когда поезд скрылся из виду, Бессонов подал условный знак — поднял свой воротник. Мы сзади подкрались к солдатам и нам сразу же удалось разоружить одного их них. Второй смог оттолкнуть Мальбродского и Сазонова, которым было поручено обезвредить его, и поднял дикий крик. К счастью, мы находились в трех милях от лагеря. Я ударил красноармейца сбоку, и он упал.
Я высказался за расстрел обоих солдат: они были коммунисты и служили в войсках ГПУ, — но Бессонов убедил меня в ненужности этого, поскольку акт мести в данной ситуации не принес бы никакой пользы, и от него ровным счетом никто не остался бы в выигрыше.
В этот момент кубанский казак, который от неожиданности повалился на землю, простер к нам свои руки и взмолился: «Братцы, не убивайте!». Мы успокоили его. «Чего ради ты поднял такой шум, дурень? Никто и не думает тебя убивать. Свобода, которую ты имел на Соловках, дарована Калининым, а мы сейчас по-настоящему освобождаем тебя. Поступай как знаешь. Если ты вернешься в лагерь, расстрел неминуем. Идти с нами — дело рискованное. Если хочешь, можешь идти на юг, на свою родную Кубань. Мы обойдемся и без тебя. Так что, поступай как знаешь».
Казак пошел с нами. Кстати, его фамилия была Приблудин.
Еще раньше мы условились во что бы то ни стало следовать по установленному маршруту. Нашей главной целью было достичь русско-финской границы, расположенной в западном направлении. Мы прошли двенадцать миль точно на север вдоль железнодорожной насыпи, ведя с собой двух красноармейцев. Одного из них мы послали в западном направлении после девяти миль пути, а второго отпустили, пройдя одиннадцать миль, предварительно отобрав у обоих ботинки. По нашим предположениям, они не смогли бы добраться до лагеря раньше следующего утра, даже если бы отыскали обратную дорогу.
Мы дошли до домика железнодорожника и попросили его продать нам хлеба (у нас было шесть червонцев, скопленных за время подготовки к побегу). Но стрелочник (очевидно, коммунист) отказал нам. Пришлось забрать еду силой. Мы нагрузили Приблудина, Мальбродского и Сазонова продовольствием, и прошли еще три мили на север. Затем повернули на восток, потом на юг, и возвратились на то же самое место, откуда два дня назад начали свой поход на север. Мы пересекли железнодорожную насыпь и взяли прямой курс на запад.
В течение первых дней мы шли без остановок целые сутки. Во время привалов, обозначенных в дневнике Бессонова (он вел его на внутренней стороне переплета своей Библии), мы едва успевали перекусить. Но скоро начала сказываться усталость. Дорог не было; мы шли по влажной почве, покрытой густым низким слоем растительности, и по бесконечным болотам.
