Нинель Максименко - Ищи Колумба !
- Понимаю, очень хорошо понимаю вас. И вы простите меня, что я так накричал на вас. Я оч-чень хорошо вас понимаю... Ты помнишь, Марианна, как со мной было, когда я нашел в хранилище рисунок Рюисдаля? Смотрю на него, вижу, что это Рюисдаль. Бог ты мой, да там ведь и подпись его, которую я не спутаю ни с чьей, а все-таки смотрю и не могу поверить, что это действительно Рюисдаль... Помнишь, Марианна, как я пришел домой и за обедом тебе рассказываю, а ты меня еще спрашиваешь: "Так что же тебя смущает? Почему ты думаешь, что это подделка? Это и есть, наверное, настоящий Рюисдаль". А я глаза выпучил. Ну конечно, это и есть Рюисдаль! Просто сразу не поверил такому счастью. Глазами вижу, а до сознания не доходит. Это ты, Марианна, ты, а то бы я, старый осел, так бы и заложил его обратно с хламом.
- Ну что ты, что ты! Назавтра, конечно, все бы дошло до тебя.
И они оба засмеялись счастливым смехом.
Да, мама правду говорила - лучше людей не бывает.
- Ну так вот, Тата, я слушаю вас, продолжайте. Вы увидели гору, похожую на профиль Мефистофеля, так? Ну, а дальше?
- Я поехала туда через некоторое время. Но совершенно без всякого толку, понимаете. Не знала, куда подступиться. С чего начинать искать. И что я могу одна сделать? И вообще, что я должна делать? Ну, в общем, мне казалось, что все пропало.
Ростислав Васильевич чуть дотронулся до моей руки.
- Все нормально, Тата, как говорят нынешние молодые люди, ваши сверстники. - И он повторил громким голосом: - Все нормально. Именно так все и должно быть. Даже эта ваша паника, она должна быть. Она не даст вам успокоиться, остыть, заставит мозг напряженно думать, искать выход. И он найдется. Обязательно найдется! То, что произошло с вами, это нормальная модель всякого поиска - озарение, затем неуверенность, долгий труд и, наконец, победа! Да, вот еще какой вопрос к вам, милая Тата. Вы сказали о Калабушкине. Вы что-нибудь знаете о нем, что с ним?
- Господи! Да я самое главное вам не сказала. Из-за письма из-за этого я и приехала...
Я рассказала, как пришло письмо в музей и как я на совещании сказала, что это, наверное, писал Калабушкин, а меня высмеяли. Ну, один там сотрудник. Он сначала вроде бы согласился со мной, что да, это тот старик пишет, а потом добавил, что с того света. А потом мама поняла, что он раньше, во время войны, и не старик был вовсе. Это только с ее слов все стали считать его стариком.
Я только секундочку посомневалась, а потом выпалила:
- Вот как вы считаете, в начале войны вы были молодой или старый? Мама тогда вас считала очень пожилым человеком, это даже и у нее в дневнике сказано не один раз.
- Очень пожилым? Меня? В начале войны? - Ростислав Васильевич оглушительно захохотал и стал с ожесточением дергать себя за волосы. - Ты слышишь, Марианна? Меня? В сорок первом! Очень пожилым!
Внутри Ростислава Васильевича все клокотало и булькало.
- Ну тогда, конечно, все понятно!
Ну, и я все выложила, о чем мы говорили с мамой в последнюю ночь перед моей поездкой в Ленинград.
А потом мы обсуждали, что мне смотреть в Ленинграде и как лучше провести время, и Ростислав Васильевич, закрыв мою руку своей огромной рукой, сказал:
- Я вас никуда не отпущу. Сейчас вы идете вместе со мной в Эрмитаж, потом возвращаемся к нам обедать, а по конторам за справками вы бегать не будете. На это, милая девушка, есть удобства цивилизации. Телефон, например. И я сам все узнаю. А завтра, хотите вы или не хотите, поедем с вами в Павловск, хотя, будь моя воля, я бы не вылез из Эрмитажа.
Если бы я рассказывала все подряд, то надо было начать с того, как мы с Ростиславом Васильевичем ходили в Эрмитаж, и как я была горда, когда все с почтением нас пропускали, и как было интересно его слушать и в Эрмитаже и назавтра в Павловске. Я думала: "Как же это я могла прожить жизнь и не видеть всего этого!" И еще я думала, какие хорошие Ростислав Васильевич и Марианна Николаевна.
Но я пропускаю все это, чтобы рассказывать дальше историю про человечков.
* * *
Сегодня вечером я иду по адресу, где когда-то жил Рабчинский. Зачем я туда иду, что я думаю найти там? Не знаю. Может быть, меня гонит всегдашняя мысль, что должно что-то остаться от человека, как раньше бы сказали - дух человеческий, что ли.
Я с волнением захожу в высокий подъезд. Когда-то здесь все было шикарным. В стенах высокие ниши - здесь были зеркала. Сейчас их нет. Все выкрашено - и ниши и стены - в жухлую синюю краску, и ужасно пахнет кошками. Но все равно этот подъезд прекрасен: сложный орнамент цветного кафеля на полу, приятный холод, высокие готические колонны и лестница торжественная, парадная.
Я не сажусь в лифт. Я поднимаюсь по лестнице на высоченный третий этаж и вижу табличку - как ни в чем не бывало: "Рабчинский - один длинный". Я звоню длинный-предлинный звонок, и слышу за дверью топот многих бегущих ног, и слышу звуки рок-н-ролла.
Высокая дверь открывается, и на площадку вываливается ватага ребят и девушек, веселые, орущие, - ребята без пиджаков, девушки взлохмаченные.
- Я хотела бы кого-нибудь из Рабчинских... - Но я вижу, что пришла не вовремя, и скороговоркой договорила: - Я приду в другой раз.
Но не тут-то было. Меня хватают за руки. Меня тащат в комнату. И я уже ничего не соображаю. Я подчиняюсь их воле. Меня усаживают за стол. Да здесь же свадьба... Вот здорово! И невеста, пожалуй, нисколько не старше меня. Мне накладывают полную тарелку закусок; я ем, и никто не спрашивает, кто я такая. Я ем салат, пью апельсиновый сок, смеюсь, а потом встаю и иду танцевать. Проигрыватель запущен на всю катушку, да еще через приемник (не завидую соседям!). Топот невообразимый!..
Не знаю, когда я успела сказать, как меня зовут, но только ребята кричат: "Тата, со мной!.. Тата!.. Тата!.."
И я тоже уже знаю о них почти все. Это медики-второкурсники. Отличные ребята. Алеша Рабчинский и Валя - они из одной группы. И остальные - это одна группа.
Я снова танцую - и одна, и вдвоем, и все вместе, встав в круг. И гремит музыка, и я пью на ходу минеральную воду, и подбегаю охладиться к открытому окну, и снова музыка рок-н-ролла, и снова танцую и танцую...
Но ритм уже спадает, уже танцуют только две пары. Верхний свет погашен, зажгли уютный торшер, и мы устроились в углу, на широкой тахте, и поем под гитару.
Последние две танцующие пары наконец остановились и тоже перешли к нам на тахту.
Мы пели сначала частушки и всякие там смешные песенки, а потом перешли на душещипательные, и вдруг ни с того ни с сего кто-то спросил:
- Тата, а ты откуда взялась?
Все замолчали и уставились на меня.
Я молчала. Все те слова, которые я готовила по пути сюда, ну всякие, вроде: "Я бы хотела повидаться с кем-нибудь из Рабчинских, выяснить обстоятельства и прочее", - все эти слова сейчас не годились. Просто были бы ни к селу ни к городу. И поэтому я молчала.
И вдруг меня прорвало:
- Откуда я взялась, не так просто сказать. Но вот послушайте одну историю, и тогда все будет понятно. Только если кто ее уже знает, чур, не рыпаться и молчать... - и посмотрела на Алешу Рабчинского. - Давно-давно жил-был один человек. У этого человека было миллион болезней и два миллиона недостатков. Но у него была одна-единственная страсть. И была она такая сильная, что пересиливала миллион болезней и два миллиона недостатков. Этот человек был собиратель.
А знаете, что он коллекционировал? Самые древние следы человеческого духа. И эта страсть поглотила его целиком. Он мог бы стать известным ученым или профессором. Но ему было некогда остановиться, чтобы им стать. Он ходил, лазал, плавал, изобретал себе в помощь тысячи всяких мелких, давно теперь забытых приспособлений для подводного плавания. Ему некогда было сесть за стол обобщить свой опыт. Пусть другие это делают! А он только дает факты этим другим. И он снова ходил, лазал, рыл, плавал. Исходил пешком всю землю вдоль и поперек. Проплыл все моря и океаны. Поднимался на самые высокие горы и опускался на морское дно.
И вот однажды судьба наградила его. Где-то, когда он путешествовал в далекой стране и обследовал морское дно, он открыл седьмое чудо света прекрасный город на дне морском. И не думайте, что это были какие-то развалины. Ничуть. Это был город, настоящий город - с целыми зданиями из белого и розового мрамора, с высокими колоннами. Гигантские площади и широкие улицы, фонтаны, статуи... Все было там, как положено в настоящем городе. На стенах домов были изумительные фрески. И эти статуи и фрески на стенах домов рассказали о людях, которые жили в этом городе. Это были красивые, высокие люди, но они были совсем не такие, как мы с вами. Совсем другие. И он взял на память несколько фигурок, изображающих этих людей, и больше он ничего там не тронул, потому что хотел, чтобы будущие люди, чтобы мы с вами увидели этот город таким, как он был, целиком. Может быть, думал он, люди сделают из него первый в мире подводный музей. И все будут приходить, приезжать, прилетать, чтобы опуститься в скафандрах в этот город. А может быть, люди найдут способ поднять его целиком на землю. Но только в нем ничего нельзя разрушать. Ведь сюда должны прийти ученые, много-много ученых: археологи, биологи, физики, - они должны раскрыть тайну этого города и сохранить его для потомков.
